Глава 3 Тот, кто улыбается слишком громко

Лодка отплывает сама — будто у неё наконец-то появился характер. И характер этот, как у всех самостоятельных вещей, слегка хамоватый. Дно тихо скребёт по туману, как по стеклу, гигант остаётся позади, и его сотни глаз провожают меня — одни тревожно, другие любопытно, третьи откровенно рады, что не они плывут навстречу тому, кто улыбается.

Я поворачиваюсь к гиганту:

— Если что, я тебя запомню добрым. Меланхолично добрым. Не часто встречаю мужчин, которые носят чужие глаза и стесняются этого.

Он качает головой:

— Я… попробую охранять тебя издалека.

— Только птиц не сбивай, ладно? — машу ему рукой.

Он виновато отводит взгляд. На этот раз всего одним глазом. Самым честным.


---

Лодка несёт меня вглубь тумана, и туман густеет, как сливки, забытые на морозе. Я чувствую на коже что-то липкое, чуть тёплое — будто воздух решился на тактильность. И в этот момент я снова слышу тот самый звук.

Не шаги.

Не дыхание.

Улыбку.

Знаешь, как звучит улыбка? Это когда воздух делает маленький хруст — будто бумага складывается сама собой. Твой собственный страх шепчет: не смотри назад. А любопытство, это вечное предательство, тянет: ну взгляни хотя бы краем глаза.

Я, конечно, смотрю.

И вижу — в тумане что-то темнеет. Не фигура. Не тело. Больше похоже на то, как тень учится стоять прямо. Она покачивается, словно проверяет, насколько вежливо ей следует появиться.

— Если это смерть… — начинаю я.

— Нет-нет, — перебивает тень. Голос — мягкий, бархатный, слишком уверенный. — Смерть по утрам занята. Она делает зарядку.

— А ты кто?

Тень медленно уплотняется. В тумане образуется очертание человека — очень высокого, слишком тонкого, с руками, длинными как предчувствия. Лицо пока скрыто пеленой, зато улыбка видна сразу — широкая, будто разрезанная на коже серебряной нитью.

— Я тот, кто ищет тебя.
— Прекрасно, — вздыхаю я. — Меня ищет даже тот, кого я не знаю.

— О, вы знакомы, — мягко смеётся он. — Просто ты предпочла забыть. В конце концов, женщина имеет право забывать всё неприятное, трагичное и… слишком прекрасное.

— Я забываю только то, что не стоит воспоминания, — отвечаю я с гордой иронией. Цветаева бы одобрительно качнула головой.

— Тогда твоё забвение — мой личный комплимент, — улыбается он шире. Улыбка становится почти слышным светом.

Туман дрогнул. Лодка остановилась — будто боится дальше.

— Скажи честно, — говорю я. — Ты намерен меня убить?

— Нет, — отвечает он слишком быстро, чтобы это было спокойно. — Я пришёл вернуть твоё.

— Моё?

Он тянет руку. Длинные пальцы, похожие на ветви, чуть колышутся.

— Ты оставила у меня одну вещь. Очень важную.

— И что же?

Он поднимает свободной рукой маленький, круглый предмет.

Сначала я думаю — камень. Потом — яйцо. Потом — сердце.

Но нет. Это глаз.

Человеческий.

Голубой.

Мой.

— Верни, — шепчет он. — Не держу больше. Он скучает по своей хозяйке.

Я чувствую, как что-то внутри меня резко, болезненно вспоминает себя.

— Я… я отдала его тебе?

— Ты вырвала его сама, — мягко напоминает он. — Когда решила, что смотреть на мир стало невыносимо.

Он делает шаг — и лодка отступает назад, как испуганная лошадь.

— Я пришёл вернуть то, что ты потеряла, — говорит он тихо. — Но забрать придётся не только глаз.

— Что ещё? — спрашиваю я осторожно.

Он склоняет голову, и его улыбка становится такой тёплой, что мороз замирает.

— Себя.

И туман вокруг вспыхивает огнём рассвета.