Милосердная Алмазность

 «Милосердная Алмазность»

Однажды Правда, выйдя из воды,
Сушить кристаллы выложила на гранит.
И вдруг увидела, что все
вокруг — почти что как во сне —
Горстят обманной пылью,
будто бы манну.
«О, Боже! — молвила. —
Весь мир сошёл с ума!
Нигде не сыщешь
больше честного лица!»
И от обиды, и от горького стыда
Решила скрыться
от людского племени вдовца.

Она ушла в подземные пещеры,
Где соль слезилась молочными сталактитами,
И эхо, повторяя её шаги,
Терялось в залах, незнакомых свету.
«Пусть тот, кто хочет чистоты,
найдёт меня одну.
Пусть тот, кто ищет, потерпит нужду и боль».
И прикоснулась к камню — и со дна
Проклюнулся родник,
понявший роль.

А на земле тем временем творилось
Нечто невообразимое и странное:
Учёный, отвечая королю
На вопрос: «Хороша ль моя порфира?» —
Вздохнул и произнёс: «Она узка,
И цвет похож на варёную свеклу».
За это был изгнан с позором со двора,
И все придворные молчали, будто немы.

Врач умирающей сказал: «Вы не умрёте,
Хотя болезнь свирепа и горька».
И та, поверив светлому прогнозу,
Прожила три дня,
полных блаженства и покоя.
Влюблённый юноша, спрошенный подругой:
«Ты никогда не лгал мне,
милый, ни на йоту?» —
Взглянул в её глаза и вымолвил: «Никогда».
И в этот мих их поцелуй
стал бесконечно щедрым.

Мать, получая письма от сына с фронта
(Он писал, что жив, здоров и скоро будет дома),
Читала их, рыдая, у окна —
Ей сообщили о его гибели неделю назад…
Но как сказать младшим,
что брата не дождаться?
Она шептала: «Он живёт в моей надежде»,
И эта ложь была светла, как вечность,
И обжигала губы, словно свежий снег.

И Правда, одинокая, в пещере,
Вдруг ощутила странную тоску.
Ей стало тесно в царстве точных линий,
В безупречности
мёртвенной кристаллов.
Она вздохнула: «Мир не чёрно-бел.
Он — в полутонах, в умирании заката.
Быть может, ложь — не просто
 грех и зло,
А щит, что от жестокости
 нас спасает?»

И выбралась наверх. Увидела ребёнка,
Что рисовал зелёного
слона с крылами.
«Но так не бывает!» — чуть не вырвалось у ней.
Но промолчала, видя
счастье в его взоре.
Она поняла, что есть обман-отрава,
А есть — что воздух,
чтобы душа дышала.
Что без него рухнули бы все основы,
И мир оскалился бы жуткою гримасой.

И, возвратясь к людям, не как судия,
А как сестра,
уставшая от битвы,
Она смешала с каплей милосердья
Свой неуклонный,
режущий алмаз.
Так родилась мудрая уклончивость,
Так родилась спасительная ирония,
Что позволяет нам,
не разрывая связь,
Глотать горьчайшие пилюли бытия.

И та последняя, что всех правдивей,
Звучит так: мы обречены на ложь.
Но в этом приговоре — нет укора,
А лишь печальное признанье в немощи.
Мы лжём, чтоб
не разрушить хрупкий мир,
Чтобы ребёнку продлить сказку до рассвета.
Мы лжём, и в
этой лжи — наш тайный стыд,
И наша главная, пронзительная правда.