Новая публикация в журнале Топос 1 декабря 2025

Последний день поэта

«В область свободную влажного Бога»

Евгений Баратынский
 
Осенью 1843 года Евгений Баратынский с женой и тремя старшими детьми решили осуществить давнюю мечту — отправились путешествовать. Их маршрут был таким: Берлин, Дрезден, Лейпциг, Кёльн, Брюссель, Париж. А в апреле 1844-го из Парижа они отправились в Италию.
Италия более всех прочих стран привлекала поэта. Ещё в юности он мечтал побывать там, и даже однажды воскликнул экспромтом: 

 Небо Италии, небо Торквата,
 прах исторический древнего Рима,
 родина неги, славой богата,
 будешь ли некогда мною ты зрима?

Это путешествие оказалось для него роковым.
В Италию Баратынские добирались пароходом, по-тогдашнему — пироскафом, на котором и сочинилось его стихотворение «Пироскаф». Стихотворение, которому суждено было стать последним, похожее на прощание.

                Дикою, грозною ласкою полны,
                Бьют в наш корабль средиземные волны.
                Вот над кормою стал Капитан.
                Визгнул свисток его. Братствуя с паром,
                Ветру наш парус раздался недаром:
                Пенясь, глубоко вздохнул океан! 

                Мчимся. Колеса могучей машины
                Роют волнистое лоно пучины.
                Парус надулся. Берег исчез:
                Наедине мы с морскими волнами;
                Только что чайка вьется за нами
                Белая, рея меж вод и небес...

«Пироскаф» критики считали загадкой и чудом поэзии Баратынского. Это единственное за всю его жизнь такое беспримесно-бодрое, энергичное, радостно-ликующее, уверенно устремлённое в будущее стихотворение. 

                Много земель я оставил за мною;
                Много я вынес смятенной душою
                Радостей ложных и истинных зол;
                Много мятежных решил я вопросов,
                Прежде чем руки марсельских матросов
                Подняли якорь, надежды симвОл!

                С детства влекла меня сердца тревога
                В область свободную влажного бога;
                Жадные длани я к ней простирал.
                Темную страсть мою днесь награждая,
                Кротко щадит меня немочь морская,
                Пеною здравия брызжет мне вал!

В «Пироскафе» и следа не осталось от скорбного надрыва, характерного для «Сумерек». Никогда ещё прежде у Баратынского сама музыка стиха  не звучала так мажорно, открыто, светло, как здесь. Всё в этом стихотворении было необычно для поэта: и восхищение одним из достижений «железного века» – пароходом, и короткие, отрывистые фразы, придающие стиху  напряжённость и динамичность, и какая-то безоблачная ясность и непосредственность чувства. Это опыт абсолютно новой поэзии Баратынского и, казалось, за этим брезжит новая страница его жизни. 

                Нужды нет, близко ль, далеко ль до брега!
                В сердце к нему приготовлена нега.
                Вижу Фетиду; мне жребий благой
                Емлет она из лазоревой урны:
                Завтра увижу я башни Ливурны,
                Завтра увижу Элизий земной!

Но «Пироскафу» не суждено было стать новым этапом творчества Баратынского. 29 июня (11 июля) 1844 года он скоропостижно скончался в Неаполе.

 У А. Кушнера есть стихотворение «Путешествие», заканчивающееся так: 

 Так Баратынский с его пироскафом
 Думал увидеть, как мячик за шкафом,
 Влажный Элизий земной,
 Башни Ливурны, а ждал его тесный
 Ящик дубовый, Элизий небесный,
 Серый кладбищенский зной.

В его смерти была какая-то загадка.
Врач посетил накануне заболевшую (нервный припадок) жену поэта Настасью Львовну, а придя назавтра в 7 утра с повторным визитом, застал мёртвым её мужа, скончавшегося за 45 минут до его прихода.
Баратынский был очень привязан к жене. О его чувствительном сердце говорил ещё Плетнёв, когда тот буквально слёг при известии о смерти Дельвига. Пушкин писал тогда Плетнёву: «Баратынский болен с огорчения. Меня не так-то легко с ног свалить».
И вот так же на этот раз он занемог от тревоги за жену.
Из воспоминаний П. А. Плетнёва:

«Накануне русского праздника святых апостолов Петра и Павла занемогла жена Баратынского. Доктор советовал, чтобы ей открыть кровь — и когда муж удивился, что надобно употребить эту сильную меру в припадке, по-видимому, обыкновенном, то доктор объявил, что иначе может последовать воспаление в мозгу. Слова его так встревожили Баратынского, что он сам почувствовал лихорадочный припадок, который ночью усилился».

Жена-то выздоровела, а вот Баратынского припадок свёл в могилу. Ему было всего 44 года.
Похоронен он был в Петербурге на Тихвинском кладбище Александро-Невской лавры, рядом с Гнедичем и Крыловым.
А. Кушнер, посетивший могилу поэта, написал стихотворение, которое начиналось так:

 Я посетил приют холодный твой вблизи
 Могил товарищей твоих по русской музе,
 Вне дат каких-либо, так просто, не в связи
 Ни с чем, — задумчивый, ты не питал иллюзий
 И не одобрил бы меня,
 Сказать спешащего, что камень твой надгробный
 Мне мнится мыслящим в холодном блеске дня,
 Многоступенчатый, как ямб твой разностопный. 

 И — последние его строки: 

 И, примирение к себе примерив, я
 Твержу, что твердости достанет мне и силы
 Не в незакатные края,
 А в мысль бессмертную вблизи твоей могилы
 Поверить, — вот она, живет, растворена
 В ручье кладбищенском, и дышит в каждой строчке,
 И в толще дерева, и в сердце валуна,
 И там, меж звездами, вне всякой оболочки.