Нон нарратив

Дотрагиваюсь до тела, и мне больно: живот, спина, руки — всё болит, словно я провела ночь под хозяйкиным молоточком для мяса. Инертно повертелась в душе, как юла под гидравлическим массажером. Пошла ставить чайник и встречать растекающуюся по небу раскалённую магму, кроющуюся под щебневым смогом от выхлопов утреннего затора.

От понедельника тошнит, и я прозябаю в крахмале белого воротника.

— С какими проблемами вы сталкиваетесь?
— Я больше не хочу заниматься этим.
— Что нужно сделать для решения этой проблемы?
— Гореть.

Метафорически, конечно. Фундаментальная чешуя смыта хозяйкой N. в раковину, и здравый смысл вместе со свиным жиром покоится на стенках сифона. Сегодня в ресторанах актуален стейк из лосося с брусничным соусом, и её домашние не должны отставать от тренда. Бокал просекко для себя и него — природа вновь победила. Остервенело-пошлые заигрывания многолетнего брака, и два тяжелых тела трепещут, как рыбы в завязанном пакете. Но это позже. Сейчас у них в гостях ребенок.

Пока третье лицо в виде меня напротив заставляет мозг функционировать и благоразумно интересоваться... достижениями дочери — с одной стороны, и с другой — уничижительно отзываться о падчерице. Моё брыкающееся самомнение переваливает на привычную и привлекательную сторону бессилия, и, найдя тысячу и один предлог, я перемещаю свою тушу на изолированную безопасную территорию. Дальше сила привычки действует по многолетнему алгоритму: надеть ночнушку, скрутить плед, поставить телефон на зарядку, выключить свет.

Упираюсь носом в стену, переворачиваюсь на левый бок. В комнате душно: собираю одеяло между ног, потом высовываю правую, левую... нет. Последний месяц у меня вновь проблемы со сном. Этой ночью девятнадцатилетняя Саша в своём розовом постельном белье девятилетней давности со зверюшками в карманах не может уснуть и ловит себя на мысли, что её сознание дубликатами штампует болезненные сценарии шестилетней давности; она мыслит теми же категориями, что и в тринадцать, и фразы, вонзающиеся в уши, не претерпели никаких синтаксических изменений. «Колесо сансары», — подумала я и перебила непрерывный внутренний голос синим дисплеем с буквами. Еще пара часов рефлексии на тему преемственности поколений — и ложе мутирует из тюремной койки в сонм пылающей пены изо рта ведуньи.

Она ведет меня через уродливо-гротескные изыски дворянской роскоши прошлых столетий, и мы перемещаемся в космос. Неосязаемые звезды стекают на лоб и медом западают в глаза. Здесь я не вижу и не слышу, лишь фрагментарно воспроизвожу вечер последних суток: лицо N, моё раздражение, мысли, перебивающие сон, и слащавая ведунья растворяется в пространстве. Только я и ничто. Я и ничто... Я — ничто...

Тридцать секунд остолбенения: «Солнце проглотило Землю?» — нарастающая паника и постепенное понимание. Теперь ни одна идеология не навяжет мне цели, и ни одна технология не поможет их достичь. Как познать себя без инструмента? Не одну тысячу лет философы и пророки призывали к этому поиску и сами не смогли ничего найти. Иллюзии — тяжелый груз. Искать смысл, чтобы получить историю, объясняющую действительность и мою роль в космической драме, энергозатратно и небезопасно. Мне не нужна роль, делающая меня лишь частью большего, чем я. Если то, что происходит со мной, — освобождение от матрицы, значит ли, что я освободилась от себя?

Что-то жгучее растворяет мою кожу, словно я горю изнутри. Всю осознанную жизнь я предчувствовала смерть от огня или тока. И сейчас это происходит со мной. В этом мире мои частицы не станут пищей для сапротрофов, нарратив о цикличности больше не имеет смысла. Но что со мной? Неужели это метафорически-абстрактное горение — об этом говорят мои чувства, а не мышцы? Что... Что... Ч... ЧССССССС...

Сифон у хозяйки N полностью забился отходами. Хорошо, что вчера в «Копеечке» она купила «Азелит». Уже давно пора прочистить трубы.