сказка про репку рассказанная булгаковым

 Сказка про репку, или Как чертовщина в огороде завелась

В одном пренеприятнейшем и, скажем прямо, постыдном месте, где воздух густел от запаха сырой земли и невыносимой тоски, жил-был некто, нареченный дедом. Звали его, впрочем, не по имени, а просто "дед", ибо более важное для этого человека было то, что он был, а не то, как его звали. Жизнь его состояла из нескончаемых попыток обуздать непокорную стихию – огород, что раскинулся за покосившейся хатой, словно насмешливое зеркало его бытия.

И вот, в один такой обыденный, но почему-то особенно скверный день, дед, сгорбившись, словно старый вопрос, который так и не нашел ответа, принялся за посадку. В землю, черную, как чернила в чернильнице у нерадивого писателя, он воткнул семечко. Не простое семечко, нет! В нем таилось нечто, выходящее за рамки обывательской ботаники. Что-то, что, словно черт из табакерки, могло взорваться непредсказуемой силой.

Шли дни. Солнце, подобно бледной, испуганной монете, робко выглядывало из-за туч. Дед, с лицом, изборожденным морщинами, как карта неведомых земель, ходил вокруг своего огорода, подозрительно осматривая владения. И вот, однажды, он заметил. Что-то. В земле. Нечто, что медленно, но верно, выпирало, словно кость из тела.

Росла репка. Но как росла! Не как обычные репки, что скромно наливаются соком, радуя глаз хозяина. Эта – росла. Росла, как самая настоящая, немыслимая, фантасмагорическая сущность. Желтая, круглая, но с какой-то зловещей, инородной мощью, она пускала корни, казалось, в самую сердцевину бытия. Она росла, дед, и в ней чувствовалась какая-то… потусторонняя сила.

Пришло время тянуть. Дед, кряхтя, взялся за ботву. Тянул, тянул – силился, как последний грешник перед вратами рая. Но репка не поддавалась. Она словно насмехалась, упираясь всеми своими невидимыми силами.

– Ай, – простонал дед, – это не репка, это какой-то чертовщина!

И тут, словно услышав его, из хаты вышла бабка. Не та, что молода и прекрасна, а та, что прошла сквозь жернова времени, оставив на лице лишь карту пережитых разочарований.

– Чего пыхтишь, старый? – проскрипела она, словно старая скрипка.
– Репку тяну, – ответил дед, – а она, как будто приросшая.

Бабка, недолго думая, подошла, взялась за деда. Тянут. Тянут. Репка – ни с места.

– Вот же ж, – процедила бабка, – какая-то нечисть завелась.

И тут, словно из-под земли, откуда ни возьмись, появилась внучка. С глазами, в которых еще не угасла искорка жизни, но уже читалось предчувствие неведомого.

– Бабушка, дедушка, что вы делаете? – спросила она, голосом, который мог бы развеять тучи, но не эту репку.

Ей объяснили. Внучка, с наивной верой в чудо, взялась за бабку. Тянут. Тянут. Репка – на месте.

– Ох, – вздохнула внучка, – это, наверное, какой-то злой дух в репке поселился.

И тут, словно по зову судьбы, а может, и по какому-то невидимому, дьявольскому замыслу, на тропинке появился пес. Не тот, что лает на прохожих, а тот, что всегда где-то рядом, словно воплощение вечной, невыразимой грусти.

– Гав, – сказал пес, словно задавая риторический вопрос.
– Песик, помоги! – взмолилась внучка.

Пес, в своей обычной, молчаливой манере, подошел, ухватился за внучку. Тянут. Тянут. Репка – ни с места.

В этот момент, словно из воздуха, появилась она. Кошка. Не та, что мурлычет у печи, а та, что скользит по жизни, словно тень, наблюдая за всем с ледяным равнодушием.

– Мррр… – промурлыкала кошка, и в этом звуке было что-то такое, что заставляло задуматься о бренности бытия.

Ей, конечно, тоже дали команду. Кошка, грациозно, словно делая одолжение, ухватилась за пса. Тянут. Тянут. Репка – ни с места.

А потом, когда все уже почти отчаялись, когда воздух вокруг стал густым от безысходности, словно театральный дым, на тропинке появился он. Мышонок. Маленький, невзрачный, но в глазах которого мелькала такая озорная, такая нечестивая искорка, что сразу становилось ясно – это не просто мышонок.

– Пи-пи-пи, – пропищал мышонок, словно смеясь над их тщетными усилиями.

Ему, конечно, предложили помочь. Мышонок, недолго думая, ухватился за кошку. И вот, когда все, казалось, было обречено на вечное стояние,