От мамы получено

Он, прожимая кнопку, вернул его в карман,
Тот телефон, что пишет снова блекло:
"Мама:
Спасибо!
Поздравления очень понравились".
Быть может.
Но не хотелось верить.

Он верил серой массе, настигала что.
-Пойдёмте! Вон туча скоро будет.
По мокрому асфальту спешат знакомые,
Будившие, спящие в золоте,
Кроны своего шага шумом.

Машина пронеслась по луже на дороге,
Стегнув колёсами её натянутый динамик:
-Возможно, тоже на выставку торопится?
-Хочешь — догони, может, расскажет!

Смеясь, перебежали белых полос ряд,
Он с ними следовал.
Вдруг телефон вибрирует.
Через рот вдохнув, засморгал,
А взгляд вправо.
Он снял, расстегнул рюкзак
И на дно кинул.

"Выставка живописи".
-Какая красота!
На колоннах цинка белого
Висели фотографии.
Дверь дома культуры скрипнула:
-Пойдёмте!
Кто-то всех радушно запускает.
Он с полубока фото взглядом плеснул,
Зайдя со всеми.

Выставка.
Кому она нужна?
Была бы воля — он бы здесь не был.
-Вы посмотрите...
-Как хорошо, что выбрались сюда!
Девушки по залу раскидывали
Грохотом орбиты зрения.

Студенты, в фойе раздевшись,
Глазели в белый зал.
Под куполами
Рамы блестали в лучах прожекторов.
Тихие шаги удивление в комнатах вещали.
-Ваш номерок.
-Спасибо.
Он из фойе ушёл.

-Макс, посмотри, это просто класс.
Пара друзей перед стеной стояли.
К ним повернувшись,
Он видел восторженный их взгляд...
Пейзаж.
И что?
Поля, туман и яблони.

-Круто.
Пойду там посмотрю.
-Давай.
И он пошёл
Мимо полей, мимо лесной тропы,
Мимо дороги пригородной и во дворы,
Очами стерев увиденное, не моргая.

Прошёл первую он неторопливо стенку,
Где туманом в коже одни восхищались,
Прошёл вторую,
Где пахло корой и во рту вкус кислой ели,
Свернул, недоглядев, на третьей,
Где пыль подорожная
Глаз в закате раздражает.

Он, оперевшись, присядет на диван.
Все отдалённо в галерее разговаривают.
Концы рта поджав, огляделся вяло.
Вокруг все ходят,
Тычат в холсты,
Вдыхают краски.

Я не хочу всем портить настроение,
Но на кой чёрт мне эта выставка?
Он положил рядом рюкзак.
Пейзажи.
Мало пейзажей в своей жизни видел,
Ходить и, рот открыв,
Пальцем показывать.

Но пар в груди горячо сжимается.
Цоканье по полу.
Слепящий свет.
Хихиканье.
Громкое эхо.
Хватит!
Макс резко встал, рюкзак одев.

Через плечо,
Невольно щекой левой дёрнув,
Он обернулся на пронзительный смех чей-то.
Как скрип дивана по полу.
Макс выдохнул.
Но внутри печётся его желоб.
Он повернулся.
Хотел уйти.
Но взгляд его застрял.

На него, покрытый маслом,
Глядел мальчик,
В панаме с жёлтой лентой по бокам.
Макс прищурился.
В руках — корзина с яблоками.
А рядом — в платье женщина.
Наверное, мама.

Оглядывая яблоню,
Он подошёл чуть ближе,
С плеча рюкзак невольно сняв.
Прожектор немного слепит.
Женщина, склоняясь,
Яблоко кладёт в корзину,
Пока местами вьётся на ветру
Розовое платье.

Улыбка.
Красная, бордовая.
Кисть, краски в несколько слоёв.
И видно контур, словно движения автора.
Внизу подпись:
"За урожаем сын идёт".

Глаза, прищурившись в краях, смотрят,
Пока во всё лицо горит улыбка.
Цветов эмаль отсвечивает,
Пахнет политрой.
Он смотрит.
Мы оба не моргаем.

Не знаю, почему, но этот взгляд
Из всех линий древа или платья на ветру,
Из всех кустов в дали,
Из яблок,
Жёлтых и красных по художника нутру,
Тот взгляд
Не приковал меня.

Я не услышал больше хохота и скрипа.
Я не подметил, что прослезился поначалу.
Я долго не моргал.
Затем...
Чувство жмуриться заставляет:
Когда глаз жжёт, но трёшь
И хочется глядеть.

Мой желоб стих, хоть пар и давит изнутри.
Я не подал внимания сдвинувшимся бровям,
Пока то мальчика оглядывал, то его соседа,
В розом платье
Улыбку мамы.

Она тянула меня чем-то отдалённым.
Я в нарисованных глазах окунал себя.
Я видел холст под красками...
Так что же я искал?
И почему именно это я подбираю слово?

Рюкзак, неспешно, спустился из рук на пол.
Моргая, то на парнишу, то на неё смотрел.
"За урожаем сын идёт".
Корзина.
Лик солнца на маленькое щеке.
Игла щипет в носу.
На вдохе
И по моей щеке пускается слеза.

Я её вытер.
Что такое?
Взглянул на женщину.
На ямки на щеках.
Возможно, слепит?
Я плачу.
Вытер.
Но будто пробивается.
Да будет проклята эта картина!

Но он не мог её порицать.
Пытаясь продышаться, Макс понимает.
Я чувствовал,
Что в горле давление нарастает,
Пока брови сдвигались,
В рот стекает соль.

Я не хотел, чтобы меня увидели.
Но вижу темень рук,
Либо расплывчатое, непонятное.
Чувствую, будто, горячее,
Моё сердце продувает,
Со всех сторон.
И слабо хочется присесть.

"За урожаем сын идёт".
Но я не вижу мальчика.
Я чувствую, будто его лицо изменится.
И ужас,
Испуг появится
И руки поднесёт вперёди себя.
Со мной что-то не так?
Почему...это?

Я сделал шаг ближе.
Я даже не понял.
И рядом б он стоял, обнял бы крепко.
Здесь студенты, здесь мои друзья.
Но закричать хочу:
"Не дам!
Не смей!".

Хочу сорвать всю глотку
И орать безбожно.
Слёзы текут.
Я их вытираю.
Паршиво думается —
Увидят и начнут расспрашивать.
Беру рюкзак,
Идя прочь, отвернувшись,
Шагаю в гардероб.

Неловко:
"Куртку, пожалуйста", —
Сказал, дрожа чуть голосом.
Даже не думал, что так оно бывает.
Дежурный повернулась, не ответив ничего,
И протянула,
Я отдал номер:
-До свидания.

Он выбежал.
За ним дверь захлопнулась.
Лицо обжёг холодный брызг застенок.
По крыше тарабанит.
По асфальту бьёт.
Ни сухого места.
Он отшагнул назад,
Глаза вытря рукавом.

Пустив холодный воздух залпом в горло,
Макс огляделся на восхожденье трассы,
На заугольный переулок,
Старинный рынок,
На памятник Ивану.
Асфальту вторили шатанья тёплых крон.

Снаружи холодно, но жар рвётся наружу.
Брызги от капель и сухость глаз.
Эхо крыльца и дождик на улице.
На улице пустой.
Влево взглянул и спускается.

Вбежав в беседку в парке с рюкзаком в руке,
Заякорив его на лавке, отдышался.
Волосы стряхнул, расстегнулся,
Жару ветер выхватывает.
Над крышой — немецкая пучина.
Выдохнув, присел на жёсткую лавку.

Дождь ломится сверху, грудь неустанно ходит.
Но успокоился, вокруг оглянувшись.
Здесь никого.
Деревья подслушивают, но не люди.
Откликнувшись назад,
Он вспоминает галерею.

2.

Улыбка мальчика.
Розовое платье.
Опуская голову и закрыв глаза,
Смотрю на рюкзак...
И, встрепенувшись, открываю,
Мной не закрытый, задний карман.

Ладонью по мокрым стенкам проскользил.
Телефон схватил.
Обтёр экраном о колено.
Случайно нажал на кнопку
И вот, горит "2 новых сообщения":
"Спасибо!
Поздравления очень понравились".

На них уставившись с пять секунд,
Нажал и чат всплывает моментально.
"Спасибо!".
Прищурился на миг.
Выше листаю.
Вчера:
"Галерею?
Ого, а там не продают?".

Моё "не знаю" встретило другое:
"У нас уже начинаются дожди.
Одевай ботинки кожаные и возьми зонт".
Ещё выше, восьмое сентября:
"Привет, Максимка.
Учебные как дни?".

Потом:
"Чем там питаешься?"
И
"Как твои друзья?
Куда вместе обычно ходите?".
Встречены моими:
"Обычным"
И
"Да как всегда".
На три сообщения — ответ одно.

Ещё выше, шестое сентября:
"Скучаем по тебе, позвонил бы хоть".
И я звонил.
Но изредка и наскоро.
Пятого мама отправляет цветов фото.

Какой в том толк?
Цветы.
Цветы на память?
Чего она добивается вообще?
"Максимке" по-другому отвечали,
Когда он попросил простого уважения.

Разве не говорил, что сам хочу решать?
Да хватит мне давать эти советы!
А потом восклики и оханья "а как же так?".
Да так, маманя.
Но виноватых нет,

Есть "пуп земли", коим себя я "возомнил",
Поэтому мне, видимо, нечего сказать.
И вечная "жертва",
Чтобы "терпения" с небес ей дали,
Причитает вечно и кого-то молит.

Но виноватых нет, здесь только я.
Но если бы не я, то всё отлично!
"Преувеличиваю".
Да идите нахер!
Хватит меня во всём всегда винить!

Незамедлительно глушил дождь его крики,
В гласе которых надрывались связки.
Пришло сообщение:
"Богдуха:
Макс, куда ты испарился?".
Остановившись, напечатал:
"Я вышел. Плохо стало".

Спустя пару секунд:
"У тебя всё нормально?".
"Да, я в порядке".
Подаётся на лавке Макс вперёд.
"Ок.
Мы потом в центр.
Хошь пойдём с нами".
И возникает желанье сжать сильно телефон.

Как замечательно ходить по выставкам!
Чуть что так "ок".
И всё.
Дело с концами.
Друзья называется.
Он на скамью облокотился.
Веселятся.
Им весело, козлы.
А что я?

Он настрочить что-то хотел,
Но остановился.
Снова стал громче барабан беседки.
Он выдохнул, глядя на текст.
Повращав, расслабил плечи:
"Мне нужно побыть одному.
Спасибо".

Отправив, он положил телефон в карман.
Потом, облокотился на свои колени,
Вдохнув,
Холодным воздухов сковав все связки:
-Мне плохо, правда.
Но я не один такой.
Не один совсем.

Они, по-правде, что-то тоже да скрывают.
Это нормально,
Я думаю.
А что можно сделать?
Я просто злюсь
И, почему, я знаю.
Я не один такой.
У всех свои проблемы.

Вспомнил цветы
И розовое платье.
Может...
Откуда взялось это всё?
Разве плохо отправить мне цветы?
Она не злодей,
Но и я здесь не при чём.
Я просто...
Просто не хочу...
Хочу, но...
Так лучше всем.

Руки скрестив, он согревал себя,
Откликнувшись на спинку лавки с краской содранной.
-Лучше?
Оно лучше не станет.
И она не изменится уж точно.

Нет, она не может.
Потом он замолчал,
Повиснув на дне каждой капли своей мыслью,
Пока они неслись неподалеку, всё озирая,
Пока они отвлекали звуком разум бескорыстно.

-Но почему?
Ведь я пытался объяснить.
Неужто не понимает, чего я хочу?
Задумался.
-Конечно, понимает.
Но зачем оправдываться
И перекладывать вину?

Зачем виноватых искать во всех делах?
Вообще откуда у меня эта привычка?
Я просто злюсь.
Сам без понятия, как.
Возможно...
Она так же злится?

Ведь я не могу быть в этом виноватым.
Я не был там, где она жила.
А где жила?
Мама...
Какие же ты нравы..?
Что с тобой сделали, чтобы вот так..?

"Спасибо!
Поздравления очень понравились!".
Ведь она любит,
Любит, очевидно.
Мама меня любит,
Отчего же так?
Как часто я поступал,
Не думая, но искренне?

Возможно, потому что проще.
Тут он подметил, крыша стучит иначе.
Дождик утихомирился.
И красный клён рыхлой почве шлёт капли,
Пока корни пускаются под тротуар его.

Макс встал, застегнув рюкзак,
Надел его на плечи и глянул в сторону.
В жёлтых листьях, на сером небе,
Сверкал закат,
А запах сырости стекал,
Забравшись на фонарный столб.

Макс перешагнул ледоколы-корни,
Упрямо поднимавшие плитку у бардюра,
В другую сторону перебежав дорогу,
Он редких прохожих рассматривает будто.

Отчего такие мы?
Такие нравы?
Я не хочу упустить ответ.
Ведь кто-то скажет "глупо",
Вопросов постеснявшись,
Стараясь выглядеть важно и победно.

Такие нравы...
Взглянул на проходившего мимо.
Обычный дедушка.
Клетчатая куртка, очки, за спиною зонт.
И, может, это нормально, что в жизни он
Никогда не хочет ошибаться.

Кто хочет?
Может, так и должно быть,
Что наказания и крик всех возрастов работают.
Они работают и мы живём.
Это нормально.
Но живём мы как?
Смеясь над опадающей листвой осенью,
Пока,
Желая уж наконец упасть,
Бренно бредём?

Так, право, легче.
И кто же мы тогда?
Вот этот дед лёгкость и долг так чтит.
Легко ли он живёт,
Либо командуя,
Либо подчиняясь?
Выбрал ли долг иль долг владеет им?

Придя домой, как ждут его родные?
Им надо ему выказывать заботу,
Но не уверен, что многий того захочет,
Когда понукают, принижают
И, нередко, ненавидят.

"Чего ты мне опять устроила?",
"Я ж говорил тебе,
Как глупая!",
"Не тупи давай".
Кто-то прищурится,
Кто-то смочлчит.
"Глухая что-ли?",
"Я тебе ещё раз повторяю!".

Но дед прошаркал, не сказав и слова,
Вдали сигналили по автотрассе будни.
Одни долги.
Не все плохие,
Например, долг Родине.
На памятник Сусанину взглянул.

Пока я проходил скамейки и берёзы,
Мне вперёди расставилась толпа туристов:
"...он отдал жизнь за русский народ...".
Не знал, что "русский народ" это цари.

Обогряя памятник взглядом из-под кепки,
Гид говорил легенду про поляков и болото.
Как отношусь я к этому долгу..?
Нейтрально,
Хоть царь и бояре, и дворяне, и церковь,
Крестьянской пахотой богатели.

Но не успеет он рассуждение закончить.
-Да сколько можно!
Замолчи!
Макс и туристы обернулись на остановку.
-На тебя смотрят, хватит ныть!

Голосом она,
Словно в зубах застрявшим,
Руку сжав и дернув, на девочку глазела.
А та ревёт, её в три раза меньше:
-Мама, мне больно!
Не надо!
-Я говорю, свой рот сейчас закрыла!

Он чувствовал, чего не ведал никогда.
Пламя в груди сжигало позвоночны нервы.
Он хотел подойти.
Горло сжалось пружиной,
Готовое кричать.
Туристы переглянулись.
-Не ори!
Но это же дети,

Неужто она не понимает, дура,
Что больно девочке?
Больно её дочери?
Она ещё трясёт,
Она запугивает больше!
Она о себе только и думает.

Он был готов идти.
Прямо сейчас.
Но посмотрел.
В чём дело?
Что вы, люди?
Кто отвернулся,
Кто с гидом уходит дальше.
Но крик, он здесь ведь,
Что..?
Она ж её погубит!

Девочка сжала крик, пока губа трясётся,
Может, и мама руку разожмёт?
Скрипит автобус.
Двери расступаются.
Они заходят.
Он провожает взором.

Автобус тронулся, проехав мимо Макса.
И снова мимолётных авто поток,
И рупор гида, что сворачивает за угол.
Почему не вмешается никто?

Он бы хотел взглянуть на них с укором.
Но кто это, все люди эти?
Загнанные в бессилие судьбою,
Чужие всем, наши поколения.

"Не лезь, это дело не твоё".
"Ещё своих детей не нарожал".
"Ты кто, чтобы учить?".
"Тебе сказано что?".
"Взять бы и сделать, а он изнывается".

Ни одно правильно в головах людей
Не воспрещало им чужбиной обернуться.
И кто это, если не узурпаторы и трусы?
Запуганные, загнанные и беспечные.

Ни одно правило не велит толпе
Вмешаться, разузнать.
Но примириться.
И кто я, правда?
Средь сотен единица.
И что жизни такой диктует мой пример?

Ведь я пытался.
Я говорил.
И я обдумывал.
Но захотят ли,
Смогут ли люди
Меня понять?
Зачем им это, там, где они живут?
Где на чужбинной Родине
Вместе поодаль выживаем?

Они хотят понять, но до того момента,
Пока они правы или ты неправ.
И не мешает им, видимо, никак,
И очернять, и переврать пример.

Он оглянулся.
У рынка продавцы.
На площади, у клумбы, продают картины.
-Какое им дело до примера?
Они не выживать хотят, а жить.
Они оправдывать будут и будут злиться,
Лишь бы счастье, хоть временно,
Восстановить.

Разжав кулак, он осмотрел прохожих.
Не понимая, в чём их обвинить.
Они устали.
Они не знают, что им поможет.
Они хотят, но не признают,
Что хотят любви.

Я видел, как они смотрели.
Бесчувственными сделал одних опыт,
Другие челюсти сжимали:
"Вмешаюсь.
А что толку?".
Отвернулись, глаза прикрыв,
Отвлечённо третьи.

3.

-Твою ж налево!
Паскуда,
Что ж ты снова?!
Художник накинул на мольберты плёнку.
Червонцы падают с небес,
Блестя в заката локонах,
Росой приземляясь в клумбе, на цветке.

Па;ры встали с лавок, побежавши к рынку.
Бабушки, вздохнув,
От прилавков причитали.
Макс засмотрелся вдаль,
И капнуло за шиворот.
Съёжившись, под навес он отбежал.

Дождь, последовав лучу заката,
По крыше постучался, стекая по трубе.
Макс к порогу подбежал
И, меж расступившихся, встал,
В карман сложив пальцы холодненные.

Они стояли, постеснившись несколько,
Пока запахом сырости прощается закат.
Кто-то чихнул.
"Будь здоров", — ответили.
И почему-то
В ту сторону копался Макса взгляд.

Кассирша "Вика" вышедшая к двери,
Щелчками зажигалки в рот впускает дым.
Кто-то покашлял.
И мы стоим,
Дождик пожидая.
Максу не дует дым,
Он и не заметил.

А как заметил, то несколько нахмурился:
-Чего не сказать, если дует дым?
Ведь некоторые, даже если душно,
Не откроют форточку,
Пока в автобусе жаром потеют окна,
Неловкости ветрины.

Гражданин пальто открыл карман на кнопке.
Телефон достав, номер набирает:
-Марина Николаевна?
Это Никита, здравствуйте.
Здесь дождик, я на рынке,
Задержусь немного.

Потом мутный голос сопроводил ответом:
-Да, в этот раз только один.
Рентген уж сделал.
Да.
Мне посоветовали удалить.
Вы на Карчкинской?
Хорошо, понял.

Все эти люди чем-то озабочены.
Так ли отличны торговец или я,
Эта кассирша, этот в пальто прохожий?
Быть может,
Другого мы не знали.

Как говорил мой тренер:
"Кому сейчас легко?".
Кто не ищет работы
Иль не боится "вылететь"?
Не знаю тех,
Кто восхваляет цены проезда рост
Или у стоматолога "полости рта чистки".

Почти три тысячи за один сеанс.
Моя аренда восемнадцать стоит,
Стипендия — три.
Своя квартира?
Ипотеку снова повышают.
Возможно, поэтому школьники в ТЦ
Раздают листовки.

Отвлёкшись, он повернулся к остановке:
Промычал автобус, неся асфальта бриз.
Покашляв
От запаха кожаной куртки и сырости,
Макс рассмотрел цифровой билборд:

"Ключи в новом году?
Да, только не проспите!".
Радостная семья из четверых людей.
А внизу надпись:
"Ипотека без первого взноса
От 9%.
Всё обойдётся, ваш БТТ".

Но как автобус проезжает мимо,
Из-за угла, на площади,
Кто-то по тротуару ринулся.
На велосипеде,
Квадратная жёлтая на спине сумка,
В дождевике ускорился дальше.
Билборд сменился.

"НИКИТА КРАВЧЕНКО.
МЫ — ЗАВОЛЖЬЕ, РОДИНА И СИЛА!
ОТВЕТСТВЕННОСТЬ
ПРЕВЫШЕ ОБЕЩАНИЙ".
-Двенадцатого, кажется, выборы,
Вспомнает Максим про себя.

Кому "ЗАВОЛЖЬЕ",
А кому "ОТВЕТСТВЕННОСТЬ".
Мне интересно, что сказала б мама
Или кассирша эта "24/7".
К ним, кстати, другой,
Антон Каперин, из СРЗП приезжал.

Снимали, на каждом фото улыбается:
-Ну, как вы здесь?
Кладёт смущённой руку на плечо.
-Да ничего,
Вроде справляемся.
Кивает:
-Нельзя скрывать как живёт народ.

Он посмеялся, потом прочистил горло:
-Городу важно знать, что заботит вас.
-Меня?
Кассир поправила причёску.
-Немного низкий стул,
А так — нормально.

Чуть выдохнув и наклонившись несколько:
-Нет, скажите,
Что именно вас беспокоит?
-Хм..
Мест не хватает в детские сады.
И после смены устаю.
Иногда спину ломит.

Брови подняв, пока кивает понимающе:
-Будьте спокойны...
(Взглянул на бейджик)
Анастасия.
Детские сады включены в нашу программу.
Федеральный уровень.
В центре один построим,
Вы увидите.

Анастасия, улыбнувшись, в ответ кивнула:
-Что ж...
Хорошо тогда.
Большое вам спасибо.
-Спасибо вам.
(Приветливо жмёт руку)
Куда же без народа политикам идти?
В конце однако,
Непримечательно, но видно,
Господин Каперин о брюки ладонь вытер.

Дождь прекратился.
Люди расходятся,
Пока с крыши капли под ботинки прыгают.
Кто за прилавок,
Кто докурил и ещё смены пять часов.
Дверной колокольчик
Звонит при входе в магазин.

Макс — к остановке, руки грея в кармане.
-Возможно, я бы был таким же.
Если бы так же жил...
В миру для имиджа,
Расписывая законы дипломатией.

А что нам остаётся, простому населению?
Даже "простым" себя противно называть.
А что?
Кто хочет быть "населением",
Каковое ещё кличут "масса"?

На остановку вышли пятеро парней.
Широкие штаны.
Вэйпы.
Играет фонк.
Смех на гоготание чаек похож.
Смеются после любой фразы.
-Им ещё надоест.

"Взгляните на меня, какой я важный",
Но "на меня так лучше не смотрите".
Среди друзей всех быть громче важно,
Ведь знаменатель я, а не числитель.

"Взгляните, какой я индивидуальный",
Но "я страшусь,
Что вы когда-нибудь уйдёте".
А потому и унижения стерплю
Или не стерплю?
Тогда стану грозным.
Запугивать, драться в шутку
И насмехаться.

Учат в школе "малышей не обижать",
Но если разозлюсь, "то виноваты все".
И крики, и ругательства,
Предъявы и обвинения.
Всё, что угодно,
Но никаких стараний.

Хотя...
Макс осмотрел всю публику.
-Разве все эти люди не старались?
Что нужно пережить,
Чтоб прекратить борьбу?
Ведь они всё равно жить хотят.

Даже уставшие, даже не выспавшиеся,
Они работают, готовят ради семьи.
Каждый из них имеет мир отдельный,
Но мир и свой.
Макс посмотрел в другую сторону.
-Так что нас, простые люди, разделило?

Что нас толкает быть жадными и злыми?
Что нас отталкивает друг от друга,
Что мы закрываемся "от чуждого" недуга?
Ведь делимся мы обществом единым.

Проблемы эти нас прямо не касались,
Но не они ли есть симптом чего-то?
Чего-то, на что привыкли и не подглядывать.
Ведь мы забылись, запутались в этом всём.

И разве это жизнь?
А смысл притворяться?
Как рано прекращаем думать перед сном.
Я думаю, чёрт побери,
О будущем, о маме.
И я хочу-таки найти призвание своё.

Громкое слово, но это моя правда.
Призвание, а не работу и не контракт.
Что-то, что мою волю и таланты выражает,
Что, как современность и искусство,
Коммерция не поглощает.

Он молча окликал прохожих взглядом.
-Ради чего вы проснётесь завтра?
Это "философия"?
Возможно.
Но зачем оправдываться?
Или хотите жить за смысла вкладом,
Всё время занимать,
Что не выплачивается?

Много вопросов.
Так много вопросов.
Больное правит простыми самосохранение.
Говорят, смысла в деньгах уйма, пока ты молод.
Возможно, я не богат,
Но и не надо мне.

Я хочу, возможно, это и зазорно,
Жить в простом мире, где просто порядок,
Где нет вражды за место или дружбы условной.
Я не хочу людей больше проверять.

Хочу жить в мире, где нету унижений,
Где не нужно врать и подхалимом быть,
Где не стесняешься, но посмеёшься,
Совершив ошибку,
И где тебя; ждут,
А не числители результативные твои.

Я не хочу жить в мире личного успеха.
Я так хочу жить в мире, где есть дружба,
Где нет реклам себя
И становленья бренда,
Где есть талант на благо всех и долг ему.

Я так хочу...
Чтобы не знали дети,
За что им нужно родителей благодарить,
Чтобы не знали их несдержанной обиды,
Чтоб беззаботно на кухне
Лепили пластилин.

И я хочу.
И я за это встану.
Для вас то "глупо"?
Но, может, вы боитесь?
Но скольких храбрецов
Воспитали наказанием?
Сколько благодарят,
Когда сравнят с местом пустым?

И эти нравы, эти обручи с шипами,
Что душат нас от страха,
Хлыстая нещадно прямо по нерву.
Сердце выскакивает из груди:
"А что подумают?",
Тело дрожит и замирает.
Вы так хотите жить?
Ведь кто-то скажет "правильно",
Кто-то скажет "надо"
И "не высовывайся".
Я такой один?

-Максон!
Его позвал из-за спины знакомый голос.
Макс повернулся, челюсти разжав.
То был Богдан с парнями.
Они радушно поздоровались.
-Как самочувствие?
У тебя наладилось?

Первый хлопок руками:
-Не, слишком плоско.
Богдан шутливо плечи разминает.
Макс удары в воздух отработал:
-Давай теперь.
Ладони хлопают.
-Эх, всё равно не так.

-Да что ж такое!
Богдан нахмурился, топнув ногой.
-Богдан...
(Макса голос дрожит).
-Богданушка...
(Затем низкий бас)
Соберись, казак.
И вот, мощный хлопок.
Макс потряс рукой:
-Дьявол!
Как петарда.

-Теперь в порядке.
Богдан улыбнулся.
-Раз уж мы встретились...
Мы в кафе.
Ты с нами?
Макс на часы взглянул...
-Ну...
Раз ты уговариваешь...
-Боже,
Не зазнавайся, лох.
-Ты хочешь в фонтане окунуться?

Группа, смеясь, отправилась по улице.
Фонарный свет зазывает прохладный ветер,
Фонарный свет расталкивает по небу тьму,
Указывая авто и поздним автобусам направление.

Дружеский смех зовётся эхом мостовой,
Пока, не торопясь,
Ветрина загорается в их лицах.
Мимо цинковых арок,
Мимо пёстрых газонов,
Шли парни вдоль улицы, всё позабыв.

Вова к Тёме запрыгивал на шею:
-Ты чё сдурел?!
-Карета, к Золушке, вперёд!
Сейчас смеются,
Но ведь неглупые совсем.
Что именно им мешает этот мир строить?

Стеклопакета дверь открывается наружу.
Камни, прохладой зазывающие,
Запах сменил:
Дерево столов обеденных и специи кухни.
-Люблю вьетнамское.
-Не думал пол сменить?

Сев на диван, в него спиной впитавшись,
Парни оглядывали торшеры, цветы и меню.
-Руки помыли, братцы?
Вова протянул.
-Ой, да.
Пойдёмте.
И они отправились,

Завернув за шкаф-сетку около столов,
Тёма озабоченно глянул на Богдана:
-Друг,
Может ты о смене пола всегда-?
-Отвянь.
-Спроси,
Может, тебе
Здесь прямо и сменят его.

Макс, вымыв руки, отправился за стол.
Усевшись напротив мягкого дивана,
Он скрестил руки,
Над меню склонившись,
И думал что-то.
Расстегнул карман, телефон достал.

Кипит кастрюля,
Запотели окна.
В светлую кухню заходит женщина.
И, руки вытря, повесит на стул полотенце,
Поправив волосы в пучок.

Ложкой алюминьевой постукав по тарелке,
Она, одна рука на поясе, мешает кашу.
Вдруг загорелся экран телефона:
"Сынок:
Новое сообщение".
Его увидев, ложку кладёт обратно.

Нажав на боковую кнопку,
В руки его кладёт.
И яркое в зрачках наматывая,
Читают глаза синхронно.
Затем любопытство...
В улыбке расплылось:
"Ещё раз с днём рождения!
Целую,
Спокойной ночи".
Две синих галки под её сообщением
И подпись:
"Прочитано".

19-21.09.25.