В московской круговерти

 
 
 

Глядя в прошлое своей научной молодости отчетливо вижу себя, и это закономерно: так случилось, что я оставил себя в прошлом. Это бывает, когда в судьбе возникают сгибы, пропасти, изломы. Они проходимы во Времени, но непреодолимы в структуре личности.
Я вижу рядом с собой очаровательную хрупкую девушку, — мою жену Таню. Нам немногим больше двадцати лет.
 Москва!
Общежитие для научных работников из Узбекистана на Рязанском проспекте.
Моя красная печатная машинка Olympia.
 Раскладной диван — свидетель нашей бурной страсти, которой могли бы позавидовать Кратет с Гиппархией.
Таня несет с общежитской кухни картошку с брюссельской капустой и ставит на  наш обеденный столик, где помещается как раз две тарелки и два бокала. Пьем вино «Арбатское», и чувствуем как нас неодолимо тянет к друг другу. Впрочем, эта тяга присутствует постоянно, и вино лишь немного добавляет ей вкус кубанского винограда.
 Одна мысль на двоих: лишь бы никто не пришел за солью.

Москва восьмидесятых —
Несовершенный храм,
Где мизерной зарплаты
Вполне хватало нам.

Где мы служили честно
Науке, только ей
В судьбе хватало места,
И не было вещей.

А были — страсть и  книги,
И общежитский быт,
Наивные интриги
В преддверии защит,

И Ленинка как Мекка,
Куда положен хадж,
Где мы, как два узбека,
Порой впадали в раж.

Почувствовав добычу —
Запретных знаний высь,
И позабыв приличья,
В читальный зал неслись.

А после шли под ручку
В буфет, где бутерброд
Казался самым лучшим,
Но чай, наоборот —

Был из большого чана,
Как принято в Москве,
И грезился нам чайник
В буфетной полумгле.

Потом — метро ночное,
Обшарпанный вагон,
В котором только двое —
Вне станций и времен,

Уставшие, как черти,
Голодные слегка,
В московской круговерти
Валяли дурака.

Иосиф Бродский в своей Нобелевской лекции говорил о необходимости планировать государственное и общественное строительство по образу и подобию библиотеки. И как же он был прав, этот некогда опальный поэт, примеривший на себя робу советского заключенного, а некоторое время спустя удостоенный Нобелевской премии по литературе!
Библиотека всегда вне времени, вне политики, вне толпы.
Я помню лица людей в ленинской библиотеке 80-х годов: сколько утонченности и культуры ума, сколько такта и творческой деловитости. Ни в каком парламенте, маджлисе, думе вы таких лиц не встретите.
И пусть библиотека, где мы приобщались к дарам времени, называлась ленинской, она не переставала быть истинным храмом мысли и духа.