Меч и Автомат

В музее пыльном, под стеклом холодным,
Где время спит, укрытое плащом,
Лежали рядом, роком сведены,
Автомат Калашникова с Мечом.

И как-то ночью, в тишине звенящей,
Когда сторож прекратил обход,
Спросил Меч старый, сталью леденящей,
«Что гложет душу, юный мой урод?»

Автомат вздрогнул. Магазин чуть клацнул,
И в вороненой стали вязкий мрак
Прожегся искрой. Голос сух и рявкнул,
Как будто очередь рванулась в полумрак,

«Я помню зной, песок в затворе скрежет,
И взрывов огненный, слепой узор.
Я помню, как рука мальчишки нежит
Мой приклад, пряча в нём свой приговор.

Я создан был для скорости и гнева,
Для сотен жизней, скошенных за раз.
Мой голос треск, моя царица дева.
По имени Война. И мой приказ.

Стрелять бездумно, точно, без пощады,
Пока пружина подаёт патрон.
Я часть безликой, яростной армады,
И нет ни чести, ни души, лишь стон.

Я не смотрел противнику в глазницы,
Не видел, как седеет мать в слезах.
Я механизм на бледной колеснице,
Что сеет смерть, не отражая страх.

Мой первый бой я помню грязь и копоть,
И как дрожал в руках мой человек.
Он плакал, выл, но продолжал строчить и хлопать,
Сливаясь с лязгом в этот страшный век.

Он стал машиной, как и я. Мы стали целым.
И в этом целом не было души.
А ты, старик? Твой путь был гордым, смелым?
Расскажешь сказку для музейной тиши?»

Меч потеплел. И в отблеске дамасском
Прошла былая, яростная жизнь.
«Не сказка, нет. Под рыцарскою маской
Таились те же крепость и цинизм.

Я пил чужую кровь. Я помню сладость,
Когда клинок проходит сквозь доспех.
Я видел, как в глазах сменяла радость
На муку жизнь. И слышал дикий смех.

Но ты отчасти прав. Мой каждый взмах
Был личным выбором, решением руки.
Я чувствовал сквозь сталь и пот, и страх,
И мужество, что рвалось вопреки.

Я был продолжением не механизма,
А воли, чести, ярости бойца.
Во мне жила и рыцарства харизма,
И твёрдость духа, и черты лица

Того, кто нёс меня в огонь и сечу,
Кто падал с криком, стиснув рукоять.
Я помню тяжесть на своем плече,
Когда хозяин мой пытался встать,

Опершись на меня, как на опору,
И кровь его текла по лезвию...
Я был свидетелем его позору
И славе, разделив судьбу свою.

Твою тоску? О да, мне ли не понять...
Мы оба дети боли, слуги зла.
Но я служил тому, кто мог решать,
А ты приказу, что машина отдала.

И вот лежим. Никто из нас не волен.
Ты механизм. Я выкованный дух.
Но каждый по-своему был болен
Войной, что сделала нас глух... и сух».

И замолчали. В зале полутемном
Два разных века, две судьбы войны
Лежали рядом, в отблеске укромном,
И видели кровавые, одни и те же сны.