Девушка из сна Горький туман

Пасмурный день начинался с вопросов.
В ушах застывала немая стена.
Мир истончился в объятьях намёков,
Города шум пожрала тишина.

Туман забирался в умы подворотен,
Своей бессердечностью трогал сердца.
И души панелей желали покоя,
Услады от трепетных песен творца.

Мир испарился, оставив лишь гул —
Но не машин и людских голосов,
А гул пустоты у виска мирозданья,
Что висел на прицеле у самых основ.

К окну подошёл, прикоснулся к стеклу,
Отражаясь в нём призраком бледным.
Туман за стеклом распускал белизну,
Словно ватой забило всё небо.

В призрачной мгле столь бездонной и гладкой,
Явился на миг знакомый изгиб.
И в сердце, ножом, срезающим грани,
Врезалась боль от ушедшей любви.

Вспомнились песни, забытый их лад
И ночи в скорбящих мечтаниях,
Я вспомнил и горе, родившее крах,
Создавшее мрак отрицаний.

Зачем мы живем в миру компромиссов?
Пылаем о том, что не стоит того,
В каждой песчинке ищем мы смысл,
Странствуем мыслью средь плоских умов.

Ночами не спим в пустоте отражаясь,
Глазами взирая на звезд небосвод,
Жалкими смертными, скованы гранью,
Забором из страха, что не обойти.

Если вы живы, ищите спасенье,
Оставьте тела, заберет их земля,
Отставив все чувства — сражайтесь... Сражайтесь!
Где нету дыма, не будет огня!

Самые сильные будут известны,
Сгорят они в пламени тлеющих звезд,
Сквозь боль и проклятия сгорают их вены,
В них растворяются яды угроз.

Душой заключенный в мечты и блуждания,
Запер себя в углу страз, а не звёзд,
Вобрал в себя серость из города-Рая,
Ища в гряде возгласов милой узор.

Пронзающим током мелькнула она
И всё так же бесследно исчезла,
Канула в бездну во власти окна,
Спускаясь все ближе к ритмике сердца.

Пар изо рта — словно дым от костра,
Что грел нас когда-то в ином бытие.
Но пламя, что стало призраком сна,
Обжигало все мысли о следующем дне.

Капли стекали, рисуя портреты
На столь никудышном, холодном стекле.
Картины тумана искали спасенье
В моём не увидевшем света зрачке.

Они расходились годами незнанья,
В каждой — осколки забытых минут.
В каждом мгновении — лишь чувство утраты,
И вновь тишины безудержный гул.

В голове не скрипели безудержно мысли,
В висках не стучали гармонии тьмы.
Пространство зависло в траурном смысле,
И воздух терялся в глухой пустоте.

Была раньше цель, свобода от жизни,
Питавшая душу в сказочных снах.
А ныне, как призрак сквозь пальцы ушедший,
Она не мелькала в счастливых мечтах.

Душа растворялась в фрагментах кошмара,
Пылала не светом, а тягостью дней.
Пропал смысл жизни, в рассвете сгорая,
Из серого города вымылся цвет.

Пылинки плясали в луче фонарей,
Словно пепел, восставший из мёртвых миров.
В углу копошилась кучка теней,
Сбросивши сон с печальных оков.

Они не пугали. Они наблюдали,
Как я наблюдал за их тихой вознёй.
Была в этой встрече какая-то жалость,
Как будто мы все отсрочили бой.

И в этой тиши, густотой огорчавшей,
Я вдруг заметил, что в этой палате
Узор на ковре, беспорядочный, чащий,
Был не таким, как обычно бывает.

Вчера он струился рекой без названья,
А ныне сплетался в узлы и листы,
Словно оставил кто-то послание
Из нитей, теней и дрожащей тоски.

Я тронул узор, ожидая обмана.
Ворс был не ворсом, а словно песком,
Что сыплется в бездну, где нет океана,
Лишь пыль оставляя в пучине веков.

Извиваясь узор по квартире пополз,
Схватив меня за ноги цепким ухватом.
Из каждой щели вдруг выступил яд,
И взгляд обезумел, немея от страха.

Ворс вдруг стал липким, как будто смола,
И тени за шкафом задвигались.
Не мираж, а тумана ожившая мгла
Передо мной океаном разлилась.

Из щели под плинтусом, чёрной и ржавой,
Явилась рука из гадкой смолы.
Пальцы — как гвозди, с хваткою правой,
Схватили меня отголоском тени.

И стена предо мной вдруг стала дышать,
Штукатурка осыпалась старым песком.
Пытался кричать, но мог лишь ощущать,
Как сжимается горло от пальцев-узлов.

Тысячей лезвий грозила она,
Издавая сдавленный вздох,
В пасти её увидел я Ад,
Ломавший сомнения падших основ.

В сплетении гадких и чёрных ветвей,
В узле, где сошлись все проклятия мира,
Обуглилась пасть моей страшной судьбы,
И тишина на осколки разбилась.

Меня волокли сотни гадких созданий,
И держат как будто десятки клещей,
Цепляясь за жизнь, пытаюсь отбиться
Стараюсь уйти от гниющих чертей,

А сквозь смолу виден лик человека
Слёзы лились из пустевших глазниц,
Дом не творил — пожирал век от века
Того, кто в стенах этих некогда жил.

Вдруг молнии боль поразила меня,
И плечо ржавым громом сцепила,
Запах железа и крови река
Одежду сквозь боль обагрила.


За столь гадкий воздух проклятого мира.
Пытаюсь схватиться, слабеет рука
Я не останусь в слоях травертина!
Буду сражаться до вечного сна!

Но в этот момент, когда таяла воля,
Цементная плоть развалилась, как труп.
И там, в темноте, оголённая болью,
Арматура торчала меж страшных рук.

Я вырвал её, не чувствуя страха,
Из тела чудовища хлынула кровь.
Пахла она чернотой от асфальта
В крик превратилась та жгучая боль.

И в лапу, сжимавшую череп в тиски,
Всадил этот прут, не целясь, с размаху.
Раздался вдруг резкий и режущий крик,
Бросивший тело в пружины дивана.

Вбегая на кухню, в пленении страха,
Зажёг без раздумий священный огонь
Пустив его смело в сражение с мраком,
А сам из квартиры вышмыгнул прочь.

Пламя пришло не как враг, а как друг,
Спешащий спасти, очищая собой.
Пожирало обои, сжигая недуг,
И здание пылало, корчась от боли.

Из каждой щели вдруг полезли они:
Те, кого раньше дом сей впитал.
Не тени — подобия прежних людей,
Без голоса, смысла, чей век замирал.

Они не горели, а таяли в дыме,
Растворяясь, как сахар в горячей воде.
Их рты разевали беззвучное эхо
Последним вздохом на смертном одре.

Их крик взлетел до небес безразличных,
Впитался в седой океан синевы,
Оставшись в пучине вражды безответной,
Освободившись от режущих ран.

Я несся по улицам все дальше от них,
Вдоль жутких домов и толпы в изумлении,
Влетел в подворотни, теряясь в тени,
Сквозь горький туман растворился в ведении.