Книга с картинками

Убежав от того, что во мне нарастало,
я поселяюсь на отшибе, в избушке по имени Степанида.

Осень растит в стекле огонёк керосиновой лампы.
Я создаю рукописную книгу с картинками,
а для прогулок имеются два дождевых
                разнополых зонта в уголке.

Друг Никотэн не похож на кота и коня.
Он улыбается всеми частями смуглодымного тела
    и необходим, как чай. Впрочем, всегда отменно вежлив.

Он рассказал мне о тех, кто по ночам завывает в полях.
О то, что скрывается в недрах Чувыгиной Горки,
и что шелестит налево от смутной догадки,
и о том, куда сходят по трём скрипучим ступенькам ума.

Я выхожу в хрустящую зиму, погулять среди звёзд,
                где плывёт чужой огонёк.

Ближний космос похож на свалку гигантских игрушек:
сплошь гирлянды, шары и висюльки.
                На орбитах готовятся к празднествам.

Привет, Степанида – машу я, вернувшись.
Избушка светит мне приветливым окошком,
не зябко ли в сугробе курьим ножкам?

Внутри всё привычно, скрипуче, розово-зелено, книжно.

Никотэн почивает, устремив в потолок свой дымовой хоботок,
а в углу, слегка робея, наряжается ёлочка.

Чай заварен. Кустится бенгальский огонь.
Вот вам прощальная вафля, и другая – в честь настающего.

Над снегами плывёт разудалая песня подгулявшего снеговика.

Всю книгу затрепал, поганец,
украсил росписью спьяна
сугробы хам, но весел танец,
и на щеках зажжён румянец
похабствами говоруна.

Где-то глубоко внизу дудари ведут хоровод,
                стуча копытцами.

Как же долго я спал, как же низко я пал, как высоко воспрял.

Вот уже под навесом весны, сидит в углублении неба
вертикальная радуга с веточкой молнии в клюве.

Никотэн с крыльца хмуро наблюдает возню Амуров.
У нас есть сачок? Спрашивает он.
Я и не знал, что дядя такой охотник.

Но что со мной?
Дивные дива творятся в ноздрях, глазах и ушах,
а всё же не в лад с настоящим
                поёт заводной соловей Императора.
 
А потом, нарастая, катится к нам по тропинке
                лето, лето, лето – колобком зелёным.

И тень страшной Лисы испаряется вместе с нею самой.

Внизу, в кругу моих посадок,
среди приспущенных знамён,
брожу согбенный между грядок,
и завожу иной порядок
во всех предметах без имён.

В книге моей все слова поменяли значенья.
О, глаза стрекозы,
о, блестящие спинки ящериц,
о, лягушки, несущие свет Просвещенья
               кустам бузины над заросшим прудом.