Ведьмак от Бродского

Нынче ветрено и волны вихри крутят.
Скоро осень, все изменится в округе.
Смена красок этих трогательней, Лютик,
чем наряда перемена у подруги.

Дева тешит до известного предела --
дальше локтя не пойдешь или колена.
А вот призраки - прекрасно им без тела:
ни объятья невозможны, ни измена!

Посылаю тебе, Лютик, эти книги.
Что в столице? Мягко стелют? Спать не жестко?
Как там Фольтест? Чем он занят? Все интриги?
Все интриги, вероятно, да обжорство.

Я сижу опять в болоте, я в засаде -
Ни подруги, ни прислуги, ни знакомых.
Вместо магов, чародеев, всякой бл*ди --
лишь согласное гуденье насекомых.

Здесь лежит купец из Ривии. Толковым
был купцом он — деловит, но незаметен.
Умер быстро — лихорадка. По торговым
он делам сюда приплыл, а не за этим.

Рядом с ним — один ведьмак, под грубым кварцем.
Каэр Морхен он в сражениях прославил.
Сколько раз могли убить! а умер старцем.
Даже здесь не существует, Лютик, правил.

Пусть и вправду, Лютик, курица не птица,
но с куриными мозгами хватишь горя.
Если выпало в Нильфгарде вдруг родиться,
лучше жить в глухой провинции у моря.

От Эмгыра далеко, и от вьюги.
Лебезить не нужно, трусить, торопиться.
Говоришь, что все наместники — ворюги?
Но ворюга мне милей, чем кровопийца.

Этот ливень переждать с тобой, магичка,
я согласен, но давай-ка без торговли:
брать три марки это очень неприлично --
все равно что дранку требовать от кровли.

Был в борделе. Щас вожусь с большим букетом.
Разыщу большой кувшин, и всуну **ем
Как в Тимерии, мой Лютик, — или где там?
Неужели до сих пор еще воюем?

Помнишь, Лютик, там у солтыса сестрица?
Худощавая, но с полными ногами.
Ты с ей песни пел... Недавно стала жрица.
Жрица, Лютик, и общается с богами.

Приезжай, попьем вина, закусим хлебом.
Или сливами. Расскажешь мне известья.
Постелю тебе в саду под чистым небом
и сыграем в гвинт, я требую возмездья.

Скоро, Лютик, друг твой, любящий сложенье,
долг свой пред Предназначением заплатит.
Забери из-под подушки сбереженья,
там немного, но на похороны хватит.

Поезжай на вороной своей кобыле
в тот бордель под городскую нашу стену.
Дай им цену, за которую любили,
чтоб за ту же и оплакивали цену.

Дурь фицштеха, доходящая до дрожи.
Дверь распахнутая, пыльное оконце,
стул покинутый, оставленное ложе.
Ткань, впитавшая полуденное солнце.

Понтар. Он опять шумит затейно
Чье-то судно с ветром борется у мыса.
На рассохшейся скамейке — том Калькштейна.
Дрозд щебечет в шевелюре кипариса.