Штирлиц в Империуме

Туманный сумрак сорок пятой эры,
Немецкий шифр, Берлин в стальной пыли.
Но сбой в пространстве, сдвиг привычной сферы,
И Штирлиц видит звёздные пути.

Не Абвер. Нет знакомых коридоров,
Где пахнет дымом, кофе и войной.
Здесь своды выше Альп и выше гор,
И воздух пахнет сталью и виной.

Кричат пророки, бьют в набат псалмы,
Орёл двуглавый только неземной.
И вместо фюрера из вечной тьмы
Глядит на мир Император-герой.

Кругом не люди титаны в броне,
Астартес, чей удел лишь бой и смерть.
Инквизитор в прожжённой седине
Плетёт свою безжалостную сеть.

Штирлиц спокоен. Лишь прищурил глаз.
(«Информация к размышлению», в уме).
Он видел много. Но в который раз
Приходится выживать в чужой тюрьме.

Он сменит имя, выправит акцент,
Легенду выстроит надёжней, чем стена.
Не штандартенфюрер, а адепт,
Чья вера в Императора сильна.

Он будет слушать речи комиссаров,
Кивать на проповеди о врагах.
Искать в потоке пламенных ударов.
Слабину, трещину, уязвимость, страх.

Он знает, даже в самой прочной вере,
Где каждый винтик предан и суров,
Всегда найдётся тот, кто лицемерит,
Кто жаждет власти, денег и даров.

И вот уже в кругу аристократов,
На Терре, средь дворцовых интриганов,
Он ищет путь к столам администратов,
Изучает слабости титанов.

Его задача та же, что и прежде,
Собрать все данные, понять расклад и суть.
И в самой безнадёжной из надежд
Найти домой единственно верный путь.

Пусть вместо Мюллера допрос с псай-зондом,
Пусть вместо пастора безумный техножрец.
Он Штирлиц. Он разведчик. Он был создан,
Чтоб даже в пекле отыскать конец.

И где-то там, в галактике далёкой,
В Центре, в Москве, застынет на стене
Портрет героя в форме невысокой,
Пропавшего на выжженной войне.

А он, взирая на престол из злата,
Поправит манжет, скроет лёгкий вздох.
«Империум падёт. Как Рейх когда-то.
Ведь даже боги смертны. Если есть подвох».

Он изучает рапорты и сводки,
Где вместо танков рыцари-титаны.
И вместо водки пьёт рекаф из плошки,
Скрывая старые, душевные изъяны.

Его вербует Ордо Еретикус,
Заметив ум, холодный и толковый.
«В нём нет фанатика, но есть железный искус,
И взгляд, как будто сталью окантованный».

Он пишет донесения на псайкеров-мутантов,
На тех, кто шепчет тёмные слова.
И вносит в списки новых коммерсантов,
Чья контрабанда ксеносов жива.

Он видит Хаос. Не абстрактное зло,
А культы, что растут, как язвы, в ульях.
Ему, признаться, в чём-то повезло.
Он видел зло в простых людских кастрюлях.

Здесь всё масштабней. Демоны, разлом,
Планеты, что сгорают в варп-огне.
Но принцип тот же, страх, обман, излом,
Что зреет в человеческой душе, на самом дне.

Он научился отличать сервитора от дрона,
И знает ранг любого лорда-адмирала.
И даже помнит имя чемпиона,
Кровавых Ангелов с последнего парада.

Его легенда беженец с Кадии,
Чей мир погиб, но вера уцелела.
Он помнит гимны, знает литургии,
И говорит о долге так умело...

Что даже самый ярый исповедник,
Смотря в его спокойные глаза,
Увидит там не тайного наследника,
А лишь солдата, что прошёл «гроза».

Но ночью, в келье, выданной казной,
Под светом люмосферы тусклой, бледной,
Он чертит карты на стене резной,
Ища маршрут к системе заповедной.

К той самой точке, где случился сбой,
Где ткань миров порвалась на мгновенье.
Его задача не вступая в бой,
Найти назад заветное движенье.

Он вирус в системе, тихий диверсант,
Невидимый изъян в имперской схеме.
Не ради славы, званий и наград.
А просто чтоб вернуться в своё время.

И пусть кругом гримдарк и безнадёга,
И миллионы гибнут каждый час.
Он помнит русскую весну, свою дорогу,
И ждёт, когда пробьёт обратный час.

Он знает, рухнет всё. И этот трон,
И легионы в силовой броне.
Ведь всякий рейх, что был когда-то сотворён,
В итоге тонет в собственной войне.

А он пройдёт по краешку, по грани,
Незаменим, умён и одинок.
И бросит на прощанье, без брани.
«А вас, инквизитор, я попрошу остаться. На часок».