Вечная молодость

Лиза проснулась от гула в ушах — монотонного, как шум холодильника. Этот гул преследовал её с тех пор, как три года назад мать впервые легла под нож. Отец, шурша газетой, казалось, не слышал ни его, ни её слов.

— Пап, я к маме.
Кивок.Бумага зашелестела, как сухие листья.

Яичница шипела на сковороде, издавая запах серы и остывшего масла. При каждом её движении звенели бабушкины серёжки в ушах — единственное, что та тайком отдала ей перед смертью, шепнув: «Береги себя, девочка. В нашей крови живёт безумие».

Воздух в материнской квартире был густым и неподвижным, пахнул хлоркой, старой пылью и подгнившими яблоками. За дверью послышался лёгкий скрип, будто по паркету провели мокрой тряпкой.

— Лизонька, заходи.

Перед ней стояла незнакомая девушка с глазами-витринами, за которыми ничего не было. Но руки — те самые, шершавые, в веснушках и пигментных пятнах, — выдавали в ней мать. Этими руками она когда-то гладила Лизу по лбу во время болезни, а потом впервые шлёпнула её за двойку по математике.

Они сидели на диване, и Лиза слышала, как где-то капает вода. Раз в несколько секунд. Метроном её детства.

— Расскажи, как ты живёшь, — голос матери был ровным, как у диктора.
—Всё хорошо.
—А работа? Тот молодой человек, о котором ты говорила?
—Всё нормально.

Мать вздохнула, и этот звук был похож на свист ветра в пустой бутылке.
—Ты не умеешь лгать, дочка. Твоё лицо застыло, как у меня. Мы все в роду платили за вечную молодость. Бабушка сошла с ума. А я... я нашла способ.

Встав, чтобы уйти, Лиза задела ногой мусорное ведро. Из него посыпались пузырьки с этикетками Коллаген, Ботокс, звякнув о пол хрупким стеклом.

Мать обняла её. Запах формалина стал удушающим. Шёпот прозвучал прямо в ухо, шуршащий, как крысы за стеной:
—Эти руки... они старые. Они напоминают мне, кем я была. Мне не нужны воспоминания.

Раздался глухой, мокрый хруст, похожий на то, как ломают сырую ветку. Объятие ослабло. На пол упало что-то мягкое и тяжёлое. Капли падали на паркет, отбивая тот же ритм, что и капавшая вода.

Лиза не могла пошевелиться. Она видела, как мать улыбается идеально ровными зубами, а из культей на её руках сочится алая жидкость, пахнущая железом и мятой.

— Не бойся. Сейчас я научу тебя улыбаться по-настоящему.

Холод лезвия у виска был почти облегчением. Последнее, что она услышала, — нарастающий, победный гул, наконец-то заглушивший тиканье метронома.