Беневша 31

                31 глава.

 Целый месяц Мурад прожил в постоянном страхе. Страхе
встречи. Не с диким зверем или разбойником, а с хозяйкой
дома, Гульназ. Эта женщина, казалось, была высечена изо
льда и огня одновременно – ледяное, бездонное нутро, где
не находилось места ни совести, ни понятиям о морали.
Она жила инстинктами, как хищница: что хотелось – то и
было правильно, что нравилось – то и было истиной.
Ее поступки были непредсказуемы и эгоистичны, словно у
своенравной кошки, гуляющей сама по себе.
 Мурад, батрак, коренастый и сильный от тяжелой работы,
но робкий в душе, старался изо всех сил.
 Он вставал затемно, до первых петухов, и уходил на самые
дальние поля – туда, где работа кипела от рассвета до
заката, а возвращался, когда в доме уже гасили свет.
Он выдумывал причины: то забор на дальнем участке срочно
чинить, то колодец прочистить, то скот на отдаленном
выгоне нуждался в присмотре. Лишь бы не оставаться на
едине с этой… фальшивкой в юбке. В душе он тихо жалел
хозяина, Рагима. Старого, поседевшего в трудах мужика,
с лицом, изборожденным глубокими морщинами, как пашня
после плуга.
«Рагим-халу, - думал Мурад, глядя, как тот устало сидит
после ужина, - знал же, кого брал? Молодую… Да еще и с
такими корнями. Мать-то ее, сказывают, была настоящей
стервой, а дочь – вылитая копия». Жалость смешивалась с
досадой. Как можно быть таким слепым?
 Двор Рагима был его миром и тюрьмой одновременно.
Запах навоза, теплого молока, пыли и спелых абрикосов с
раскидистого дерева у калитки – все это было привычно и
почти родно. Но тень Гульназ нависала над всем. Она могла
появиться внезапно, как вихрь, с громким смехом или
притворно-ласковым голосом, заставляя Мурада внутренне
сжиматься. Его комната-каморка внизу, рядом с хлевом,
была единственным убежищем. Там пахло старым деревом,
кожей сбруи и его собственным потом. Там он мог перевести
дух. Однажды, когда он, согнувшись, чистил двор, скрипнула
дверь дома. Мурад не обернулся, надеясь, что это Рагим.
Но вдруг чьи-то руки – мягкие, навязчивые, с резким запахом
дешевых духов – обвили его сзади. Он вздрогнул, как от
удара током.
 - Мурад! – прозвучал сладкий голос Гульназ прямо у него
над ухом. – Ты почему все время от меня убегаешь, а?
Разве тебе со мной плохо?
 Мурад замер. Его сердце колотилось так, что, казалось,
вырвется из груди. Он почувствовал, как по спине побежали
мурашки отвращения и страха. Дыхание перехватило.
 - Я… я… - он попытался вырваться, но ее хватка была
крепче, чем выглядели ее руки. – Работа… много… на поле…
 - Глупости! Целый день по полям шляешься, голодный,
как волк. Нехорошо! Лучше работай дома. Отдохнешь, - она
многозначительно задержалась на слове, - и я тебе
вкусненького приготовлю. Самого лучшего. Ты ведь у нас
сильный, работящий…
 Мураду показалось, что земля уходит из-под ног.
Воздух сперся в горле комком. Он чувствовал ее дыхание
на своей шее, ее настойчивые руки. Мысли путались,
смешиваясь с запахом духов и ее тела. Он должен был что-то
сказать. Сейчас же! Вырваться! Но язык словно прилип к небу.
Из горла вырвалось лишь хриплое:
 - Я-я-я-я… Хорошо!
 Слово повисло в воздухе, жалкое и предательское.
Гульназ удовлетворенно хихикнула и отпустила его,
похлопав по плечу, как лошадь.
 - Вот и умник! Завтра дома останешься, поможешь.
Я скажу Рагиму.
 Она повернулась и пошла к дому, ее бешмет ярким
пятном мелькнул в дверном проеме. Мурад стоял,
опустив голову, чувствуя, как по его щекам катятся
капли холодного пота, смешиваясь с грязью. Он только
что подписал себе приговор.
«Хорошо»… Какое же это «хорошо»? Эта была капитуляция.