Надежда - это ты!

Мир и Война сидели на грани времён — там, где небо, израненное закатными шрамами, сливалось с землёй, усыпанной пеплом забытых надежд.

— Почему ты забираешь жизни? — спросил Мир, и голос его, тонкий, как паутинка в осеннем воздухе, дрогнул от невысказанной боли.

Война молчала. Её глаза, холодные, словно льдистые озёра в сердце вечной мерзлоты, отражали багровые отблески угасающего дня. В них таилась бездонная пустота — пустота, рождённая из криков, не услышанных, и молитв, оставшихся без ответа.

— Я не забираю, — наконец прошептала она, и слова её, острые, рассекали тишину. — Я лишь обнажаю то, что спрятано в глубинах человеческих душ. Я — зеркало, покрытое кровавыми разводами их страхов, алчности и слепой гордыни. Я — эхо несказанных слов, тень затаённых мыслей, яд, пропитавший воздух их недоверия.

Мир сжал дрожащие пальцы, пытаясь удержать то, что рассыпалось в прах под натиском безжалостного ветра.

— Но ведь можно жить иначе! — в его голосе звенела надежда, хрупкая, как первый лёд на утреннем ручье. — Можно сеять добро, как семена в благодатную почву, растить сады, где цветут милосердие и понимание, петь песни под луной, которая хранит тайны мироздания…

— Можно, — кивнула Война, и в её улыбке скользнула горькая ирония. — Но люди выбирают меня. Выбирают, когда перестают слышать друг друга, когда слова превращаются в острые камни, а сердца — в запертые сундуки, скованные ржавыми цепями обид. Я рождаюсь не на полях сражений — я зарождаюсь в молчании между двумя людьми, в непрощённой обиде, в невысказанной любви, в страхе, что шепчет им: «Ты слаб. Ты один. Ты должен защищаться».

Мир опустил голову. В его глазах отразилась бездонная пропасть отчаяния.

— Я пытаюсь, — прошептал он, и в этом шёпоте звучала боль. — Каждый день. Я протягиваю руки, шепчу: «Остановитесь. Посмотрите друг другу в глаза. Услышьте биение сердец, что звучит в унисон с ритмом вселенной». Но они не слышат…

— Они слышат, — возразила Война, и её голос, холодный, как дыхание зимней ночи, пронзил тишину. — Но страх громче. Он поёт им песни о безопасности, о силе, о праве на ненависть. Он окутывает их, как ядовитый туман, и они идут за ним, не видя света, что мерцает в глубине их душ.

Ветер взметнул пепел над долиной, где река времени несла свои воды, окрашенные в багрянец утраченных жизней. В её волнах тонули мечты, надежды, улыбки — всё, что когда-то было живым, тёплым, настоящим.

— Есть ли надежда? — прошептал Мир, и в этом шёпоте звенела последняя искра света, готовая угаснуть в безмолвной тьме.

Война взглянула на него, и в её ледяном взгляде мелькнуло что-то, похожее на тень забытой жалости.

— Надежда — это ты. Ты — в каждом, кто протягивает руку вместо того, чтобы сжать кулак. В каждом, кто говорит «прости» вместо «я прав». В каждом, кто выбирает свет, даже когда тьма кажется непреодолимой, когда она обступает со всех сторон, как непроглядный лес, где не видно ни звёзд, ни луны. Ты — в улыбке ребёнка, в песне птицы, в капле росы, что отражает рассвет. Ты — в тишине, что наступает после бури, в дыхании земли, что пробуждается после зимы.

Мир поднял глаза к звёздам, пробивающимся сквозь пелену облаков, словно золотые нити, связывающие небо и землю.

— Значит, я буду пытаться. Снова и снова. Пока не останется ни одного сердца, готового меня услышать. Пока последний луч надежды не озарит этот мир, покрытый шрамами боли.

Война промолчала. Лишь ветер, пропитанный пеплом и надеждой, пронёсся над обрывом, унося с собой неразрешённый спор двух вечных начал — Мира, хрупкого, как мелодия, и Войны, холодной, как сталь, что никогда не знает покоя.