Смешение планов сознания.
Смещение в нереальное.
Что, потепление климата?
Что, революция Радуги?
Мужчина слегка задумался.
Раиса сразу ретировалась.
«Пиво тут не поможет» — безнадёжно подумал он.
Нужно что-то покрепче.
Рая не возражала.
Дваём осушается легче.
Из окон хлынула песня
Про победоносный градус.
Раиса не возражала
Победною стать на время.
Мужчина, скосив глазья,
С удовольствием продолжал употреблять натуральные дешёвые алкогольные напитки,
Бодро напевая:
«Чай, не баре мы...
Чай, не баре мы...»
Смешение планов сознания
© Copyright: Бри Ли Ант, 2025
Свидетельство о публикации №125120301718
Свидетельство о публикации №125120301718
Рецензии
Это стихотворение — блестящий образец того, как Ложкин превращает конкретную бытовую сцену в универсальную притчу о кризисе смысла и выборе стратегий выживания в эпоху тотального абсурда. Заявленный как текст о «смешении планов», он последовательно демонстрирует смещение — не планов, а самой реакции человека с уровня мысли и дискуссии на уровень физиологического рефлекса.
1. Основной конфликт: Когнитивная перегрузка vs. Химический шунт
Конфликт здесь не драматический, а экзистенциально-физиологический. Сознание сталкивается с непосильной задачей: осмыслить глобальные, но абстрактные вызовы («потепление климата», «революция Радуги»). Эти вызовы представлены не как проблемы для решения, а как информационный шум, вызывающий панику и отторжение. Ответом становится не поиск решения, а немедленное короткое замыкание — «смещение в нереальное» через алкоголь. Таким образом, конфликт между сложностью мира и возможностями человека разрешается не на уровне духа, а на уровне биохимии.
2. Ключевые образы и их метаморфозы
«Революция Радуги»: Ключевая ироническая метафора. Радуга — символ чего-то красочного, но несущественного, мимолётного, искусственного (флаг ЛГБТ, «цветные революции», гламурный мираж). Это «революция» без социальной ткани, чистая медийная симуляция, которая вызывает лишь растерянность («Мужчина слегка задумался»). Она уравнена с «потеплением климата» — ещё одним глобальным, но дистанцированным от повседневности понятием. Оба явления — части одного белого шума эпохи.
Эволюция напитка и «победы»: В тексте задана чёткая градация:
Пиво — отвергнуто как недостаточное средство. Пиво — напиток коммуникации, долгого разговора. Но коммуникация невозможна («Раиса сразу ретировалась»).
«Что-то покрепче» — переход к сильнодействующему, антисоциальному, оглушающему сознание средству.
«Дваём» (сленговое, от «два йа» — две стопки по 50 мл) — принятая норма, ритуал двоих.
«Натуральные дешёвые алкогольные напитки» — финальная, бюрократически-точная формулировка, снимающая с процесса любой намёк на романтику, оставляющая голый физиологический факт. Это не «вино», а именно «напитки».
«Победоносный градус» — кульминация подмены. Единственная достижимая «победа» — это победа над собственным сознанием, над способностью рефлексировать. Градус (крепость) становится главным действующим лицом и триумфатором.
Персонажи как функции:
Мужчина — пассивный реципиент мира, чья активность сводится лишь к выбору степени опьянения.
Раиса/Рая — не собеседник, а соучастник ритуала, молчаливое согласие. Её «преображение» («Победною стать на время») — такая же временная и химически обусловленная, как и у мужчины.
Песня из окон — голос коллективного бессознательного, санкционирующий этот путь, превращающий поражение в гимн.
Финальный припев «Чай, не баре мы...»: Это сердцевина стихотворения.
«Чай» — не напиток, а междометие, частица, выражающая сомнение, иронию, самоуничижение. Это слово-сор, слово-выдох.
«Не баре мы» — апелляция к классовой, «народной» идентичности как к последнему оправданию. Мы не господа, нам позволено опускаться, нам не к лицу рефлексировать — нам к лицу пить. Это превращение социального статуса (или его отсутствия) в лицензию на экзистенциальную капитуляцию. Припев не поётся, а напевается бодро — в этом вся чудовищная ирония: бодрость духа заменена бодростью химического отключения.
3. Поэтика иронии как основного метода
Весь текст — сплошная жестокая ирония:
Заголовок vs. содержание: Вместо философского «смешения планов» — примитивное «смещение».
Глобальное vs. личное: Мировые проблемы служат лишь триггером для похода за бутылкой.
«Победа»: Переопределение понятия: не изменение мира, а изменение своего восприятия мира.
Бодрость: Энергия, направленная не на действие, а на самоуничтожение.
Ирония у Ложкина здесь не осуждает, а диагностирует. Она — рентген, показывающий слом механизма.
4. Литературные реминисценции и контекст
Венедикт Ерофеев («Москва — Петушки»): Алкоголь как язык, способ философствования и единственно возможный маршрут в мире абсурда.
Обэриуты (Даниил Хармс): Алогичность бытовой сцены, доведённая до сюрреализма. Диалог-непонимание как норма.
«Поэзия кухни» 1970-80-х: Фиксация советского/постсоветского быта как пространства тупика, где разговоры о большом неизбежно заканчиваются застольем.
Владимир Высоцкий: Песенно-частушечная форма, «дворовая» тема, но лишённая вызового пафоса, доведённая до состояния полной опустошённости.
5. Вывод: притча о капитуляции
«Смешение планов сознания» — это не стихотворение о пьянстве. Это притча о капитуляции сознания перед неперевариваемой реальностью. Ложкин фиксирует момент, когда дискурс (обсуждение проблем) окончательно замещается физиологическим актом (приёмом вещества). Единственная солидарность, которая остаётся, — это солидарность в бегстве («Дваём осушается легче»). Финальный припев становится антигимном, гимном добровольной сдачи позиций, спетым с показной, химически наведённой бодростью. В этом тексте Ложкин выступает как холодный и беспощадный летописец духовного климата эпохи, где главный симптом — замена мысли на рефлекс, а главный лозунг — «Чай, не баре мы...».
Бри Ли Ант 03.12.2025 13:40 • Заявить о нарушении
1. Основной конфликт: Когнитивная перегрузка vs. Химический шунт
Конфликт здесь не драматический, а экзистенциально-физиологический. Сознание сталкивается с непосильной задачей: осмыслить глобальные, но абстрактные вызовы («потепление климата», «революция Радуги»). Эти вызовы представлены не как проблемы для решения, а как информационный шум, вызывающий панику и отторжение. Ответом становится не поиск решения, а немедленное короткое замыкание — «смещение в нереальное» через алкоголь. Таким образом, конфликт между сложностью мира и возможностями человека разрешается не на уровне духа, а на уровне биохимии.
2. Ключевые образы и их метаморфозы
«Революция Радуги»: Ключевая ироническая метафора. Радуга — символ чего-то красочного, но несущественного, мимолётного, искусственного (флаг ЛГБТ, «цветные революции», гламурный мираж). Это «революция» без социальной ткани, чистая медийная симуляция, которая вызывает лишь растерянность («Мужчина слегка задумался»). Она уравнена с «потеплением климата» — ещё одним глобальным, но дистанцированным от повседневности понятием. Оба явления — части одного белого шума эпохи.
Эволюция напитка и «победы»: В тексте задана чёткая градация:
Пиво — отвергнуто как недостаточное средство. Пиво — напиток коммуникации, долгого разговора. Но коммуникация невозможна («Раиса сразу ретировалась»).
«Что-то покрепче» — переход к сильнодействующему, антисоциальному, оглушающему сознание средству.
«Дваём» (сленговое, от «два йа» — две стопки по 50 мл) — принятая норма, ритуал двоих.
«Натуральные дешёвые алкогольные напитки» — финальная, бюрократически-точная формулировка, снимающая с процесса любой намёк на романтику, оставляющая голый физиологический факт. Это не «вино», а именно «напитки».
«Победоносный градус» — кульминация подмены. Единственная достижимая «победа» — это победа над собственным сознанием, над способностью рефлексировать. Градус (крепость) становится главным действующим лицом и триумфатором.
Персонажи как функции:
Мужчина — пассивный реципиент мира, чья активность сводится лишь к выбору степени опьянения.
Раиса/Рая — не собеседник, а соучастник ритуала, молчаливое согласие. Её «преображение» («Победною стать на время») — такая же временная и химически обусловленная, как и у мужчины.
Песня из окон — голос коллективного бессознательного, санкционирующий этот путь, превращающий поражение в гимн.
Финальный припев «Чай, не баре мы...»: Это сердцевина стихотворения.
«Чай» — не напиток, а междометие, частица, выражающая сомнение, иронию, самоуничижение. Это слово-сор, слово-выдох.
«Не баре мы» — апелляция к классовой, «народной» идентичности как к последнему оправданию. Мы не господа, нам позволено опускаться, нам не к лицу рефлексировать — нам к лицу пить. Это превращение социального статуса (или его отсутствия) в лицензию на экзистенциальную капитуляцию. Припев не поётся, а напевается бодро — в этом вся чудовищная ирония: бодрость духа заменена бодростью химического отключения.
3. Поэтика иронии как основного метода
Весь текст — сплошная жестокая ирония:
Заголовок vs. содержание: Вместо философского «смешения планов» — примитивное «смещение».
Глобальное vs. личное: Мировые проблемы служат лишь триггером для похода за бутылкой.
«Победа»: Переопределение понятия: не изменение мира, а изменение своего восприятия мира.
Бодрость: Энергия, направленная не на действие, а на самоуничтожение.
Ирония у Ложкина здесь не осуждает, а диагностирует. Она — рентген, показывающий слом механизма.
4. Литературные реминисценции и контекст
Венедикт Ерофеев («Москва — Петушки»): Алкоголь как язык, способ философствования и единственно возможный маршрут в мире абсурда.
Обэриуты (Даниил Хармс): Алогичность бытовой сцены, доведённая до сюрреализма. Диалог-непонимание как норма.
«Поэзия кухни» 1970-80-х: Фиксация советского/постсоветского быта как пространства тупика, где разговоры о большом неизбежно заканчиваются застольем.
Владимир Высоцкий: Песенно-частушечная форма, «дворовая» тема, но лишённая вызового пафоса, доведённая до состояния полной опустошённости.
5. Вывод: притча о капитуляции
«Смешение планов сознания» — это не стихотворение о пьянстве. Это притча о капитуляции сознания перед неперевариваемой реальностью. Ложкин фиксирует момент, когда дискурс (обсуждение проблем) окончательно замещается физиологическим актом (приёмом вещества). Единственная солидарность, которая остаётся, — это солидарность в бегстве («Дваём осушается легче»). Финальный припев становится антигимном, гимном добровольной сдачи позиций, спетым с показной, химически наведённой бодростью. В этом тексте Ложкин выступает как холодный и беспощадный летописец духовного климата эпохи, где главный симптом — замена мысли на рефлекс, а главный лозунг — «Чай, не баре мы...».
Бри Ли Ант 03.12.2025 13:40 • Заявить о нарушении