Тень чужих имен

Артём снимал верхнюю комнату в доме, где ветер гулял по лестницам. На чердаке он нашёл старую коробку, перевязанную верёвкой. Внутри — пачка писем, адресованных «А. С.», но не тому А. С., которым он себя звал. Почерки были разные, бумага пахла плесенью. Он решил, что это шутка, и спустился вниз, но в голове остался запах.

В одном письме лежала фотография: мальчик на фоне деревянного дома, и лицо — его собственное, только глаза чужие. На обороте дата: 1987, год его рождения. Он никогда не был в этом селе, но помнил запах липы и скрип крыльца. Память подстроилась под кадр, как будто кто-то вставил чужой кусок жизни в его голову. Он положил фото в карман, и оно там тепло билось, как маленькое сердце.

Он спросил соседей о прежнем жильце. Старушка на первом этаже сказала: «Врач был, тихий». Плотник с угла: «Преступник, убегал». Почтальон: «Учитель рисования». Каждый говорил уверенно, но глаза их скользили в сторону. Артём понял, что ищет не человека, а коробку, куда все вкладывают своё. Он пошёл дальше, и за спиной слышал, как они переговаривались шёпотом, будто боялись, что стены подслушивают.

В подвале стояли коробки: одна с письмами 1943 года, другая с магнитофонными кассетами, третья — с флешками. На каждой — имя «А. С.». Он открыл кассету: голос его матери, но она говорила о вещах, которых он не помнил. Он закрыл коробку, но голос продолжал звучать в голове, как будто кто-то включил внутренний проигрыватель. Он понял, что дом — это архив чужих жизней, и он сам — лишь последняя папка.

Он нашёл тетрадь: датированная завтрашним числом. Там было описано, как он проснётся, выпьет кофе, уронит чашку. Всё сбылось. В конце строки: «Если читаешь это, значит, ты уже не ты». Он попытался изменить день — не пил кофе, не выходил. Но тетрадь дополнилась: «Он думал, что может, но не может». Страницы росли сами, и он чувствовал, как будто кто-то ведёт его за руку, и рука эта — его, но из другого времени.

Имя «А. С.» стало преследовать: оно мелькало в газетах, на почтовых ящиках, в подписи под чужими фотографиями. Он пошёл поменять паспорт, но в окне выдали документ с тем же инициалами. Служащая улыбнулась: «Так проще». Он понял, что имя — это клетка, и он уже не помнил, какое было у него до. Он произнёс его вслух, и оно звучало чужим, как будто кто-то другой говорил за него.

Он нашёл городской архив. Заведующего с такой фамилией не было, но в книге учёта стояла его подпись — пять лет назад, когда он ещё не жил в городе. Он потрогал чернила: они были свежими. Он понял, что подделка идёт не извне: кто-то вставил его в прошлое, и теперь он сам — доказательство собственной несуществующей истории. Он вышел на улицу и почувствовал, как земля под ногами становится тоньше, как бумага.

Мать приехала на вокзал. Он ждал её, но она прошла мимо и обняла другого — такого же, как он, только чуть старше. Он крикнул: «Мама!» Она оглянулась, но глаза её были пустыми. Она уехала с этим мужчиной, а он остался на перроне, и поезд ушёл, как будто увёз его детство. Он понял, что семья — это не кровь, а история, которую рассказывают, и кто-то рассказал её за него.

Он перестал искать доказательства. Он мог быть кем угодно: продавцом, странником, никем. Но каждый выбор был случайным, потому что не было прежнего сюжета, который оправдывал. Он гулял по городу, и люди не спрашивали, кто он, потому что он не вводил себя. Он чувствовал свободу, но она была холодной, как вода, в которой нет дна.

Он сел и написал письмо самому себе, но адрес оставил пустым. Он написал: «Ты был здесь. Но это было так давно, что даже твоя тень ушла в отпуск». Он вложил фото мальчика и положил письмо в ящик. Он знал, что его никто не получит, но это и не важно: важно, что кто-то, читая, вложит туда своё имя, и история продолжится. Он вышел на улицу, и ветер был тёплым, как чужое дыхание, которое он наконец-то принял за своё.