Имя на поэтической поверке. Игорь Волгин

 Один из самых значимых поэтов России, нашего времени: Игорь Леонидович Волгин.
Его стихотворения заставляют восторгаться богатством русского языка и запомнить произведение, к примеру:

          ***

На изломе жизни, на излёте,
у ларька, где жмутся алкаши,
если хочешь – думай о работе,
хочешь – о спасении души.

Что работца – ну её в болотце:
без неё-то дел невпроворот.
А душа, коль есть, она спасётся,
если только дать ей укорот.

Обозри своим блудливым оком
этот вечно длящийся бардак.
Постарайся мыслить о высоком,
а о низком – мыслишь ты и так.

Гордый, как в изгнании Овидий,
и непогрешимый, как дебил,
вспомни лучше тех, кого обидел,
вспомни всех, кого недолюбил.

Мой двойник, мой двоечник угрюмый,
собутыльник, старый раздолбай,
о стране, прошу тебя, подумай,
задний ум со скрежетом врубай.

Человеком ныне будь и присно –
сапиенсом, если повезёт.
Может быть, любезная отчизна
от тебя лишь этого и ждёт.

И она, ценя твой подвиг ратный,
двинет по дороге столбовой.
И простит мне стих не толерантный,
Запоздалый, злобный, лобовой.

Журнал «Знамя» №2 2017 год.

  Игорь Леонидович Волгин родился 6 марта 1942 года в городе Молотове (Пермь), в еврейской семье.
Отец – Леонид Самуилович Волгин, (1909 – 2002), родом из старинного города  Трубчевска, в  Брянской области, журналист.

 Мать – Рахиль Львовна Волгина, (1912 – 2002), в девичестве Сардатская, корректор. С начала войны, отец был военным корреспондентом, центральной  газеты  железнодорожников «Гудок», ездил из Москвы на задание, на фронт.

Семью в эвакуацию, отец перевёз в Пермь, а сам будущий поэт был зачат в Москве, о чём Игорь Волгин написал в четверостишии:

«И мать моя, беременная мной,
не ожидая помощи Европы,
по выходным копала под Москвой
крутые полных профилей окопы»

В 1959 году, Игорь Волгин окончил московскую школу №626, а 1959 по 1964 год – студент исторического факультета МГУ им. М. В. Ломоносова, который закончил дипломом с отличием.

Ещё во время учёбы в университете, Игорь Леонидович стал известен как поэт. В 1962 году его напутствовал в «Литературной газете», известный поэт, Павел Григорьевич Антокольский.

Стихи Игоря Волгина публиковались в журналах: «Октябрь», «Новый мир», «Юность», «Москва», в газетах «Комсомольская правда» и «Известия»

  В 1968 году вышел первый сборник  Игоря Волгина «Волнение». Надо сказать, близкому другу поэта, Евгению Евтушенко, очень нравилось стихотворение Игоря Волгина:

         «Я родился в Перми…»

Я родился в Перми.
Я Пермь не помню, чёрт возьми.
Железнодорожная больница.
Родовспомогательная часть.
Бытие пока ещё мне снится,
От небытия не отлучась.

Год военный, голый, откровенный.
Жизнь и смерть, глядящие в упор,
подразумевают неотменный
выносимый ими приговор.

Враг стоит от Волги до Ла – Манша,
и отца дорога далека.
Чем утешит мама, дебютанша,
военкора с корочкой «Гудка»?

И, эвакуацией заброшен
на брюхатый танками Урал,
я на свет являюсь недоношен –
немцам на смех, чёрт бы их побрал!

Я на свет являюсь – безымянный,
осенённый смертною пургой.
Но особо, в общем, и желанный,
но хранимый тайною рукой –

в городе, где всё мне незнакомо,
где забит балетными отель,
названном по имени наркома,
как противотанковый коктейль.

И у края жизни непочатой
выживаю с прочими детьми
я москвич, под бомбами зачатый
и рождённый в городе Перми,

где блаженно сплю, один из судей
той страны, не сдавшейся в бою,
чьи фронты из всех своих орудий
мне играют баюшки-баю.

  Игорь Леонидович Волгин, был одним из организаторов чтений стихов на «Маяковке».

  В 1950-х и 1960-х годах площадь Маяковского, ныне Триумфальная площадь, в Москве играла важную роль, как место проведения неофициальных поэтических чтений « поэтов шестидесятников», а впоследствии и как место выражения культурного и политического инакомыслия в пост-сталинскую эпоху.

29 июля 1958 года на площади Маяковского в Москве был открыт памятник Владимиру Маяковскому.  Скульптура высотой 6-ть метров, выполнена из бронзы, установлена на гранитном постаменте высотой 4-а метра.

Маяковский стоит с распахнутым пиджаком, в позе чтеца. В его левой руке  - записная книжка. Автор монумента – скульптор А. П. Кибальников – в 1959 году был удостоен за свою работу Ленинской премии.

На постаменте высечены строки Владимира Маяковского:

«И я,
      как весну человечества,
      рождённую
                в трудах и бою,
пою
       моё отечество,
республику мою!»

 На официальной церемонии открытия, несколько официальных советских поэтов прочли свои стихи.

Когда церемония закончилась, добровольцы из толпы начали читать стихи. Атмосфера относительной свободы слова привлекала многих и публичные чтения у памятника, вскоре стали регулярными.

Молодые люди, в основном студенты, собирались почти каждый вечер, чтобы читать стихи забытых или репрессированных поэтов. Некоторые также читали свои произведения и обсуждали искусство и литературу.

  Среди молодых поэтов, которые читали свои произведения, перед огромной толпой, на площади Маяковского, были Евгений Евтушенко и Андрей Вознесенский, которые балансировали на тонкой грани между возможностью публиковаться в Советском Союзе и духом юношеского протеста.

Их то упрекали, то наказывали, но терпели. Однако стихийные собрания вскоре были пресечены властями.

  Встречи в 1960 – 1961 годах. Собрания у памятника Маяковскому были возобновлены в сентябре 1960 года, снова в виде поэтических чтений, но на этот раз более откровенного политического характера.

 Они были организованы студентом-биологом Владимиром Буковским с небольшим кругом университетских друзей, но быстро набрали обороты и вскоре стали известны как «Маяк».

Читали стихи Николая Гумилёва, Бориса Пастернака и Осипа Мандельштама. Многие из собравшихся на площади настаивали на том, что искусство должно оставаться «вне политики».

Других привлекали эти чтения из-за социальной значимости. Сюда входили оппозиционное студенческое движение, которое начало формироваться сразу после шока, вызванного докладом Хрущёва 1956 года о сталинских чистках.

Для них, как для Владимира Буковского и его коллег, «право искусства на независимость», было лишь одним из пунктов оппозиции режиму, и искусство оказалось в центре политических страстей.

  Игорь Волгин, в самом расцвете сил – был привечен всей плеядой «шестидесятников», которые ненамного, но всё-таки были его старше:

  Белла Ахмадулина, Роберт Рождественский. Андрей Вознесенский, Евгений Евтушенко, Евгений Винокуров.
В то послевоенное время, активно работали и великолепные поэты-фронтовики Давид Самойлов, Юрий Левитанский, Арсений Тарковский,

  В 1968 году Игорь Леонидович Волгин создал и до сих пор бессменно возглавляет литературную студию МГУ «Луч», из которой вышли такие писатели и поэты, как Сергей Гандлевский Александр Сопровский, Алексей Цветков, Бахыт Канжеев.

 Евгений Бунимович, Евгения Славороссова, Геннадий Красников, Елена Исаева, Дмитрий Быков, Инна Кабыш, Вера Павлова, Вадим Степанцов и многие другие.

 Сфера научных интересов Игоря Волгина – изучение жизни и творчества Фёдора Михайловича Достоевского. За весь цикл работ о Достоевском, Игорю Волгину была присуждена Премия Москвы в области литературы за 2004 год.

  В 1997 году Игорь Волгин создаёт Фонд Достоевского, целью которого является содействие изучению жизни и творчества русского классика, осуществление научных и культурных программ.

Также Игорь Волгин –  был автором и ведущим телевизионных программ: «Николай Заболоцкий», 2 серии, «Жизнь и смерть Достоевского», 12 серий, «Из истории русской журналистики», (Чаадаев, Пушкин, Некрасов), 4 серии, на телеканале  «Культура».

  С 15 ноября 2011 года – Игорь Волгин ведущий литературного ток-шоу «Игра в бисер» на телеканале «Россия-Культура».

Игорь Волгин – член Союза писателей, Союза журналистов, Международной ассоциации журналистов, Международного и Русского ПЕН- клуба, научного совета Пушкин-института.

  На факультете журналистики МГУ читает курс «Истории русской журналистики XIX века», ведёт спецкурсы и спецсеминары. В Литературном институте ведёт собственный поэтический семинар, совместно с Литературной студией «Луч».

  Игорь Леонидович Волгин, был руководителем международных конгрессов «Русская словесность в мировом культурном контексте», в 2001, 2004, 2006, 2009, 2012, 2014, 2015, 2016, 2018, 2021 годах.

  Игорь Леонидович Волгин имеет учёную степень кандидата исторических наук, доктора филологических наук, и учёное звание профессор.

  Игорь Леонидович Волгин, за свой плодотворный труд, в области литературы заслужил следующие награды и премии:

- Премия Правительства Москвы в области литературы и искусства, 2004 год.

- Премия Правительства РФ в области культуры, 26. 12. 2011 года – за серию книг «Документальная биография Достоевского».

- Российско-Итальянская премия «Москва-Пенне», 2011 год.

- Лауреат премии имени М. В. Ломоносова II, 2013 год, за научное издание «Хроника рода Достоевских». Родные и близкие: Историко-биографические очерки», 2012 год.

- Орден Дружбы, 21 июля 2014 года – за большие заслуги в развитии отечественной культуры и искусства, многолетнюю плодотворную деятельность».

- Национальная телевизионная премия ТЭФИ за авторскую телепрограмму «Игра в бисер», 2016 год.

- Международная Тютчевская премия «Мыслящий тростник», 2016 год.

- Бунинская премия, 2017 год.

- Премия Правительства РФ в области в области культуры, 2017 год, за сборник стихов «Персональные данные».

- Премия «Ясная Поляна», 2019 год,  в номинации «Событие». Присуждена Игорю Волгину как автору и ведущему интеллектуальной программы «Игра в бисер».

- Премия Московского государственного университета имени М. В. Ломоносова за вклад в развитие науки, 2019 год.

- Литературная премия «Золотое звено», 2020 год.

- Пушкинская премия, 2021 год.

-Гран-при «Поэт года» и «Писатель года», 2021 год.

  Игорь Волгин  женат. Жена – Волгина Екатерина Алексеевна, 1987 года, исполнительный директор Фонда Достоевского, дочь Евгения Игоревна Волгина, 2017 года.
  Сын от первого брака – Евгений Игоревич Волгин, 1976 года, историк, кандидат политических наук, доцент кафедры истории общественных движений и политических партий МГУ.
Во втором браке, у Игоря Леонидовича, было трое дочерей, которые выросли грациозными и обаятельными девушками.

  По мнению российского поэта Евгения Рейна, «Игорь Волгин – один из лучших поэтов своего поколения. Его ностальгическая лирика уходит корнями в реальные воспоминания».

  В конце повествования о жизни и творчестве замечательного поэта и творческого человека, Игоря Леонидовича Волгина, пожелаем ему крепкого здоровья и неиссякаемого вдохновения!

Из поэтического наследия Игоря Волгина.

         «Кануны»

Майоров* пишет грустные стихи:
«Мы были высоки, русоволосы…»
            Фашисты в Праге.
            Скорбны и легки,
горят, как свечи, польские берёзы.

А над Москвой простёрта тишина.
Шумят деревья влажною листвою.
Идёт весна. За ней идёт война.
Она ещё не стала мировою.

Она ещё не сгорбила их плеч,
ещё ни бомб,
                ни затемнённых окон.
«Нам лечь, где лечь,
и там не встать, где лечь», -
в последний раз
                прочтёт ифлийцам Коган.

Им ведомо, что ждёт их на веку.
Не жертвенность,
              Не поза.
             Не бравада.
Поэзия,
            за каждую строку
пришёл твой срок платить у Сталинграда.

Поэзия, провидящий солдат,
тебе одной вручается повестка,
когда ещё предательски молчат
германские орудия у Бреста.

Когда сирень
                кипит со всех сторон,
и белый дым, как дым беды грядущей.
И, как идущий к фронту эшелон,
ночной трамвай,
в Сокольники идущий.

Из книги стихов «Волнение», 1965 год.

 Примечание:

Николай Майоров, (20. 05.1919. – 08. 02. 1942.), поэт-фронтовик, помощник политрука, пулемётчик. Строки, взяты из  его большого стихотворения: «Мы»-1940 год:

«…Мы были высоки, русоволосы
Вы в книгах прочитаете, как миф,
О людях, что ушли, не долюбив,
Не докурив последней папиросы…»

  Стихи Николая Майорова несут печать не только яркой талантливости, но и раннего профессионализма. Это наглядно видно, по стихотворению «Мы», буквально своей самоэпитафии.

Ещё до войны, словно предугадавший свою короткую судьбу, Николай Майоров написал, такие щемящие строки:

          ***
«Я не знаю, у какой заставы
Вдруг умолкну в завтрашнем бою,
Не коснувшись опоздавшей славы,
Для которой песни я пою.
Ширь России, дали Украины,
Умирая, вспомню… и опять –
Женщину, которую у тына
Так и не посмел поцеловать»

Возвращаюсь далее цитировать стихи Игоря Леонидовича Волгина:

         «Болдино»

Нет у меня Арины Родионовны.
Никто не станет сказок говорить…
И под охрипший ящик радиоловый
приходится обед себе варить.
Играет джаз мелодии уместные,
как бабочек
               их медленно кружа.
И всё забыв,
               спешат
                девчонки местные,
субботними нейлонами шурша.
Не ходит по цепи мой кот
                ободранный –
он неучён,
          он зол, как ягуар.
Но приезжает,
             как на тройке в Болдино,
мой друг
         на мотоцикле
                в Катуар.
Я грею чай.
Бензином пахнет в комнате.
Мой друг счищает пыль, как пилигрим
Мы говорим
            о Кубе и о космосе –
мы о двадцатом веке говорим.
Пришёл наш возраст,
звёздный и рискованный,
планета, словно комната, тесна.
И в наши окна бьёт не подмосковная,
а болдинская,
              зрелая луна.
Свистят ракеты в небе чуть разведанном,
и чайник выкипает на плиту.
И мой товарищ
                двигает
                рейсфедером,
как Туполев по белому листу.
К нему стучатся
                болдинские осени.
Его
     жестоко
           будят петухи.
Он прыгает, как прыгал Пушкин в Болдино,
отменнейшие сделавший стихи.
И как камин,
            заря горит багряная,
всё удаляется,
               будто невзначай.
И кот учёный в сапогах сафьяновых
ко мне заходит
              запросто на чай.
Пропахшая бензином и смородиной,
летит Земля,
             вращаясь, как радар.
Ты спишь Бородино моё,
     спишь Болдино, -
посёлок подмосковный Катуар.

Из книги стихов «Волнение», 1965 год, издательство «Молодая гвардия»

         «Гамлет»

В раздумье Гамлет.
Быть или не быть?
А может бросить эту заваруху?
Махнуть в деревню.
Чай с малиной пить.
Плодить детей.
Любить свою старуху.
Он слишком слаб.
Он в схватке изнемог.
Пусть без него продлится это действо!
Пусть там их судят дьявол или бог.
Оставь свой меч.
Не искушай злодейства.
Но – занавес! Твой выход, человек!
Бог что-то медлит.
Дьявол что-то мямлит.
Последний акт.
Идёт двадцатый век –
быть иль не быть, решай скорее, Гамлет!
Будь мужественны, Гамлет, до конца:
            ждут матери –
            в Америке,
            в России.
И ждут ответа, словно тень отца,
тень мальчика на камне в Хиросиме.

Из книги стихов «Волнение» 1965 год, издательство «Молодая гвардия»

          «Горит Ян Гус…»

Горит Ян Гус.
Он руки распростёр.
Чернеет небо, как печная вьюшка.
И
      сердобольно
                хворост на костёр
подбрасывает, охая, старушка.
Но пламя, обнимая города,
От той вязанки маленькой взметнулась.
Горит рейхстаг…
         «Святая простата» -
как горько ты Европе обернулась!
Мы стали не наивны.
             Не просты.
             Но иногда
вдруг чувствую я глухо:
       горит Ян Гус.
Чадят ещё костры.
Жива ещё та самая старуха…

Из книги стихов «Волнение», 1965 год, издательство «Молодая гвардия».

         «Идёт девчонка по Москве…»
                Нонне.
Идёт девчонка по Москве,
идёт и песню напевает.
И как синицу в рукаве,
В глазах хитриночку скрывает.

Как разноцветные шары,
над ней сияют светофоры.
И молодые маляры
с ней затевают разговоры.

Она следит из-под ресниц
за их кистями в синих каплях.
Она у белых продавщиц
берёт мороженое в вафлях.

Она мелькает в проходных,
в зрачках
          и в зелени акаций
Как героиня тех цветных,
Забытых мной мультипликаций.

И мы, мужчины разных лет –
Народ серьёзный и бывалый,
мы улыбаемся ей вслед,
чуть-чуть растерянно, пожалуй…

Из книги стихов «Волнение», 1965 год, издательство «Молодая гвардия»

       «Мне , городскому жителю, чудно…»

Мне городскому жителю, чудно
проснуться ночью в деревянном доме,
услышать ветер, шарящий в соломе,
рукой нащупать жёсткое рядно.

Узреть огонь, мерцающий в печи,
Увидеть печь, белеющую сиро,
И, как речам совсем иного мира,
Внимать тревожным шорохам в ночи.

Но что мне удивительней всего –
вдруг ощутить неясно меж собою
и этой незнакомою избою
забытое, щемящее родство.

Как будто бы какая-то беда
меня гнетёт – и мнится виновато,
что здесь я жил и чувствовал когда-то,
запамятовал только вот – когда…

Из книги стихов: «Кольцевая дорога»1970 год.

         «Чаадаев»

Задуть заплывшую свечу,
закрыть Жан-Жака, чертыхнуться
и в щегольскую епанчу,
мрачнея, глубже запахнуться.

Внизу шумят наперебой,
и пляшут блики на лосинах,
и звон стекла, и, боже мой,
нельзя ж так врать на клавесинах!

Но что, по правде говоря,
взять с этих жалких рестораций,
где мечут банк фельдьегеря
в потугах тщетных – отыграться.

Что ждать от сумрачной страны –
альянса блудного с Востоком –
в тенетах рабской тишины,
в сем небрежении жестоком!

Что проку – гласно, напролом,
Явило предерзостную вольность,
Философическим пером
Зло уязвить благопристойность!

Оставь  - и бога не гневи!
У нас не жалуют витийства,
у нас в медлительной крови
отравный привкус византийства.

Не проще ль – жертвою страстей
вкусить забвенья и бесславья
вдали от бдения властей,
народности и православья.

И, озирая долгий ряд
друзей опальных и казнённых,
бежать куда глаза глядят
от глаз участливо-казённых.

…Но разве есть ещё одна
С такими ж скорбными очами –
Россия, горькая страна,
Отчизна веры и печали.

И разве сгинули как дым
Мятежной юности призывы:
«Пока свободою горим,
пока сердца для чести живы…»

Из книги «Кольцевая дорога», 1970 год, издательство «Советский писатель».

       «Мои друзья, вы правы тыщу раз…»

Мои друзья,
           вы правы тыщу раз:
я был достоин и хулы и кары!
И ваши справедливые удары
Отнюдь не в бровь мне метили, а в глаз.

Я принимал подобный ход вещей:
в себе я нечто чувствовал,
                что было
                куда важнее
                и моих речей,
и вашего блистательного пыла…

Из книги «Кольцевая дорога», 1970 год, издательство «Советский писатель».

       «От мыслей невольных…»

От мыслей невольных,
недетских каких-то невзгод
нахмурился школьник,
печально травинку грызёт.

Горька та травинка,
течение ль дел таково,
но эта заминка,
как видно, смущает его.

Неглупые люди,
его убеждаем мы вновь,
что всё ещё будет –
ещё и любовь не любовь.

Но с видом угрюмым,
чураясь обычных проказ,
он думает думу
и вовсе не слушает нас.

И эти мытарства,
что вроде бы не по уму,
как будто лекарство
на первые раны ему…

Из книги «Кольцевая дорога», 1970 год, издательство «Советский писатель».

       «Любовь наша так проходила...»

Любовь наша так проходила:
ещё продолжалась вчера,
а ты меня тихо будила:
«Пора, - мне твердила, - пора!»

Я помню тебя на рассвете
Такою, какая ты есть.
Но скоро проснутся соседи:
Вставай же, без четверти шесть!»

…В снегу утопали ботинки,
мигал светофор на углу.
Я шёл по безлюдной Ордынке,
вдыхая морозную мглу.

Я шёл посреди тротуара
и думал что жизнь хороша.
И лёгкое облако пара
Витало за мной, как душа.

Из книги стихов «Шесть утра», 1975 год, издательство «Московский рабочий».

      «Сбила «Волга» велосипедиста...»

Сбила «Волга» велосипедиста.
Он уткнулся, велосипедист,
возле развесёлого горниста.
Но безмолвен гипсовый горнист.

Он глаза незрячие не скосит,
не сыграет коротко отбой,
не нагнётся тихо
                и не спросит:
«Жив ли ты, приятель!
          Что с тобой?»

Сбила «Волга» велосипедиста
и умчалась дальше без следа.
… Видит он весёлого горниста –
слышит трубы страшного суда.

Много ль ему надо или мало –
Он не знает этого и сам.
Боль утихла.
           Юность миновала.
Жизнь переломилась пополам.

Из книги стихов «Шесть утра»,1975 год, издательства «Московский рабочий».

      «За околицей, возле оврага…»

За околицей, возле оврага
на исходе июльского дня
обступили мальчишки конягу –
пожилого гнедого коня.

Он вздыхал тяжело и смиренно,
обречённый судьбой на убой,
и клочки прошлогоднего сена
брал с ладоней шершавой губой.

… Я припомнил, как, многое знача
на Арбате, где нет лошадей,
лошадиная старая кляча
восхищала окрестных детей.

Неказистая, тощая, в мыле,
С лошадиной своею тоской.
Мы её, как умели , кормили
Невесёлой травой городской.

…А теперь вот – совсем неретиво
далеко-далеко от Москвы
ты стоишь, как какое-то диво,
и тебе не сносить головы!

Вывозивший не раз государство,
отступающий тихо во мглу,
представитель животного царства,
что ни к городу и не к селу.

Из книги стихов «Шесть утра», 1975 год, издательства «Московский рабочий».

      «Жить одному в запущенной квартире…»

Жить одному в запущенной квартире
И с каждым днём яснее понимать:
Как не крути, а дважды два – четыре.
Чему бывать – того не миновать.

Но стоит ли печалиться об этом!
Не лучше ли – с наивностью юнца
жалеть героя, плакать над сюжетом
и ожидать счастливого конца.

Стучат часы, бормочет отопленье,
похолодело – дело к январю.
… И ты войдёшь, прекрасное творенье, -
и не поймёшь, о чём я говорю.

Из книги стихов «Шесть утра», 1975, издательства «Московский рабочий».

      «На станции выйду случайной…»

На станции выйду случайной.
Засохший куплю бутерброд.
В засаленном френче начальник
печально рукою махнёт.

И, словно бы глас безответный,
взывающий в ночь, наугад,
трагический колокол медный
ударит три раза подряд.

Не так ли для пущей острастки,
в старинном спектакле одном
вещали о страшной развязке,
назначенной вышним судом?

…Но дунет ночная остуда,
ночная зажжётся звезда.
Я дальше уеду отсюда –
 и вновь не вернусь я сюда.

Ни жизни не жаль мне, ни денег,
но жаль мне оставленных тут
вот этих коротких мгновений,
пронзительных этих минут.

Как будто бы свет этот бледный
Не раз ещё вспомню потом.
… И колокол, колокол медный,
И ночь на перроне пустом.

Из книги стихов «Кольцевая дорога», 1970 год, издательства «Советский писатель».