2025. Репост. Живите своей жизнью

Колеса черного лимузина плавно коснулись бордюра. Он был не просто машиной, он был идеей, воплощенной в лакированном металле. Из него вышел человек — Роберт Виленович.

Его костюм был безупречен, словно скроен не портным, а самой Судьбой по спецзаказу. Но если приглядеться поближе, можно было заметить, как дорогая ткань на плечах лежит чуть мешковато — он сильно похудел за последние месяцы.


Его лицо, ухоженное и гладкое, хранило отпечаток ледяного спокойствия, но в уголках гудящих от постоянного напряжения висков пряталась серая усталость. Рука с тонкими, почти аристократическими пальцами, поправила галстук, и в этом движении читалась привычка к контролю, к демонстрации силы, которая по капле утекала сквозь пальцы.

Роберт Виленович носил это имя, как фамильный герб — с достоинством и легким высокомерием. Оно звучало солидно в совете директоров, внушительно — в переговорах, и холодно — в роскошной пустоте его кабинета. Сорок восемь лет, из которых последние двадцать он строил империю, кирпичик за кирпичиком. Но сейчас эти кирпичи начали осыпаться, обнажая пустоту.

Он двигался медленно, с отработанной грацией, но в каждом его шаге читалась огромная внутренняя работа. Даже простые движения — дойти до частной клиники, куда он приехал — требовало от него напряжения. Когда он повернулся, чтобы бросить последний взгляд на свой идеальный автомобиль, в его глазах мелькнуло нечто большее, чем просто усталость — тень человека, который понимает, что он всего лишь временный хранитель этой роскоши.

Рядом с клиникой находился местный рынок. И припарковав свою машину недалеко, своего «железного полуржавого коня», стоял другой мужчина, Андрей. Он только что привез за покупками свою жену и двоих ребятишек — сына и дочку. Он вытер ладони о потертые джинсы и, закуривая, прислонился к крылу своего старенького седана.

Андрей был ростом под метр девяносто, плечистый, с открытым лицом, обветренным и загорелым даже в городской осени. Волосы его были светлыми, выгоревшими на летнем солнце, и коротко стриженными. В его облике была та самая мужская надежность, что вытачивается годами простой, обычной жизни.

И вот его взгляд, скользнув по суете рынка, наткнулся на лимузин. И в глазах, ясных и прямых, вспыхнул знакомый всем огонек — смесь горькой зависти и сладкого восхищения. Он сделал последнюю затяжку, бросил окурок и растер его каблуком своего ботинка.

«Вот оно, счастье-то… – прошептал он, и в его голосе звучала не злоба, а почти детская мечтательность. – Вот бы его жизнь, а не мою канитель. Не на этом ведре с болтами ездить, а на такой ласточке. Не пельмени дома варить, а стейки в ресторанах заказывать. И чтобы море… Обязательно море, два раза в год, как по расписанию. Раз — в июне, с детьми, чтобы они наплескались, а второй — в сентябре, с женой, уже тихо, под шум прибоя…»

Он вздохнул, и его широкие плечи чуть опустились под тяжестью этой сладкой, несбыточной мечты. Он представлял себе мягкий салон, покой и уверенность, которые, как ему казалось, должны были исходить от такого автомобиля и от жизни его владельца.

Где-то высоко, или, может, совсем рядом, невидимое ухо слышало этот шепот. И тихо вздыхало. Люди видят только глянцевую афишу, не подозревая, какой спектакль разыгрывается за кулисами.

Тот, кого назвали счастливцем, шел по асфальту, и каждый шаг отдавался тупой, размытой болью где-то глубоко внутри, в теле, которое больше не слушалось и предавало его с каждым днем. Его обед уже ждал его дома – безвкусная, протертая в пюре масса на пару, от одного запаха которой уже воротило.

Час назад он покинул кабинет следователя, и тяжелая, свинцовая тень грядущего падения уже накрывала его с головой, затягивая петлю туже. В ушах еще стоял ровный, безразличный голос, перечислявший статьи, каждая из которых была гвоздем в крышку не только бизнеса.

Его единственный сын, тот самый мальчик с ясными глазами. Когда-то Роберт видел в нем свое будущее, свое продолжение, свой смысл всего этого благосостояния. Но теперь парень находился за высоким забором другой, специализированной клиники. Которая пыталась вывезти его из плена у демонов, подселенных в его сознание запрещенными веществами и родительским невниманием.

А жена… О, его Эльза. Та самая, чей смех когда-то заставлял его сердце биться чаще, теперь пахла чужим мужским парфюмом. Он не просто догадывался – он знал. В ее участившихся «девичниках», в новом блеске в глазах, когда она смотрела на экран телефона, в ее внезапной страсти к фитнесу по вечерам, когда все нормальные люди ужинают с семьями.

Он стал подмечать мельчайшие детали, складывавшиеся в картину неумолимого предательства. Он еще не знал имени того, другого, но уже чувствовал его тень в каждом уголке их некогда общего дома, превратившегося в роскошную ловушку. Он ловил на себе ее взгляд – быстрый, оценивающий, и видел в нем не любовь, а терпеливое ожидание его конца.

Даже домработница, Надежда Ивановна, подавая ту самую пресную массу, смотрела на него как-то странно, слишком долго и печально. Может, ей просто было жаль? А может, в ее молчаливом сочувствии читалось что-то иное – знание о том, что в эту еду она, по тайному указанию его супруги, подсыпала не просто соль, а горсть успокоительных, чтобы он меньше «нервничал и не задавал вопросов».

Жить ему оставалось недолго. Он видел это в глазах врачей. Но сначала предстояло потерять всё: бизнес, который он построил с нуля; особняк, где в пустых комнатах гуляло эхо; яхту, ставшую символом насмешки; и свое имя, которое вскоре будут топтать в газетных заголовках.

И самое страшное было не в самой смерти, а в этом медленном, унизительном пути к ней. В понимании, что тебя уже списали, тебя уже предали, что твоя жизнь превратилась в ожидание конца, а твое состояние — в приз, за который уже борются другие.

А тот, что завидовал у своей старой машины, был здоров. По-настоящему. Его здоровье было не той абстрактной данностью, которую не замечают, пока оно есть, а живой, ощутимой силой. Он мог с громким хрустом откусить от сочного яблока, чувствуя, как во рту взрывается кисло-сладкий сок. Мог с наслаждением, стоя у приоткрытого багажника, съесть кусок черного хлеба с соленым салом, натертым душистым чесноком и посыпанный свежим укропом. И это было вкуснее любого стейка из дорогого ресторана. Его сон был крепким, без снотворного и тревожных мыслей.


Его мир был прочным, как фундамент. Не монументальным и холодным, как мраморный особняк, а теплым и надежным, как старый, добротно сложенный дом. В его жизни не было места зыбкому песку предательств и финансовых пирамид. Все было просто и ясно: заработал — получил, помог — тебе помогут, любишь — любим.

И этот мир, этот прочный фундамент, потянул его за рукав. Жена. Нежная, хоть и без светских манер.

«Что призадумался? – сказала она, толкнув его в бок. – Пошли на рынок, ноги для холодца купим. Надо пораньше, пока не разобрали. Заодно и кеды Вовке приглянем, старые совсем на ладан дышат».

И они пошли. Она, взяв его под руку так, словно вела по жизни уверенно. Он шел рядом, и в его сердце теплилась тихая, прочная любовь. Впереди, смеясь и толкаясь, бежали их дети – два источника шума, беспорядка и бесконечной радости. А за спиной у этого маленького каравана счастья незримо парил Ангел-Хранитель, отгоняя от них беды мягким взмахом крыла.

А человек в безупречном костюме медленно шел к воротам частной клиники. Его взгляд, остекленевший от обезболивающего, скользнул по румяному, полному сил мужчине, которого его бойкая жена вела под руку, как ценную находку.

И в его душе, иссушенной болезнью и предательством, шевельнулась мысль, острая и ясная: «Отдал бы все эти дутые миллионы, весь этот позолоченный прах… За один такой дергающийся рукав на пиджаке. За этот настойчивый тычок в бок и поход на рынок за говяжьими ногами. За право с аппетитом есть этот самый холодец, когда он застынет».

Не меняйтесь судьбами. Не примеряйте чужое счастье. Оно может оказаться с подкладкой из горькой полыни. Живите свою жизнь. Порой пара простых кед на своих ногах – куда большее благо, чем самый роскошный автомобиль. Ведь у каждого свой путь, и важно идти по нему в своей, пусть и скромной, но удобной обуви.

Иной раз идти пешком – куда лучше, чем ехать с ветерком к краю пропасти.

Не желайте чужого. К нему всегда прилагается невидимый, но тяжелый довесок — чужое горе, чужие ошибки, чужие грехи, незнакомые и порой смертельно опасные для вашей души.

Ваша жизнь, с ее простыми радостями — утренним кофе, смехом детей, теплом домашнего очага, — это и есть настоящее богатство. Его не занести на банковский счет, но именно оно наполняет сердце тихим, глубоким счастьем. Цените то, что имеете, — ибо для кого-то и это является недостижимой мечтой. Идите своим путем. И пусть ваши кедры протопчут тропу именно к вашему, настоящему счастью.

https://dzen.ru/a/aSNRjSZ41ysa-UR-
О жизни с передышками https://dzen.ru/id/5e308f61aae5af326295e7df