Все пьют чай стоя

Все пьют чай стоя,
Родственники, знакомые;
Я говорила минуту, ещё десять слушала
— сдулась,
Как воздушный шарик,
Как медведь в берлоге,
Прикрыв огромной лапой сонные глаза.
Себя неся,
Он спотыкается о знаки препинания,
трясутся руки и колени,
Из ручки капают чернила черные на белое,
Параллельно,
Будто сбрасывают с себя шубы-тени.
Квадрат из четырёх лошадок-точек
Лишь ширился и увеличивался
в площади,
А комната сжималась, искажалась, сморщилась,
стала похожа на шиповник,
плавающий в гуще чая.
На голову упала штукатурка;
Какие-то тревожные воспоминания о потолке
Мешают выбросить куски в мешок,
ворчание
и отвратительный смешок
Преследуют меня.

Тихо.
Так тихо, не услышала ступень,
упала с лестницы,
И пред глазами все пошло волнами с завихрениями,
Теперь вместо коленок сливы;
И думается — наконец созрело,
Внезапно я отшельник.
С возвращением.

Гигантские рыбы за окном
плывут спиной вперёд,
Иль я плыву назад лицом...
Так вот,
меня так гложет отвратительно,
так отвратительно, не я глотаю,
А меня глотают
То гнев, то злость,
То вывернуло наизнанку,
То спрашивают, как я поживаю.
Никак.
Подкатывает к горлу тошнота.

Меня легнула никотиновая лошадь,
Я не люблю, когда в лицо дымят,
Я не люблю, когда со мною говорят,
Когда по морде достаётся за единую оплошность
От самой себя.
Я, может, чересчур к себе строга?
Должно быть, просто справедлива.

•••

Время — вещь неизмеримо эластичная.
Миг счастья ускоряет, а страданье тянет,
Словно крепкую резинку.
Один порог и вечный спор —
Куда бежать: вперёд иль вглубь?

Пожалуй, не бежать,
Пожалуй, мне хотелось бы бесчинствовать.
И петь хотелось.
Хотелось бы бесчинствовать да припеваючи.
Как на свободе
в абсолютном холоде,
Который режет ноздри скальпелем
и кроет белой пленкою глаза.
О Боже как же я бедна!
Духовно.
Не дышала долго,
Все ждала чего-то.
Умерла.
А вдалеке все выла, выла Волга...