Король рифмы и мастер каламбура

Область рифм - моя стихия,   
И легко пишу стихи я...
М и н а е в

В  литературно-артистических кругах его знали как автора колких эпиграмм на вся и все; человека, способного написать, без помарок, сатиру в несколько десятков строк. Он был признанным  «королем рифмы» и «настоящим мастером каламбура». Его пародии, экспромты, эпиграммы облетели всю Россию и повторялись, переходя из уст в уста.

Публиковался  он под псевдонимами «Абиссинский маэстро»,  «Обличительный поэт», «Темный человек»,  «Отставной майор Михаил Бурбонов» и  постоянно менял их. «Словарь псевдонимов» Карцева и Мазаева насчитывает их более 29.
Но кто же скрывался за этими псевдонимами?
Настоящее имя поэт-сатирика  — Дмитрий Дмитриевич  Минаев, один из поэтических переводчиков «Божественной комедии» Данте Алигьери.

Минаев  талантливо спародировал поэму Пушкина «Евгений Онегин».

«Я классический роман
Подверг цинической проверке,
Перекроил по новой мерке
И перешил на новый лад».

Указывал сам автор.

В 1865 году  Минаев опубликовал  в журнале  «Будильник»  первую версию романа в стихах  «Евгений Онегин нашего времени», с подзаголовком:  «Сокращенный и исправленный по статьям новейших лжереалистов Темным человеком». Под лжереалистами подразумевались публицист, литературный критик Д. И. Писарев и классик русской литературы XIX века И. С. Тургенев. «Онегин» в исполнении Минаева был в то время не менее популярен, чем подлинник Пушкина.

Первоначально композиция произведения включала пять глав. В 1877 году было опубликовано третье исправленное издание, с прибавлением новой главы и эпилога.

В первых строках романа автор, характеризуя Онегина, упоминает Кирсанова и  Базарова, главных героев  романа И. С. Тургенева «Отцы и дети»:

Мой дядя, как Кирсанов Павел,
Когда не в шутку занемог,
То натирать себя заставил
Духами с головы до ног.
В последний раз, на смертном ложе,
Хотел придать он нежность коже
И — приказал нам долго жить....
<...>   
Онегин, добрый мой приятель,
Был по Базарову скроен:
Как тот, лягушек резал он,
Как тот, искусства порицатель,
Как тот, поэтов не ценил
И с аппетитом ел и пил.
<...>
Он не толкался в модном свете,
Прочел заглавья многих книг,
Не размышлял о туалете
И никогда волос не стриг.
<...>
Не воспевал он дамских ножек,
Для женщин жизни не терял,
Анатомический свой ножик
Он в чувство каждого вонзал,
Бесил артистов до азарта,
Браня Россини и Моцарта,
И поражать любил народ,
Сказав, что Пушкин — идиот.
С любой красавицей при встрече
Вопрос о браках поднимал
Иль, как Базаров, восклицал:
„У вас отличнейшие плечи“!
И речь сводил на геморрой…
Он в новом роде был герой.
<...>
Про органическую клетку
Онегин другу говорил,
А Ленский Ларину соседку
Ему в ответ превозносил.

Чтение любовного письма Татьяны Лариной к Евгению Онегину автор сопровождает ироническими замечаниями:

Я к вам пишу — чего же боле?
(В любви признанье! вот те на!)
Теперь, я знаю, в вашей воле
Подумать, как смешна она.
(Еще бы! как еще смешна!)
Сначала я молчать хотела,
(Не дурно б было помолчать!)
Когда б надежду я имела,
Хоть раз в неделю, вас встречать,
Чтоб только слушать ваши речи…
(Вот любопытная черта:
Не раскрывал пред ней я рта
От первой до последней встречи).
Зачем вы посетили нас
(О, мой Создатель! вот беда-то?)
Я никогда б не знала вас
И, новым чувством не объята,
Была б со временем,— как знать,—
(Так чем же я-то мог мешать?
Иль понимать я стал все туго!..)
И превосходная супруга,
И добродетельная мать.
(Живи, как знаешь, в этом свете!
С кем хочешь, шествуй к алтарю!..)
Но в высшем суждено совете:
Ты — мой теперь!.. (Благодарю!)
Я знаю, ты мне послан Богом,
(Ведь это, наконец, разбой!)
Вся жизнь моя была залогом
Свиданья верного с тобой.
Ты в снах  ко мне являлся часто,
(Да чем же я тут виноват?
Приснился вам я, ну и баста!—
Про всякий вздор не говорят.)
В душе твой голос раздавался
Давно… Нет, это был не сон!..
(Вот неожиданно попался!
Вот вам Вольмар и Ричардсон!)
Не правда-ль? Я тебя слыхала,
Ты в тишине меня встречал,
Когда я бедным помогала?
(Татьяна Дмитревна! Скандала
Такого я не ожидал!
Вы помогали бедным. Верю,
И это делает вам честь:
Имейте жалость даже к зверю,
Но для чего-ж неправду плесть?
Прогулок тайных ожидая,
Не шел за вами никогда я
И не следил из-за куста:
Вед это просто клевета.)
И, в это самое мгновенье
Не ты-ли, милое виденье,
В прозрачной темноте мелькнул,
Приникнул тихо к изголовью?
(Нет просто меры пустословью:
Ведь я еще не Вельзевул,
Я ночью сплю всегда, не тень я,
Я человек, а не виденье)
Кто ты? скорее дай ответ,
Кто ты? мой ангел-ли хранитель?
(Я ваш, сударыня, сосед.)
Или коварный искуситель?
(Вас искушать охоты нет.)
Никто меня не понимает,
(Кому понятна ерунда!)
Вообрази, я здесь одна,
Рассудок мой изнемогает;
(Безделье — вот в чем вся вина.
Трудиться, барышня, вам ново;
Труд освежил-бы разум ваш:
Статьи читайте Шелгунова
И позабудьте эту блажь).
Кончаю. Страшно перечесть…
(Ну, перечесть бы не мешало:
В письме нелепостей не мало
И разных глупостей — не счесть...).

Сцена дуэли между Евгением Онегиным и Владимиром Ленским не описана. Вновь он встречает Татьяну не на балу, а у игорного стола, и замужем она не за генералом, а за подагрическим стариком. Поэма, в журнальном варианте,  оканчивалась описанием московского общества середины 60-х годов.
В конце  автор извиняется и перед Пушкиным, и перед читателями:

«Прошу прощенья у славян
И у славянского поэта,
Что я классический роман
Перекроил по новой мерке,
Подверг цинической проверке
И перешил на новый лад...
Но я ли в этом виноват?»

От Минаева досталось не только Пушкину, но и Лермонтову, и Толстому, да  и еще многим известным литераторам.

В 1868 году Минаев написал стихотворение «Война и мир», своеобразную пародию на произведения Михаила Лермонтова (Бородино) и Льва Толстого  (Война и мир).
Минаев отрицательно отнесся к роман-эпопее Льва Николаевича Толстого  «Война и мир»,  не увидев огромного идейного и художественного значения романа и безоговорочно причислив автора к защитникам дворянских интересов и идеалов.

«Последний роман графа Л. Толстого, — писал он,  — привел меня к печальному соображению, что стихотворение Лермонтова «Бородино» не лишено больших погрешностей, почему я осмелился, так сказать, реставрировать сие стихотворение по сочинению «Война и мир», сочинению неоспоримо художественному и правдивому. Пусть мою смелость извинят только одною любовью к истине».

Война и мир. Подражание Лермонтову («Бородино») и графу Льву Толстому («Война и мир»)

— Скажи-ка, дядя, без утайки,
Как из Москвы французов шайки,
Одетых в женские фуфайки,
            Вы гнали на ходу.
Ведь если верить Льву Толстому,
Переходя от тома к тому
Его романа, — никакому
Не подвергались мы погрому
          В двенадцатом году.
Какой был дух в Наполеоне
И были ль мы при нем в загоне,
Нам показал как на ладони
В романе Лев Толстой.               
<...>
— Да, были люди в наши годы,
Не мелкой нынешней породы:
В дни мира — гордые Немвроды,
              Богатыри в войне…
Ростов — звезда всей молодежи,
Андрей Болконский —диво тоже,
Безухой —  член масонской ложи,,
Денисов, Долохов… о Боже,
Их вспомнить любо мне!..
Нам Бонапарт грозил сурово,
А мы кутили образцово,
Влюблялись в барышень Ростова,
            Сводили их с ума…
Безухой прочь погнал супругу,
Послал картельный вызов другу
И, друга ранивши, с испугу
Едва совсем не спился с кругу…               
<...>
Да, были люди в наши годы!..
И будут помнить все народы,
Что от одной дурной погоды,
          Ниспосланной судьбой,
Пал Бонапарт, не вставши снова,
И пал от насморка пустого…
Не будь романа Льва Толстого,
Мы не судили б так толково
          Про Бородинский бой!

И это не все, что сделал Дмитрий Дмитриевич Минаев: двадцать пять сборников стихотворений, переводы Мольера («Тартюф»), Байрона («Дон-Жуан», «Чайльд Гарольд», «Беппо», «Манфред» и «Каин»),  стихотворения и пьесы Гюго, Барбье, де Виньи, Ювенала  и многих других.