Прокаженные

Осада уж не первый день,
Не отступают сирияне.
А ночь склоняется, как тень,
На город боли и печали.

В бойницах лучники не спят,
В закате солнце наблюдают.
Сирийцев в стане не видать —
В шатрах свой ужин доедают.

Тут вопль — то женщина кричит,
Кто слышал, тут же обернулись.
Поодаль с ней их царь стоит,
От слышанного чуть сутулясь.

Повсюду голод, город сник,
Надежда канула куда-то.
И снова стон, и снова крик:
Сразили на стене солдата.

Кто верит в то, что может быть,
Когда давно уже всё ясно,
Что город все же будет жить?
Там есть пророк, ему понятно.

Что будет скоро, Бог сказал:
О сытом дне, который завтра
Наступит, тот, кто день сей ждал,
Поймёт, что слово не напрасно.

А в это время у ворот
Сидели четверо изгоев,
Им запрещён в тот город вход,
Проказа в том всему виною.

Но выход есть — быть может, в стан
К врагам направить свои стопы?
Они накормят, может так,
А может, все погибнут вскоре.

Ну что ж, не мешкаясь, во тьму
Четыре друга по несчастью
От врат, любуясь на луну,
Пошли искать судьбы удачу.

Всё ближе, виден след коней,
Всё больше трепетней волненье.
Вот стан, ослы, здесь нет людей.
Сирийцев нет, ушли, наверно.

Да нет, бежали, шум погнал,
Как будто войско надвигалось.
Так сделал Бог и так изгнал,
Степного войска не осталось.

Теперь, не мешкаясь, в шатры:
Прощайте, голод с нищетою!
И четверо теперь сыты,
А золота всем будет доля.

Вскружило голову простым,
Неискушённым счастьем людям.
Но, поразмыслив, не один
Решили: праздновать не будем.

Но в дом царя пойдём сейчас,
Расскажем радостную новость:
Есть хлеб, вода теперь у нас —
Идите, ешьте, пейте вдоволь.

И четверо пошли туда,
Где их не раз не принимали.
Вела их Божия рука,
Им плохо, но они прощали.