Тютчев - Рубцов 1

  Крепко и просто сказал о поэзии Николая Рубцова его современник, товарищ по поэтическому цеху – Глеб Горбовский: «всегда первозданна». Практически во всех зрелых творениях Рубцова мы не ощущаем ученичества, заимствований при одновременно глубинном освоении им классического наследия русской поэзии. Приметы влияния такого наследия принимаются нами в целом и безусловно. Никто из нас ни на секунду не сомневается, что поэзия Рубцова воспитана ярчайшими образцами русской лирики 19-20 веков. Чаще всего перекличка Рубцова с поэтам-классиками происходит потаённо, не очевидно, рождаясь из самих идеалов классического наследия, его, скажем, высоконравственного содержания и строгой и простой формы. Такое влияние, образно выражаясь, можно сравнить с сиянием, которое излучают лучшие образцы русской поэзии и его отражением (и продолжением!) лирикой Рубцова.
  Тезис Горбовского: «всегда первозданна» - указывает на непростые поиски непосредственного, детального, штучного, что ли, касания Н. Рубцовым лирических шедевров других поэтов. Наверное, потому любое обнаружение явственного первотолчка, источника вдохновения нас радует. Здесь «звезда с звездою говорит».     Тут связь времён и традиций. Братское рукопожатие поэзии нашего современника очевидно со стихотворениями Жемчужникова, Апухтина, Пушкина, Горбовского, Соколова, Лермонтова, Блока, Тютчева…
  Общеизвестна любовь Н. Рубцова к поэзии Ф. Тютчева. Трогателен факт его бережного хранения томика стихотворений русского гения.
  Многолетнее ношение в себе поэзии Ф.И. Тютчева сказалось на лирике Рубцова чаще всего опосредованно – в самом духе творчества его предшественника. Мы об этом обязательно поговорим. Но приятно обнаружить и содержательно близкие стихотворения у поэтов и проследить их единства и различия.
  Мне думается, что стихотворение «Ива» Николая Рубцова вырастало из немого диалога, из «звёздного» разговора со следующим стихотворением Тютчева, написанным им в первую пору его поэтического взлёта – в 1836 году. Вот оно:

Что ты клонишь над водами,
Ива, мАкушку свою
И дрожащими листами,
Словно жадными устами,
Ловишь беглую струю?

Хоть томится, хоть трепещет
Каждый лист твой над струёй…
Но струя бежит и плещет,
И на солнце нежась, блещет
И смеётся над тобой…

  Несомненно, что эти строчки Тютчева отзывают нас к рубцовскому стихотворению «Ива»:

Зачем ты, ива, вырастаешь
Над судоходною рекой
И волны мутные ласкаешь,
Как будто нужен им покой?

Преград не зная и обходов,
Бездумно жизнь твою губя,
От проходящих пароходов
Несутся волны на тебя!

А есть укромный край природы,
Где под церковною горой
В тени мерцающие воды
С твоей ласкаются сестрой.

  Это, конечно, не парафраз на тютчевское стихотворение. Это именно «первозданный» отклик, своеобразное творческое перевоплощение сюжета и настроения классика.
  Оба стихотворения начинаются с вопроса, включающего в себя всю первую строфу. У Тютчева в строфе много одушевления, трепета, движения: «дрожащие листы», «жадные уста», «беглая струя». У Рубцова вопрошание просто и сурово, хотя и у него есть «ласкание» и отрицание покоя, что невольно отзывается в нас «Парусом» Лермонтова («как будто в буре есть покой»).
  Дальше в антиномичности водной стихии и ивы, в невозможности их слияния у Тютчева «превосходство» отдаётся струе. Она как будто играет с листьями, смеётся над их желаниями, – резвое дитя! Поэт насыщением строф весёлыми, радостными глаголами, звуками, трепетом тени и света снимает жадное томление ивы напиться в водах, коснуться их устами.
 У Рубцова напряжение и трагедийность возрастают во второй строфе, и поэт опять остаётся первозданен, избегая, в общем, не присущей его поэзии метафорики. Но в заключительном четверостишии он смягчает трагизм, где даже невозможность мечты, утешения всё-таки действуют успокаивающе. Каждый стих строфы включает в себя что-то колыбельное, терапевтическое: «укромный», «церковной», «мерцающие», «в тени», «ласкаются», «сестрой».
  И…почему-то заключительные строчки снова отдалённо напоминают лермонтовское «На севере диком…». Я слышу его гул.
(продолжение следует)