Пространство-время трещина в эмали

Пространство-время — трещина в эмали
огромной чаши. Мы плескались в ней,
не зная, что законы начертали
нам сумму всех оставшихся нулей.
Я вычитаю твой уход из суток,
из вечности, из хроники планет.
И в результате — голый промежуток,
где есть константа, но тебя там нет.
Как будто в лемнискате у Бернулли,
где бесконечность — замкнутый маршрут,
мы вечно мчимся, но шальные пули
в одной из точек непременно ждут.
И разрывают ленту, рвут на части
единый путь. И вот, из двух петель
осталась лишь моя. Какое счастье —
глядеть в пустую звёздную метель,
где нет второй, где вырвана орбита,
где гравитация — лишь память о былом.
Вселенная тобою не разбита,
но в ней сквозит космический разлом.

Я разлагаю смех твой на ионы,
на водород, на гелий, на эфир.
Законы физики, как стража, непреклонны:
энергия не покидает мир.
Она дробится, множится, витает,
становится теплом сухих долин,
но больше губ твоих не обретает,
и в этом — суть всех мировых доктрин.
Вся философия — лишь крошечный Меркурий
в распаде атомов, молчания пустот.
И я, как выживший в бою центурий,
считаю тех, кто больше не придёт.

Всё распадётся. Галактики и чувства.
Порядок — краткий сбой, случайный всплеск.
И наше полумёртвое искусство —
лишь блик на срезе, треснувший гротеск.
Теперь я — Цезарь, видящий сенаторов
с ножами, но сенат — пустой гранит.
Я — сумма всех возможных знаменателей
для дроби, что забвение хранит.
Я — химик, что смешал любовь и нежность,
но взрыв разнёс и колбу, и халат.
И в формуле осталась неизбежность,
где ты — летучий, смертный результат.

Ты — теорема, бывшая красивой,
но стёрли часть условия с доски.
И доказательство, нависнув сиротливо,
крошится мелом от моей тоски.
Я — астроном, что вычислил комету,
но не учёл касания с землёй.
И вот смотрю на выжженную эту
окружность, где мы встретились с тобой.
Вселенная, разбухнув от молчанья,
глотает звёзды, словно горсть драже.
И энтропия твоего прощанья
необратима в ледяной душе.

Я — точка сингулярности, где сжались
все наши «было», «будет», «есть», «могло».
Где атомы твои во мне остались,
как выжженное на стекле клеймо.

И сколько ни дели меня на части,
на множители горя и вины,
в остатке будет только тень запястья
на фоне развернувшейся зимы.