Моё чадо...

Ах, какая боль в моей груди!
Ненавистная, но так лучистая...
За сына моего, лежачего в луже крови!
Унесенного тёмной порой тернистою...

И как волны серебристые,
Бушует в сердце кровь ночами, днями...
И поминанть тот день всё не даёт моя огласка о печали,
Чтобы вспоминать картину ужаса мясистую и гнева души моей пропитанную.

Всё о моём забвенье повествовать...
Тот повествует своим ужасным роком речеватым!
Вся оголённая речь его, холодной замерзью пропитанна насквозь...
И даже смотрит - стыдно ему хоть стало?

Нет! Это не ему такое дело, чтобы палить себя под видом какого-то "сына"
Какого-то обычного семьянина неподвластного и властного самому себе.
И тот, что возомнил себя на "белом свете",
В его глазах - лишь пыль на деле.

Давай, ты лучше помолчи.
Не смею я тебя тут больше звать
И припоминать тебя не буду,
А сына своего я никогда не забуду...

Кем был бы ты, мой любимый ребячок...
И ты пилотом стать, наверное хоть,
Может и в космос полететь бы захотел,
Но жизнь твоя унесена совсем
Преступным образом жестокого вранья...

Зачем твоя речь пропитана небожей известью склоненной,
Над белым миром, где тебя все так дружно ждут?
А не лгут, как это было с нами -
В примере твоего лица, всё и так понятно стало...

Надежды нет, не будет чести,
Ты свою увядал, теперь тебе не будет мести,
Я на вас не обижен, вы мне чужой,
Верните моего истинного сына, где он мне, как покой...

Души ребяческой нахватанно порой,
А не излитыми фразами из своей излишней местности...
Где бы ты мог так всё поднабрать прямо до искринности?
Покажет его жизни чудо-мгновенье и моё лицо...