День второй

4 июня 1940 года

Солнце пробивалось сквозь тонкую завесу пыли, осевшей на наклеенные крест-накрест полоски бумаги, которыми была затянута оконная рама. Маленькая Элен, еще не полностью осознавая, где она, медленно разлепила глаза. Вчерашний гул, сотрясавший до боли в костях, казалось, остался где-то далеко, но его отголоски еще витали в воздухе, смешиваясь с запахом дыма и чего-то еще, тревожного и непривычного. Ей было девять лет, и Париж, который она знала, город парков, уличных музыкантов и ароматных круассанов, сегодня казался другим.

Она осторожно сползла с узкой кровати, стараясь не шуметь. Мама еще спала на раскладушке в углу комнаты, ее лицо, обычно такое яркое и полное жизни, сейчас было бледным и изможденным. Элен подошла к окну и прижалась к нему лбом, чувствуя холод стекла сквозь бумагу. За окном виднелось пасмурное небо, а внизу, там, где раньше был двор, творилось нечто странное. Какие-то люди в темно-зеленой форме, их тяжелые ботинки хрустели по битому стеклу и обломкам. Элен поежилась.

Завтрак был скудным: немного черствого хлеба и разбавленное молоко. Элен ела молча, слушая, как мама тихонько разговаривает с соседкой, их голоса были приглушенными, будто они боялись, что их услышат. "Они ушли", – услышала она, и в голосе мамы проскользнула нотка облегчения, но страх не отступил.

После завтрака Элен получила задание: сходить к тете Мари, которая жила несколькими кварталами дальше, и узнать, как там они. Это было страшно. Улицы были полны незнакомых звуков и запахов. Идти приходилось осторожно, оглядываясь по сторонам, стараясь держаться ближе к стенам домов, где не было разбитых витрин и выбитых дверей. Где-то вдалеке еще валил дым, и воздух становился тяжелым. Элен крепко сжимала в руке плюшевого мишку, единственную игрушку, которая у нее осталась. Иногда ей казалось, что она слышит шаги позади, и сердце начинало колотиться быстрее.

Наконец, она добралась до дома тети Мари. Дверь открыла сама тетя, ее глаза были красными, но она крепко обняла Элен. "Все хорошо, милая, мы живы", – прошептала она, и в ее словах была и радость, и боль. Элен провела там некоторое время, слушая истории о том, как тетя пряталась в подвале, как стены дрожали. Она видела, как тетя пыталась улыбнуться, но улыбка не достигала ее глаз.

Назад Элен возвращалась, уже немного смелее. Она видела, как люди осторожно выходят из своих домов, помогая друг другу убирать обломки. На одной из площадей, где вчера был взрыв, теперь лежала груда камней и перевернутых тележек. Но люди уже начали работать, пытаясь восстановить хоть какой-то порядок.

Вернувшись домой, Элен почувствовала огромное облегчение. Мама, увидев ее, крепко обняла. Вечером, когда солнце начало садиться, окрашивая небо в тревожные алые тона, они сидели у окна. Элен смотрела на темнеющие улицы, где редкие фонари тускло освещали разруху. Она не понимала всего, что происходило, но чувствовала, что ее детство, как и этот город, сильно изменилось. Но она знала, что будет жить. Она будет жить, потому что она – парижанка, и даже в самые темные времена, Париж всегда будет находить в себе силы, чтобы возродиться. И завтра, она будет помогать маме, чем сможет.


Стефи