29-е ноября. На смерть Беллы А

Лексансергеич! Ангел мой! Душа!
Две тыщи лун прошло, а ты не приезжаешь.
Вестимо, жизнь в столице хороша, -
да, хороша, должно быть. Но не чаешь
иной ли раз опять дарфурскою ноздрей
втянуть на всю грудину этот дикий,
забытый, терпкий, горький, смоляной,
отеческий осенний дым курной,
что выдыхал ты в свой могучий и великий?
В уезде нашем всяк теперь обвык
на нем слагать вирши, иль что-то в этом роде -
и малоросс, и чудь, и жид, и друг степей калмык,
как и пророчил ты в латинском переводе.
И равно в нем горазды и умелы
попович, смерд, и князь, и татарва.
Я к слову тут о них к тебе имею дело,
хоть и смешны тебе уездные дела,
ты выслушай меня.
Зовут девицу Белла.
По первому снежку и с подорожной скромной
она к тебе в столицу полетела
со скоростию почты электронной.
Она уж, верно, там, у твоего порога.
Озябших два крыла трепещут на ветру.
Она тебе верна, пускай не недотрога,
любила лишь тебя, ей-богу, entre nous.
Прими ее сей час. В холодном ноябре
пусть не стоит одна, озябши, на дворе.

Вернуться к нам не можешь, брат, поди.
В полях отьезжих, да на нивах Елисея
никак тучней земля, в нее садить
крепчей, вольнее и надежней сеять.

Снилось мне давече, что я покидаю
ссылку свою. Иду на восток, и там
вместе с тобой путешествую по Китаю,
голосуя с обочины пыльной попутным грузовикам.
Сидим бок о бок, спинами прислонясь к ограде
завода цементного. Тушенку едим. Потом
пишем каждый свое в истрепанные тетради,
прикрыв стыдливо каждый свою рукавом.