Отделение Подснежник

В отделении «Подснежник», куда попадали «неагрессивные и социально адаптированные» пациенты, царила особая атмосфера. Она не была похожа на больницу из фильмов ужасов. Скорее, на странный санаторий, где лечили не болезни, а слишком острые углы реальности.

Там жили Аркадий, бывший профессор астрономии, который искренне верил, что Луна — это засохшая слеза Бога, и он должен её отколоть и растворить в чае. Для этого он копал во дворе тоннель, аккуратно складывая выкопанную землю в пирамидки.

Рядом с ним маячила Лиза, хрупкая девушка с глазами цвета грозового неба. Она разговаривала с тенями, и те, по её словам, были куда интереснее и честнее людей. Её лучшим другом была тень от старого дуба, которую она звала Сэр Игнатий.

И был Фома, здоровенный мужик с бородой дровосека и детской улыбкой. Он был уверен, что внутри него живёт маленький, но очень голодный кит, которого нужно постоянно кормить булками. Поэтому Фома вечно жевал, а часть пайка отдавал «киту», ставя стакан с компотом на живот и приговаривая: «Держи, Моби, не облейся».

Однажды во двор привезли нового — молодого парня по имени Максим. Он был не похож на них. Он не улыбался, смотрел в пол и сжимал кулаки. Диагноз гласил: «тяжёлая депрессия, аутизация». Он просто молчал.

Аркадий, отложив лопату, подошёл к нему первым.
—Ты новый спутник? — спросил он учтиво. — У нас тут стройка идёт, лунная. Места хватит на всех. Как звать-то космонавта?

Максим лишь мотнул головой.

Лиза, наблюдая со скамейки, шепнула своей тени:
—Смотри, Игнатий, у этого человека тень совсем не отстаёт. Она прилипла к пяткам. Боится.

— Не бойся, — вдруг сказал Фома, протягивая Максиму полбулки. — Моби говорит, что ты пахнешь грустью. А грусть — она голодная. На.

Максим отшатнулся. Но через день, когда они сидели в общей гостиной, он не выдержал и спросил хрипло:
—Почему вы все такие… весёлые? Разве вы не понимаете, где находитесь?

Аркадий поднял палец к небу (точнее, к потолку с трещиной в форме Австралии).
—Местонахождение — понятие относительное, юноша. Ты в палате №7, а я — на стартовой площадке к Луне. Мы в одной точке пространства, но в разных вселенных. Твоя вселенная, я смотрю, сейчас тёмная и дождливая.

— А у вас разве нет? — с вызовом спросил Максим. — Боли. Страха. Мыслей о том, что всё бессмысленно.

— О, смыслов — как звёзд! — воскликнул Аркадий. — Вот Лиза, например, наш главный дипломат. Она ведёт переговоры с миром теней, чтобы они не пугали нас по ночам. Без неё тут было бы страшновато.

Лиза кивнула:
—Сэр Игнатий передаёт, что твоя тень скучает по солнечным дням. Она помнит их, даже если ты забыл.

Фома, доедая очередную булку, мудро заметил:
—А у меня кит живёт. Это ответственность. Его нельзя оставлять голодным. У тебя есть кто-то внутри, о ком нужно заботиться?

Максим задумался. У него внутри была только пустота.

Шли дни. Максим молча наблюдал. Он видел, как Аркадий, «роя тоннель к Луне», на самом деле разбил на клумбе идеальную спираль галактики из камушков. Как Лиза, «разговаривая с тенями», успокаивала плачущую новенькую санитарку, просто взяв её за руку и сказав что-то тихое. Как Фома, «кормя кита», на самом деле отдавал половину своих булок пожилому пациенту, у которого не было родных.

Однажды ночью у Максима случилась паническая атака. Мир сжался до размеры лифтовой шахты. Он сидел на кровати, задыхаясь, и чувствовал, как его накрывает волной отчаяния.

Вдруг в дверь постучали. На пороге стояли все трое, в пижамах и тапочках.
—Космический шторм? — деловито спросил Аркадий. — Бывает. Нужен якорь.
—Тени шепчут слишком громко, — кивнула Лиза.
—Моби говорит, пора подкрепиться, — и Фома протянул ему кружку с тёплым молоком и сухарик.

Они уселись вокруг: Аркадий начал рассказывать о том, что трещина на потолке — это на самом деле карта сокровищ, а не Австралия. Лиза показала, как тень от ночника может превратиться в танцующего жирафа. Фома просто молча жевал сухарь, создавая своим спокойным присутствием ощущение незыблемости.

И волна отступила. Не потому что они его «вылечили». А потому что они были с ним в его вселенной, не пытаясь вытащить силой в свою. Они просто принесли с собой свои странные, кривые, но яркие фонарики.

Наутро Максим вышел во двор. Подошёл к Аркадию, который копал свою яму.
—Нужна помощь? — спросил он.

Аркадий посмотрел на него, и в его глазах мелькнула искра понимания, далёкая от безумия.
—Конечно, спутник. Держи лопату. Копать надо на юго-запад. Там, по моим расчётам, начинается море Ясности.

Максим взял лопату. Он копал не к Луне. Он просто копал землю. Она была прохладной, влажной и очень реальной. А рядом Лиза учила его тень делать из кролика орла, а Фома напевал песенку про маленького кита, который любил бублики.

Смысл, который шептали стены «Подснежника»: Иногда те, кого мир называет «сумасшедшими», — просто люди, сломавшиеся под тяжестью обыденности и нашедшие себе новые, более добрые правила жизни. Они не бегут от реальности. Они собирают её из осколков, как мозаику, и картина у них получается странной, но цельной. А их «бред» часто оказывается просто метафорой, более честной, чем любая наша ложь о том, что мы «в порядке». Они лечили не себя, они лечили саму боль своим абсурдом, создавая мир, где можно было выжить. И в этом мире всегда находилось место для того, кто забыл, как это — просто дышать.