Звезда

в мягкой тьме, в вечности приятной,
ты одна зажигаешься поздно.
свет далёкий, единственный, жадный
я ловлю из окошка земного.

каждую ночь жду, что вспыхнешь ты снова,
словно весточка дальних, утраченных лет.
и душа моя, позабывшая слово,
оберегает твой тихий, заветный свет.

весь оставшийся день жду наше свиданье,
поднимаю к тебе свои тоскливые взгляды.
и от болезненного, горького осознанья
задыхается сердце от сладкого яда.

меж нами — пустыни космической вечности,
парсеки непрожитых, чужих маршрутов.
и не бросить в ту высь свою бесконечность,
не достать до сиянья хоть на минуту.

не могу прикоснуться, не в силах согреть,
не сорвать с поднебесья, как раньше, цветок.
мне осталось лишь молча и преданно смотреть,
как твой призрачный свет размывает порог.

и потому для неё я лишь наблюдатель,
хранитель вечной её красоты.
ловлю её серебряные грани
в час одинокой предрассветной луны.

и так горько, так больно, так невыносимо.
так рана в груди холодна, глубока.
но свет твой — единственное, что любимо,
и от этого сладко защемит душа.

так зачем же, скажи, эта нежная боль
проливается светом по крышам и стёклам?
почему без тебя моё сердце не вольно,
если ты — лишь мечта, что на небе умолкла?

остается впитывать сияние дыханьем,
помнить улыбку, что стала звездой,
с безнадежным, но верным, моим ожиданием
быть подвластной лишь вечностью и тобой

и пускай эта боль — мой единственный плат
за восторг, за возможность вот так, издалека,
видеть твой свет. он ранит, он жжёт,
но он — всё, что осталось от нас на века.

и ночь за ночью длится это поклонение,
немой роман, где нет ни слов, ни рук.
моя звезда, ты — моё вечное томленье,
и в этом — мой и жребий, и недуг.