Жадность и хлеб

Вы только взгляните, пахарь,
близится к краю жнивье.
Время понять, что в стоге
ваше, а что моё.
Ведь ночью для вас со мною
сыпались звезды с небес,
Нынче только созвездие
может измерить их вес.
Отягощены мы и ранены,
должно быть, весьма глубоко,
Обречены на страдание,
как каторжники Гюго.
Скалятся копны сена,
зубастые точат вилы.
Мне кажется, время подсчёта,
мне кажется, всё скосили.
Лежит под стогами золота
ваше со мной одиночество.
Не думаю, что хоть когда-то
нам в жизни чего-то захочется;
Кроме богатства и алчности
нет ничего милее,
И оттого так рьяно
колосья свои лелеем.
Покуда в больнице от боли
кричат и корчатся люди,
Мы, наблюдая за ними,
самыми тихими будем.
Лежит на костлявой койке
ваше со мной одиночество.
Прыгайте в бездну чумную,
прыгайте, Ваше Высочество.
Бубонами вскрытыми косами
глаголет на пасху троица,
В больничных палатах тихо,
в больницах чудесно молется.
Мне снилось, нас всех без разбору
в одной хоронили могиле,
Ни пол не имел значения,
ни мёртвые, ни живые.
А мы так смеялись, что плакали,
дышали угарным газом, 
И смерть развевалась флагами,
ведь смерть неподвластна разуму.
И мой «человек долга» худ,
ладонь — кругозор у мещанина,
Разбиться готовы о время
любые мои обещания.
Меня сразило болезнью,
мне просто отшибло память.
Вам нужно меня спасти,
вам нужно меня исправить.
Сперва нащупайте пульс мой,
а после вспорите мне грудь,
А вырвавшись из сновидений,
я встану на верный путь.
Я встану — пойду за солнцем,
подставлю лицо под лучи,
Светила того ход крестный 
вспять пустит мои ручьи.
Нам снова нужны будут вилы,
мы снова отправимся в путь,
Мы в поле уроним косы,
по пояс начнем тонуть.
Гриву строптивой львицы
В жернов забросил лев,
Тогда на одной странице
остались «жадность» и «хлеб».