Разин Степан. Москва последняя. Послесловие...

По одноименному роману «РАЗИН СТЕПАН» Алексея Чапыгина, (1924-1927)

"На воевод и царя. Часть третья"
"Лазунка в Москве"
"Симбирск. Сговор монахов"
"Москва последняя. Земский приказ. После казни"
"Послесловие"
               
НА ВОЕВОД  И ЦАРЯ. ЧАСТЬ ТРЕТЬЯ…

За город Решт Разин заплатил дорого. Четыреста голов удалых казаков и стрельцов.
Из сотни, другой ходивших с моря к берегу за хлебом и свежей питьевой водой возвращалась половина и то и менее.
Покоя не было ни днем, ни ночью. Кызылбашцы словно озверели. Казаки роптали дела нет, а головы ложим…
Бесконечно шли татарские, калмыцкие обозы, чуть задержавшись у реки на переправу, пылили дальше нескончаемым черным потоком.
Жаксы (хорошо – киргизское)
Буярда здесь
Бар – да
В степи в лунном, мутном тумане на телегах передвигались сакли киргизов.
Лишняя морщина прорезала высокий лоб атамана. Подумал уходя в шатёр о несказанная, щемячья ты человечья доля, свобода ли, рабство, богатство и почесть венчаются кровью.
За столом тебе говорят красные речи, а за дверями на твою голову топор точат…
****
Воевода Семен Львов радушно принял в своем дому Разина, быстро увёл со двора от лишних глаз, здесь не место, и многие на меня злы за мою поруку тебе атаман.
Воевода Прозоровский Иван то брат дурак хотел имать Разина и к царю…Чикмаз не дал. В Астрахани подбил стрельцов, в темень наугад бухали пищали, гремели голоса Разин низом ушёл к Волге. Путь-дорога Степен Тимофеевич, прости меня ты за Петру Мокеева, кабы не лекарь, забил бы ты меня, да вишь как случилось, Не чаялось, зря утёк тогда от тебя зря, Шпыня наслушался, злоба пьяная заела…
****
В большом шатре атамана сквозь полотно расплывчатые пятна огней. Шемаханская царевна ждет?!
Атаман тихо шагал, хотел поглядеть что она одна делает, как живёт в шатре?
Поёт-ли, говорит ли что?!  Заглянул на атаманском месте сидит казак курит трубку. На его плечо прилегла персиянка в шелковой тонкой рубахе. Жадно слушала казака, казак говорил по-персидски.
Сторговались в сани уклались, мелькнуло в голове много лет назад услышанное от юродивого на Москве у Ириньицы.
Зейнеб уходи, персиянка быстро исчезла.
Разин сел на свое место, открыл рукой сундук, достал вина. Сядь Василий Лавреев, пьём.
Много скорбит батько девка по родине. Спустить её надо  уверь не приучить к клетке вольную птицу
Не я имал Василий, Петра Мокеев, спустить – память забвенна станет. Она едина и есть с Мокеевым мы на Волге сошлись. Разве Волгу поспрошать как быть?
Не знаю батько Степан с жалости дал слово увезти.
Княжну не жаль. Любви  к ней нет. Удалого же человека потерять горько!
Таких уже не будет.
Васька Лавреев Ус, могучим телом бухнулся Разину в ноги. Отдай мне батько персиянку. Люблю я её полюбил, вот хошь убей….
Дурак, те девок мало, отдай батько, што хошь справлю, отдай…
****
На подушках раскиданных на ковре под тонким шелковым покрывалом спала княжна. Маленькая, голая до колен нога высовывалась на ковер. На ножке шевелились во сне пальцы крашенные киноварью. Смуглые руки закинуты за голову. На щеке тлеет ярко очерченный румянец. Во сне тело девушки, явно больной вздрагивает, тяжелое с хрипом дыхание шевелит в правом ухе дорогую серьгу с изумрудом, бледное лицо повернуто в тень.
Ваську жаль, жаль и её чужую. Вот коли вырвешь что жалобит много полегчает.
Атаман пал на ковры не раздеваясь, захрапел, то останавливался скрипел зубами.
****
Эх, батько почести мне сколько Ну и сказка…
Сыска за тобой больше будет чем почести, Аргамаков, что купцы везли возьми, лишнюю рухледь, узорочье. В Царицине сыщи воеводу,плеткой учи, не убей. Каблуки набей к сапогам будешь ростом как я. Степан Наумов послужи службу, а пока поди Степан проверь дозор и спать!!!
Иглас! Шайтан, шайтан иблис (дьявол, чёрт, чёрт – татарское)
Из татарской сакли мутной в сумраке кто-то злым голосом ругал женщину  ушедшую во тьму.
****
ЯРАТА СИБ ЗЕЙНЕБ…ЯРАТА СИБ…

«Волга, Волга мать родная
Волга русская река
То, лаская, то вскипая
Ты несешь меня куда?!
Эх, Я сын твой неразумный
Весь при золоте с тоской
Мир царёвый, мир безумный
Кровью мою я людской…
Ты меня родив - растила
Словно мать - так берегла
И потерь мне не простила
И к ответу призвала…»

****
По Волге золоченый, широкопалубный паузок.
Таких, она еще не носила...
Разряженная лодка огибала высокий
нос большого корабля с ржавыми
жерлами железных пушек, проплыла мимо.
Правая рука атамана с перстнем на пальце обняв княжну за шею висела с худенького плеча. Княжна горбилась под тяжестью руки господина. Разин заглядывал в глаза красавице зная, что она разумеет по-татарски спрашивал «Ярата сиб Зейнеб (любишь)?!»
-«Ни яратам, ни любит».
Мотнула красивой головой, что ей тяжко сказать не умеет и боится снять руку горбится все ниже.
Разин крикнул бандуристу играй старик,
Вологжанин подыгрывая домброй
запел.
Чару игроку хмельного…
«Ярата сиб Зейнеб? Ни любит Зейнеб ни…»
Атаман вслед за певцом выпил ковш вина.
Волны громоздились, падали, паузок кидало на ширине как перо в ветер над полями.
Атаман поднялся во весь рост в его руках
ребенком вскинулась княжна
«Ярата сиб Зейнеб ….Ни…ярата сиб ни Зейнеб»
В воздухе в брызгах мелькнули золотые одежды,
голубым парусом надулся  и светлое  распласталось
 в бесконечных оскаленных глотках волн,
синих с белыми зубами гребней.
На скамью покатился зеленый башмачок
с золотым каблучком
И Алла! Страшный голос с реки кинулся в берега
Примай Волга! 
Сглотни родная моя, последнюю
память Петры Мокеева.
Трубы перестали звенеть медью
Светлое пятно захлестнулось
синим широким поясом.
Народ на берегу взвыл – кинул…,
в Волгу княжку кинул….утопла…
На том свету царство ей перситское…
Разин сел, руки мелко дрожали,
голова повисла,
все боялись смотреть в глаза атамана….
Вертай други к берегу, прибавил тихо
Тошно дид, тошно…
Не оттого тошно, что любовое утопло –
оттого вишь злое вышло меж браты!!!
****
В шатре горела толстая свеча на нее летели какие-то мухи.
Во весь шатер лицом вниз лежал большой человек
Разин позвал Лавреич?!
Васька Ус подняв лицо сказал диким полушепотом
Не тронь меня Стенько…
Брат ты мне или чужой мне. Не ведаю уже не знаю. Утопил девку пошто?
Тебе не надобна мне не дал
За то утопил, что бы ты не сшёл, кинь Волга да Хвалын-море укачают её к Дербени.
Родная земля станет ей постелью
Чего скорбеть. Хрипучая была, кровью блевала, век ее был не долгий, она же покойник явно?
Печаль лишняя Василий, век я о жонках не тосковал, и тебе не надо, баб много будет
Уйди брат, не тронь!
Да ты Лавреич смотрю совсем глупой, хошь железо укусить?!
****
Плоскодонные барки (сандали), тёрлись бок о бок,
снились белые гуси, толклись красными клювами в слюдяное оконце, гоготали между ними на земле ластилась серая кошка, пыталась лапой достать до гусей те шипели на нее, обходили…
Посреди хаты возвышалась как два воза куча красных кирпичей, в печи горел огонь, жарко рыже лизал поднебенье…пламя сверху разкручивалось, рвалось из топки, а дыма и вовсе не было…
****
Не иди ко ты Степан Тимофеевич на Астрахань. Пожди к себе и к своим ближним милости да пожди в обрат посланных на Москву.
Отдаст царь вины ваши и не зачем будет делать погром.
Чти Лазарь скажи Семену Львову где наши послы В Земском приказе батько я от дозорных дорогой сбёг, да Лазунка еще был с нами он тако же ведает…
Пьем Князь Семен более о царевой чести к моим послам мне тебе сказать нет чего. Быть нам браты в Астрахани…
****
Полы шатра колыхнулсь из темноты смело шагнула коренастая фигура казака с глубоким шрамом на лбу.
Тебя куркуль кто звал на пир к атаману?
Казак не ответил, увидев Чикмаза-астраханца весело обратился к нему.
Говорю я тебе пес. Пошто самовольством истёк?
Воли своей я батько никому не отдаю. Сшёлл надо было так мне. Нынче пришел служить, боднул головой в рыжей шапке, упрямо повторил. Служу коли хочу, не хочу уйду!
Разин скрипнул зубами Сотона. Ударил Федько Шпыня  тяжелой рукой в упрямое лицо. Казак упал, завертелся вюном по земляному полу шатра, поднялся  зажав рот руками, сквозь пальцы капала кровь…
Еще раз на глаза падёшь – убъю.
Шпынь плюнув кровью изо рта исчез в темноте.
Эх, не удалась любовь давай Москва почесть.
Шпынь не долго думая и зная где стоит Васька Ус направился туда.
Плевал кровью по дороге разбитым ртом зло думал «Кабы саблей вольному человеку ништо, а то в рожу при всех кулаком?», погодь Разя, исчо сочтёмся, злость глубоко засела в Федьке, ох, глубоко…
****
Лавреич ты здеся, один. Кто й тебя удалого так, ?
Васька Ус смотрел хмуро, отрешенно, он все еще не мог отойти от кончины княжны, задумал я Федько идти против Разина. Шпынь оглянулся, ты слышь много ушей вокруг, что б кто?! Задуй свечу, сядь ближе ты со мной?
Сказывай Лавреич я слушаю…
Пошто мое сердце разгорелось на него скажу иной раз, а теперь вот что
Возьми на дорогу  припасов, сухарей, коней, заправь свинцу, пороху иди на Москву, дорога ведома знаешь как пройти.
Станешь на Москве иди к боярину Пушкину в Разбойном приказе он делы мои делал, дам тебе к нему грамотку, остатнее скажу на словах, сказ мой буде един и попервей других как нам Разина извести, выдать Москве, за то и нам давнешнее отпишется. Иным не давайся, надеюсь на тебя Хфёдор, выпьем по чаре и иди, время не терпит.
Из серой палатки черная тень человека легко скользнула в темень
Мне путь один атаман! Ничего не боюсь, а ты знать будешь Федьку Шпыня.
Из шатра атамана слышались голоса и песни…
****
Несмотря на старания воеводы Прозоровского Разин взял Астрахань проломив таранами вознесенские ворота.
Зычный голос Чикмаза звал Гей, браты бейте в башнях набат…
Батько идет…
В дальнем конце города в угловой башне завыл набат, вслед ему бухнула пять раз пушка – казацкий ясак за сдачу города…
****
ЛАЗУНКА В МОСКВЕ…

Лазунка отпросился у атамана на Москву, ходил последнее врямя невесел, хмур, светлое лицо запустил черной бородой, молодо светились лишь глаза.
Отпусти батько, мать давно не видал,
невесту хочу поглядеть, говорил боярский сын наливая
Разину вина. Мати дело святое, а я Лазунка свою мать и не помню, с нами все отец и к коню приучал и сабле.
Разин опустил голову задумался – поднял двинул шапку на затылок иди, заодно зайдёшь на Стрелецкой слободе на пожарище
изба там в землю вросла, примут как родного, передашь весточку. Если что от истцов там и пасись, долго не будь, в путь…. 
Долго на Москве себя не показывай
дух в тебе живет вольный
Москва такого не любит, боится….
****
Темно, заскрипели на разные голоса запираемые решетки и ворота города. Как всегда сторожа у московских домов застучали ответно в чугунные доски.
Озрись матушка-боярыня, величаешь меня косоглазым, а я, вишь прямо гляжу и признал.
Уж с кем это дай погляжу?!
Батюшки Свет Микола угодник!
Лазунка!
Лазунка был хорош. Под жупаном, красная бархатная чуга, высокая казачья шапка оторочена соболем, рукоятка сабли в алмазах.
Старуха глядела, дивилась, качая головой.
Хоть на смотрины государевы.
Лазунка положил под лавку два турецких пистолета, очеканенных серебром, на курках витееватые, золоченые змейки  с жалом нацелены на боек…
Я в нетях матушка ты при чужих то сыном меня не зови, тайно я на Москве.
Потом все обскажу не томя, старуха быстро в ответ кивала головой
Теперь ясти дай, да клеть моя цела-ли?!
Храни Бог, цела, куда ей деться…
Там ко сну наладь. На Москве мне не долго…
****
В горенке где мать постелила в углу у коника (конец, лаз) нашел пару турецких пистолетов со сбитыми кремнями, Кремни ввернуть возьму с собой будут к делу годны.
С невестой кончено, мать обмолвилась Фимушка пошла замуж. Мать стара, несговорчива. Сестра к моему имени страшится за жизнь будущую.
Отворят решетки ходу из дому.
****
Утром в  воротах старый слуга встретил Лазунку. Прости Митрофаныч, Бог простит боярин. Матери то не кажись, за нас холопей идешь?! Нам жить горько…
Так ты боярин коли грех какой, я дыбы не боюсь! Приходи, спрячу не выдам…
Спасибо старик!
Потом, что-то вспомнил, сунул руку за пазуху достал золотую цепочку крупного литья с крестиком посередине которого сияли зеленым изумруды. Сунул в руку старику темно-синий бархатный мешочек с крупными бусинами жемчуга. Отдай сестре к приданному, скажи гость передал от брата, Прощай!!!

****
Лазунка затёрся в толпе нищих на паперть Успенского собора…
Донскому казаку богоотступнику вору Стеньке Разину АНАФЕМА Архирей ударил чучело Разина трижды посохом в грудь.
Попы и хор поволокли чучело на Иванову, там горели костры. Палач, в красной рубахе поднял чучело над головой бросил в огонь. Проклят. Всего хрестьянства отрешен…
Лазунка думал, пока поповский рык дойдет до Яика и Дона мы с атаманом на Москву придём…
На Слободской стороне на давно заросшем пожарище чуть нашёл в обгорелом вереске вросшую в землю крышу. Долго ходил никак не мог найти вход. Так бы и не нашёл кабы не молодой парень, шёл легко по тропке навстречу. Остановился, спросил ты кто, зачем здесь? Двинул на затылок высокую шапку. И лицом и осанкой похож на Разина молодого, и шапку так двигает…
Ириньица была слаба, чахла. Васятко её был быстр, ловок, горяч…
Ты гость того мати болеет,
не шуми тут.
Узнав откуда гость, женщина оживилась, расспрашивала…
Лазунка не долго собирался быть, ему многое было понятно.
На пустыре за домом учил Васятку
стрелять из пистолета.
Гулкие выстрелы привлекли внимание.
На Москве стрелять был запрет.
Пришёл и обыск. Сыск вёл дьяк Ефим. Долго говорил втае с хозяйкой, услав стрельцов осматривать погреб в сенях.
Те нашли там пару бочонков хмельного не спешили.
Кабы чаще так, худа нет в дому, а браги много.
Жалея женщину Ефим обещал пристроить Васятку, обучить грамоте, воинскому делу, усыновлю не будет безродным.
В конце поднимаясь сказал Разину на Москве не быть. Нет с кем и против него много.
Ты жонка пасись никого здесь не примай…
****
Долгих сборов не было…
Уходя Лазунка обнял парнишку
Учись рубить, стрелять будь в батьку
люби волю
Юноша думал, ушёл не сказал кто мой отец?
Так и не довел того…
****
У решетки на выходе из Москвы
боярский сын неожиданно встретил Федьку Шпыня, было обрадовался своему,
но в голову пришло иное на Москву
батько его не посылал…
Шпынь не умевший таить злобу
кричал привлекая внимание… А вор откуль…
Лазунка чуял опасность
Смел, ядрен. Да худче всему упрям.
Ощупал рукой пистолет, хотел уйти,
но Шпынь не унимался
Я государев слуга ей стрельцы ла….ви….Лазунка шагнул ближе…бухнуло…
сплоховал мелок пал на руку пистолет выживет сволочь…
Из дома напротив выскочили немчины
Ach? Main got? Was is dast! (Ах, боже мой, что это?)
Nur kem nitleid mit den Bestein dieses volk ist dumist, faul und grausam (скоты не стоит сожаления – это глупый, ленивый и жестокий народ)
Возвращаться к Шпыню не было времени...
****
Дорого отдал потом Жидовин Лазунка за этот неудачный пистолетный выстрел.
Дорого! – собственную жизнь…Дорого, но это чуть позже, а пока….
****
Лазунка срестив ноги по-турецки напевал, раскидывал и гадал на картах. Как-то во хмелю  научила его старая молдованка на Москве.
Эх, батько всё неладное, да запретное карты видят, лучше не гадать…Чего нагадал?!
Будто смерть мне ей бо. А думал я батько Шпыня на Москву слал Васька Ус…
Ну, полно, какая ему корысть…
Ох, как атаман шибко ошибался, у тех двоих
корысть была и ещё какая?!…
****
Всё чаще и чаще Разину в пьяном угаре приходили видения, всё казалось чёрным, кровавым, то вдруг виделись лики…
Последнюю неделю пил без роздыху, от виденного у собора напившись махал саблей, грозил, рубил с плеча иконы…
Заслышав голос Лазунки стихал, засыпал.
Вот и теперь пьяно упал возле аналоя.
Сверху тело накрыло антимиксом (покрышка престола в церквях), свечи потухли…
Ну пусть спит, Лазунка задремал и сам, вздрогнул от стука, встал шагнул к двери. Кто идет Нечай!
Боярский сын откинул замок приоткрыл дверь…
 Держи бочонок водки атаману
Чижол держи, говоривший заплетал языком.
Боярский сын взялся руками за бочонок.
Бухнул выстрел, бочонок покатился по спине
Лазунки потом по полу, он без слов осел на пол,
голова упала на притвор собора…
Через мертвого перешагнул человек в синей куртке
и шрамом на лбу…
На левой щеке виднелась плохо зажившая язва.
Пса убил, а Разина нету, куда его чёрт подевал?!
Гей, караул чего глядите,
Кто стрелит у батьки?!,
в незакрытые створы ворот собора первым
с факелом вошёл Чикмаз,
наклонился над Лазункой….
****
Утром чуть свет гремел голос атамана,
бухали барабаны. Стрельцы держали на плечах
черный гроб с золотыми кистями,
Плотники на телеге везли разобранный голубец.
Подошли на взгорке к выкопанной могиле
Атаман поправил кудри убитого лежавшего
с удивленно раскрытыми глазами,
запорожской шапкой закрыл лоб, поцеловал.
У могилы, когда поставили гроб
на два поперечных кола
попросил положите на грудь другу саблю его
к боку пистолеты.
Когда закрыли могилу, собрали над ней голубец
 дрогнувшим голосом сказал
Покойся родной мой ты истинно любил меня,
не забуду тебя пока жив…
****
Что ж за болесть у тебя Василий?!
Разин смотрел сурово,
Васька не смотрел в глаза,
говорил тихо, скорбно (хитро).
Болесть моя от коня,
стоял с моим рядом,
терся, а я уже от него.
Завез ее с ордынских степей башкир,
вот потому не пошёл на похороны.
Старик лечит калёным железом,
хмельного пить не велел,
к жонке идти не разрешает…
Должно Степан Хведько Шпынь
убил Лазунку сотона нечистая его дело…
****
Через неделю власти над Астраханью,
как сшёл Разин Васька Ус в синем кафтане сильно хмельной стоял среди двора воеводы Семена Львова.
Давай его сюды поспрошаем, закуем да пытать будем,
а там черёд его преподобию…
Чикмаз все подробно доводил про дела его Разину.
****
Тишина легла на Волгу.
 Немало протянулось часов, уже дальше полнеба пробрела луна, почти догорел костер в шатре атамана. Только один кто-то на стругах, разухабисто посвистывая стучал пляской резвых ног по деревянному настилу с припевом
«Эх, тёщу грех…
И невестку грех,
Ну а братову жану
Я бо мял за всех…»
Потом ещё что-то,  но уж совсем пьяное, похабное…
Атаман поднялся, встал за шатром на обрыве.
Около Самарской луды (дуги) серебристым извилистым полукругом бежала Волга….
Вбок уходила угрюмая зубчато-косматая тень Девичьей горы,
дальше к верху реки замутившую ясную ширь…
****
СИМБИРСК. СГОВОР МОНАХОВ…

Чернея безвездной спиной все ниже садилась сырая ночь и вражеский город уплывал из виду.
Взяв под Девичьей горой 
на двухстах стругах людей, припасов и пушкарей Разин шёл водой к Симбирску. Обойдя его на три версты  встал на Чувинском острове, разобрал людей по сотням, приказал раскинуть шатер, стеречь караулу струги.
****
Атамана не видно жил его громовой голос. Держи строй, Не иди вразбродку.
Сколь не плевался и матерился воевода Боротянский 
бил набат.
Татары с гиком, как черные дьяволы на своих бахмачах (лошадь низкого роста, особой породы) рубили рейтар и драгун. Добивали лошадей завязших по брюхо.
Отступай к Казанской, к рубленому Кремлю.
Застрелив под ним коня крупный казак забрал у Боротянского трубку, ткнул кулаком в зубы воеводе скрутил ему руки и привязал к тележному ободу.
Погодь ко, вот управлюсь, отошёл.
Кабы не Федько Шпынь не видать бы воеводе более света…Тот помог воеводе бежать от боя, надо бы об ём отписать царю, да потом, ах воры, воры, ломят…
****
С приходом Разина слободы стали жить своей жизнью
казаки да стрельцы разыскали в слободках вдовых жонок
поженились. Царский кружечный двор стоял без дела, курить вино стало нет кому. Целовальники и винокуры разбежались.
Получилось как в тюрском Реште.
****
В Успенском монастыре в слободе игумен Игнатий собрал старцев.
А слыхали вы, что воры о вине много жаждут. Пытали монастырь нет ли хмельного?
Тайно порешили монахам умельцам накурить вина с дурманом травой. Дать Разину. Действа его с того вина уменьшено будет
время и подмога царю немалая,
собрать войско да силы против воров.
Привезли казакам и стрельцам несколько пузатых бочек вина,
испили сами все было хорошо.
Вино то быстро закончилось, казаки повеселели,
худа не было, из монастыря на телегах привезли еще вина, но монастырские его уже не пили, а стрельцы да казаки нахваливали, кичились, зараз рубленый город возьмем, ей бо, што там подкоп делать?
С этого дня Разин начал пить. На приступы к Кремлю не выходил где еще в осаде были бояре. К рубленому городу ходили двое есаулов Степан Наумов и Лазарь Тимофеев.
****
Шпынь не отвечал разинцам, ловко отбивался саблей от встречных рейтар...
Недалеко загремел голос Разина. Добро соколы! Еще мало – конец сотоне…
На холме скорчив ноги матерился воевода Борятинский
Не сдавай палена мышь
Ломят воры, ой, ломят…
Из груды убитых встал на колени рейтар
выстрелил не видя в яркое пятно перед глазами и вновь упал в груду тел…
Пуля пробила правую ногу Разина,
конь его осел на зад, та же пуля  сломала коню заднюю ногу.
Вывернув из стремени с болью в ноге скатился,
конь возле него жалобно ржал, пытался встать. Атаман поднялся в тёмном бархате, без шапки, над головой сверкнула сабля, ожгло левую часть головы…
Разин упал над ним звонко крикнул знакомый голос… А дьявол!
К лицу лежавшего в крови атамана
упала голова замотанная в чалму он вскинул глаза разглядел упрямое лицо  Шпынь? От раны на голове потерял сознание.  Семен Степанов большой и сильный казак откинув окровавленный топор ногами вверх легко поднял  большое тело атамана….
К воеводе мне тебя надоть. Неся Разина повернулся на выстрел…Кабы не Степан Наумов дело было бы кончено…Степан содрал с себя синий кафтан завернув в него безвольно лежащего Разина взвалил на лошадь, повернул от места боя к  Свияге.
***
Переправившись через реку
есаулы перенесли Разина в его шатер на Волге, обмыли глубокую рану на голове и лицо от крови, рану присыпали сахаром, обе ноги простреленные насквозь крепко перевязали.
Разин очнулся слабо говорил. В шатре я а битва как?
Со мной что?
Шпынь тебя батько посек…
Помню собачью голову. Нечестно – я его рукой, он же пес саблей ответил.
Тебя батько берём в челн кинемся на Волгу до Царицина  лекаря сыщем и на Дон.
На Дону Лазарь  – смерть! Сон как бы был мне. Ковали матёрые, а пущий враг мне батько хрёстный Корней. Я ж ей саблю держать не могу – вишь рука онемела. Не можно хворому быть на Дону.
Эх, соколы, Бояра нынче изведут народ. Голова, голова ноги ничего. Безножий бы сел на конь и кинулся на бояр. Голова…вот…сказал мало…
****
Горячая с синим отсветом Волга ласково укачивала чёлн, на дне которого неподвижный на коврах лежал её удалой с рассеченой головой и онемевшей для сабли рукой, без голоса, без буйной силы атаман…
****
МОСКВА ПОСЛЕДНЯЯ. ЗЕМСКИЙ ПРИКАЗ. ПОСЛЕ КАЗНИ…

Как по приказу во всех церквах смолкли колокола.
Разина везут!
На Арбате широко распахнули железные ворота, убрали решетки. Разноцветная толпа спешила к Тверским воротам.
Стрельцы с потными, злыми лицами гнали зевак с дороги.
Не запружай, эй, жмись к стороне…
Гляньте! На телегу страмную ставят, к виселице куют Стеньку.
Плаху всунули, палач топор втюкнул. Фролко к оглобле куют.
Кой из них-то Фролко? А тот в плечах поуже, да пониже его.
****
Пономарь каждое утро между утренней и обедней переписывал на Земском мёртвых, попутно записывал разговоры, причитания родных убитых.
Переписчика звали звонарь –Трошка. Пономарь хорошо знал порядки Земского двора по приготовлениям догадывался  - большого-ли, малого лихого будут пытать.
По площади за собором Покрова встала завеса пыли.
Во дворе приказа двигалась на просторной телеге виселица чёрного цвета с Разиным.
Ноги атамана расставлены прикованы цепями к столбам виселицы на шее ременный ошейник с гвоздями. В чёрной плахе топор.
Справа телеги за железный ошейник к оглобле прикручен Фролко, хватаясь за оглоблю что бы не упасть часто вскрикивал Ой, беда братан, ой, лихо!...
Молчи баба в гости к царю везут казаков то ли не честь?
Вся Москва вышла встречать, терпи.
Стрельцы оборвали Разина Молчать сказано вам.
Народу молчу, не надобен более сказываю брату…
Страшная телега пропылила к приказному крыльцу…
****
Широкая дверь приказа скрыв Разина, захлопнулась.
Эй, чернобородый колокола снял чем звонить буду Разин спросил у пожилого кузнеца снявшего с него кандалы…
За тебя отзвонят – хмуро ответил кузнец…
По стене здания к пытошным избам пробирался чёрный пономарь. Встал недалеко от окон…
****
На дыбу вздели. Спаси Бог, пономарь насчитал сто ударов. Голос воеводы князя Одоевского. Скажешь-ли хоть мало вор?!
Разин говорил спокойно с руганью, громко дышал, плевался матерясь…
Чего тебе сказать дьявол? Все и так знаешь…А коли хошь слушай.  Атаман заговорил его слова в теле с дрожью записал Трошка-пономарь…
Не помнил пути по которому его целого вынесли ноги из страшного места. Ох, ты господи!
Нашел клок бумаги стал читать, что говорил Разин…
Ха! Мой тебе клад надобен? Тот клад не в земле, тот клад весь русский народ…
И живу я не вашей радостью. Еще приду и лбы и ваши головы в Москву-реку с царем заедино. Сволочь! Трещали кости… Ломи сволочь помогай палачу на Лобном месте менее работы будет…
****
Занавесился  слышь Трофимко скоро звонить… проходивший сторож тукал колотушкой в низкую сухую и запертую дверь не слыша ответа опять крикнул то же в окно.
****
Кремлевские колокола молчали…
Прости Бог, А, ну Иван Великий, хоть ты послужи лихому, звони. Против Кремля на своей стороне за Москвой-рекой почти у ног Трошкиной колокольни стучали топоры плотников. Стрельцы копали глубокую яму по её краям-берегам тыкали затёсанные поверху колья.
Вот те правда звону подумал пономарь вглядываясь в работу плотников и стрельцов.
Молчит Кремль. Так нате бояра! Я атаману Разину панафидное прозвоню Заливай голубчики поплакивай…Сказывай народу как тяжко за тебя заступать…
На поляне за Москвой-рекой долго плакали колокола протяжно и гулко…
Мимо идущие крестились говорили
Кто-то большой нынче помер…
Кремль тоже звонил, мрачно, торжественно славя мощь и правду царскую…
Сходя с колокольни, Трошка-звонец не слышал больше стука топоров – на Козьем болоте лобное место Разину было готово…
****
Великий государь, царь и великий князь Алексей Михайлович, всея великие и малыя и Белыя Русии сомодержец жалует тебя атамана Корнилку Яковлева отрезом доброго кармазана на кафтан.
И еще жалую тебя атаман из своих царских рук сотней золотых червонцев…
Не дожидаясь поклонов царь добавил улыбаясь
крамола изжита. Службу атаманов, есаулов и донских казаков похвалю особой грамотой на Дон.
Приму все на старую голову, великий государь.
Хитрый  старик низко поклонился. В лысой голове Корнея с седой косичкой мелькнуло отчего-то лицо воровской Стенькиной жонки Олёны с двумя детьми сожженной огнём в бурдюге (землянке). Как связали изменников свезли в Черкасской, а Кабальник ровно с землей смешали.
Как пил да пировал с Разиным, как сговорил его и Фролку поехать на Москву бить головами государю де царь наши вины отдаст, усомнился он, но вышел к голудьбе и не приказал ей в бой идти.
Приеду де из Москвы де и тогда на паперти Черкасского сказывать буду хто их посадил…
****
Звон колокольный заливал воздух Москвы, улицы и закоулки. Над низкими домами гудело медью, и в медный, веселый гуд не смолкая, упрямо вливался заунывный похоронный звон.
В ту же ночь с шестого на седьмое июня 1671 года у лобного места где казнили атамана звонец церкви Григория, Трошка чёл на столбе  длинный приговор Разину Степану и брату его Фролке. Буквы, строчки прыгали перед глазами «И великому князю, всея Русии самодержцу за измену и по всему Московскому государству разоренье по указу великого государя бояре приговорили казнить смертью, четвертовать»…
****
Эх, мама! Не чаял я, что услышишь, мекал спишь.
Был и видел, ой что
Скажи сынок, чую…
А вот тут не дально место, на Козьем вора Стеньку Разина на куски секли…
Перво палач ему правую руку ссёк, потом левую ногу.
Фролку де не казнили, от братиной казни Слово государево! Он же, вор Стенька, весь истерзанный кровь бъёт вожжой рыкнул «Молчи собака!, шлю тебя к матери и со словом государевым заедино»
Тогда его палач по голове стриженной тяпнул и на раз ссёк, а потом….
Ты, что мама?! Дитятко! Ой, не надо!!!
****
Молиться надо мне и тебе голубь, молиться то же…
Отец он тебе был – Степан Тимофеевич!
Одну заботу положу на тебя ты не сам,
 ты через товарища какого смелого, денег дам, что попросит лишь бы пробрался
на то лобное место и голову, псами боярами ссеченую принес…
Понимаю мама! Принести? Разжалобил тебя, сказал не знаючи.
Ты не плачь…
Что укажешь, али пошлёшь куда всё исполню…Отец, вот он кто, про кого Лазунка то говорил…
Сынок чуть пропал, вернулся, принёс мешок, вот мама сполнил, она не слышала цепляясь за стол рукой, поднялась, прошла в малый прируб, оттуда принесла кувшин серебряный с водой и на плече полотенце. Поди Васенька я тут приберусь сама…
Достала большое серебряное блюдо поставила его на стол,
достала голову положила срезом шеи на блюдо. Плескала водой на измазанную грязью и кровью голову атамана с синими губами, корила себя и плакала неудержимо. Обмыла лицо и бороду, лоб и плохо заживший шрам, открыла Разину глаза.
И глянули потускневшие глаза еще раз, не дрогнули большие брови, хмурые и грозные.
Все прошло, минуло всё, кануло и жизнь, жизнь то же.
Поцеловала голову в синие губы, кувшин слетел со стола звякнул на полу, Ириньица попятилась к постели широко раскрыв глаза, кинула одну руку вдоль тела, другую согнула на грудь. Слезы высохли, глаза затуманились с усилием глядя на голову неподвижно уставившую в стену взор.
****
Василий встал, поправил догоравшие свечи и оглянулся на дверь. В сенях завозились. Двери толкнули в подвал сгибаясь влез старик в серой бараньей шапке, с домброй в руке, глянул на стол на серебряное блюдо с головой, женщину, крупно двоепёрстно и широко перекрестился. Отошла…

«Сабля, конь, равнина родная!
Пена Волги, качается струг
Русь ты чья?! Во крови святая
Дыба, кнут да колодки всё ждут…»
****

Вот и закончен мой рассказ про Степана Тимофеевича Разина, да и закончен-ли?!
Далеки те дела и мысли от нас, далеки и неповторимы.
Васька Лавреев по прозвищу Ус узнав о казни удалого атамана загулял на радостях, но жизнь изменчивая штука.
В две недели сибирская язва сожгла могучее тело есаула изнутри.
Его жонка бывшая купчиха, не долго горе-горевала.
Похоронив Ваську и всплакнув по нему по русскому обычаю,
встретила на торге молодого купчика и подалась с ним  на Москву.
Астраханец Чикмаз осел в калмыцких и татарских улусах, душа более к бою не лежала и крови руками было пролито много, да и руки уже давно устали рубить головы.
Брат Степана Разина Фролко испугавшись дикой казни брата, прокричавший прилюдно на лобном месте Слово государя! ещё долгих три года вспоминал и указывал царевым стрельцам где был спрятан клад Разина и богачество, но тщетно. Царское терпение в конце концов лопнуло и Фролко был привезен на Москву в Земский приказ и казнён на дыбе (бит кнутом, как вор и отступник веры и царя!)…
Войсковой атаман Корней Яковлев так и не успел пошить из царского подарка кафтан.
Через два месяца по приезду из Москвы, обласканный царем атаман Корнейко Яковлев был найден в собственном доме бездыханным. Рядом валялся кусок красного карамзина в середину которого  была воткнута острая казацкая сабля. На куске отреза чёрным виднелось одно слово
 «Нечай!»…
****
                ПОСЛЕСЛОВИЕ…
Сын Ириньицы Васютка похоронив мать, помянул её на девятый и сороковой день со стариком бандуристом, который все это время жил у него. Распродав кое-какую рухлядь купили с дедом пару добрых аргамаков и подались на Дон, где еще более десяти лет не стихали волны разинской голудьбы.
Стриженную голову славного атамана, а также тайно и с трудом найденные на Козьем болоте останки разрубленного на куски тела темной ночью Васятка с дедом похоронили на кургане возле могучего дуба пасясь от недоброго и чужого глаза.
Место то давно заросло и изменилось. Теперь по прошествии стольких даже не лет, веков и при наличии стольких слухов, рассказов, легенд  его и не найти. Давным, давно поменялась Москва, нет тех дубов, рощи, а история продолжается ни смотря ни на что.
****
Что ж до царя, бояр, патриарха, народа и самой Руси судьбы сложились по-разному.
Россия прошла и через это, и через многое другое. Гораздо позже случилось много разных событий, а какие ждут нас так поживем - увидим!!!