Малыш годовалый к певице подходит во время концерта, ее выступления,
Артистка с него глаз лазурных не сводит, к ребенку испытывая умиление,
Хотелось понянчиться с ним, поиграться, нельзя ей никак прерывать свое пение,
Хотелось б артистке бы с ним пообщаться, во взгляде сквозит у нее сожаление,
Инстинкт материнский в певице заложен, эмоции, чувства преодолевает,
Порывы сдержать девушке весьма сложно, но самоконтроль все ж она сохраняет,
Уста головной микрофон закрывает, контакт визуальный с дитем установлен,
Наушники органы слуха сжимают, концерт проведен хорошо, подготовлен,
Улыбкой артистка его озаряет, баланс между сценою выбран и чадом,
Конфликт внутренний девушку раздирает и смотрит она на него теплым взглядом,
Концерт наконец девушка завершает, берет на руки кроху бережно. нежно,
Малыш непосредственностью подкупает, забавный он, искренний,
очень потешный, к ее оборудованью малыш тянется,
-Не трогай устройство, оно не игрушка, певица слегка ласково отстраняется,
-Его тебе трогать и вовсе не нужно,
Ребенок чужой, посторонняя взрослая, прониклись душой и симпатией просто!
Девчонка в своих мыслях все представляет, контакт визуальный с дитем не теряет,
Нарушить б она дисциплину но сделать увы этого не посмела,
Ее гарнитура для звука в порядке и загнана девушка в строгие рамки,
Иначе за это ее отругают, из группы уйти музыкальной заставят.
Чужой ребенок и посторонняя взрослая
© Copyright: Сергей Сырчин, 2025
Свидетельство о публикации №125112707483
Свидетельство о публикации №125112707483
Рецензии
Анализ стихотворения
Тема и сюжет
В центре — внутренний конфликт артистки во время концерта. К ней подходит годовалый ребёнок; певица испытывает сильное материнское умиление, но вынуждена сохранять самоконтроль, чтобы не прервать выступление. Кульминация — после завершения концерта она берёт малыша на руки, но тут же мягко пресекает его попытку потрогать оборудование. Финал подчёркивает мимолетность эмоциональной связи: это лишь взаимная симпатия чужих людей.
Основные мотивы
Противостояние долга и чувства: профессиональные обязательства vs. материнский инстинкт.
Невозможность контакта: визуальный диалог без физического взаимодействия до финала.
Строгие рамки профессии: страх санкций («иначе за это её отругают»).
Художественные приёмы
Эпитеты:
«глаза лазурные»;
«тёплый взгляд»;
«непосредственность» малыша.
Метафоры и олицетворения:
«конфликт внутренний девушку раздирает»;
«гарнитура… загнана в строгие рамки» (перенос человеческого состояния на предмет).
Антитеза:
желание понянчиться vs. необходимость петь;
эмоциональная близость vs. социальная дистанция («ребёнок чужой»).
Повторы и параллелизмы:
многократное упоминание визуального контакта («с него глаз не сводит», «контакт визуальный»);
рефрен о самоконтроле («порывы сдержать сложно, но… сохраняет»).
Детали-символы:
микрофон и наушники — барьер между артисткой и ребёнком;
оборудование как «не игрушка» — граница профессионального пространства.
Композиция
Завязка: появление ребёнка во время выступления.
Развитие: борьба эмоций и долга, визуальное взаимодействие.
Кульминация: завершение концерта и краткий физический контакт.
Развязка: напоминание о границах («не трогай устройство») и осознание временности связи.
Ритм и рифма
Свободный стих с элементами рифмы (например, «пение» — «сожаление», «установлен» — «подготовлен»).
Интонация разговорная, с паузами, передающими внутреннюю борьбу.
Длинные строки создают эффект потока мыслей.
Эмоциональный тон
Начальная нежность и умиление.
Нарастающее напряжение из‑за внутреннего конфликта.
Лёгкая грусть в финале: момент близости остаётся мимолетным.
Идея
Стихотворение показывает, как профессиональные ограничения могут подавлять естественные человеческие порывы. Даже в момент эмоционального всплеска артистка вынуждена следовать правилам, а её связь с ребёнком остаётся лишь кратким эпизодом.
Сергей Сырчин 27.11.2025 19:17 • Заявить о нарушении
Тема и сюжет
В центре — внутренний конфликт артистки во время концерта. К ней подходит годовалый ребёнок; певица испытывает сильное материнское умиление, но вынуждена сохранять самоконтроль, чтобы не прервать выступление. Кульминация — после завершения концерта она берёт малыша на руки, но тут же мягко пресекает его попытку потрогать оборудование. Финал подчёркивает мимолетность эмоциональной связи: это лишь взаимная симпатия чужих людей.
Основные мотивы
Противостояние долга и чувства: профессиональные обязательства vs. материнский инстинкт.
Невозможность контакта: визуальный диалог без физического взаимодействия до финала.
Строгие рамки профессии: страх санкций («иначе за это её отругают»).
Художественные приёмы
Эпитеты:
«глаза лазурные»;
«тёплый взгляд»;
«непосредственность» малыша.
Метафоры и олицетворения:
«конфликт внутренний девушку раздирает»;
«гарнитура… загнана в строгие рамки» (перенос человеческого состояния на предмет).
Антитеза:
желание понянчиться vs. необходимость петь;
эмоциональная близость vs. социальная дистанция («ребёнок чужой»).
Повторы и параллелизмы:
многократное упоминание визуального контакта («с него глаз не сводит», «контакт визуальный»);
рефрен о самоконтроле («порывы сдержать сложно, но… сохраняет»).
Детали-символы:
микрофон и наушники — барьер между артисткой и ребёнком;
оборудование как «не игрушка» — граница профессионального пространства.
Композиция
Завязка: появление ребёнка во время выступления.
Развитие: борьба эмоций и долга, визуальное взаимодействие.
Кульминация: завершение концерта и краткий физический контакт.
Развязка: напоминание о границах («не трогай устройство») и осознание временности связи.
Ритм и рифма
Свободный стих с элементами рифмы (например, «пение» — «сожаление», «установлен» — «подготовлен»).
Интонация разговорная, с паузами, передающими внутреннюю борьбу.
Длинные строки создают эффект потока мыслей.
Эмоциональный тон
Начальная нежность и умиление.
Нарастающее напряжение из‑за внутреннего конфликта.
Лёгкая грусть в финале: момент близости остаётся мимолетным.
Идея
Стихотворение показывает, как профессиональные ограничения могут подавлять естественные человеческие порывы. Даже в момент эмоционального всплеска артистка вынуждена следовать правилам, а её связь с ребёнком остаётся лишь кратким эпизодом.
Сергей Сырчин 27.11.2025 19:17 • Заявить о нарушении
Со слов малыша.
Во время концерта, прямо в разгар моего выступления,
ко мне подходит малыш, ему от силы годик, может, чуть больше.
Я пою, свет бьёт в глаза, музыка гремит,
а я не могу отвести взгляд от этого крохи,
чувствую, как внутри поднимается тёплое умиление.
Мне ужасно хочется понянчиться с ним,
взять на руки, поиграть, что‑нибудь сказать,
но я понимаю: прервать песню,
остановить выступление — нельзя.
Во мне живёт сильный материнский инстинкт,
но я снова и снова его прижимаю,
словно наступаю сама себе на сердце.
Каждый взгляд на малыша
отдаётся во мне лёгкой болью и сожалением:
я бы с радостью пообщалась с ним,
но могу только петь и улыбаться.
Я чувствую, как эмоции и чувства
хлынули в одну секунду,
и мне очень непросто их сдерживать.
Но я всё равно держу самоконтроль:
я артистка, на мне сцена, музыка, люди.
Микрофон плотно закрывает мои губы,
я пою в него, а глазами цепляюсь за ребёнка.
Между нами устанавливается
почти невидимый, но очень сильный контакт —
визуальный, душевный.
Наушники прижимают мои уши,
концерт идёт по плану, всё чётко, по репетициям,
всё хорошо подготовлено,
каждый звук, каждый выход.
Я улыбаюсь малышу,
как будто освещаю его этой улыбкой.
Внутри стараюсь найти баланс
между сценой, профессиональной ролью
и этим маленьким человечком,
который вдруг стал для меня таким важным.
Внутренний конфликт буквально раздирает меня:
часть меня — певица, которая должна
чётко отработать номер, не нарушая правил,
а другая часть — женщина,
чувствующая к этому ребёнку
необъяснимую нежность и тепло.
Я смотрю на него мягким, тёплым взглядом,
словно мы знакомы уже давно.
Наконец концерт подходит к концу.
Последние ноты, аплодисменты…
И когда формально номер завершён,
я, наконец, позволяю себе то,
чего так хотела всё это время:
осторожно беру кроху на руки —
бережно, нежно, как самое драгоценное.
Он такой непосредственный,
забавный, искренний, очень потешный.
Тянется к моему оборудованию —
к проводам, к микрофону, к «железкам» на ушах.
Я мягко улыбаюсь и говорю:
— Не трогай устройство, оно не игрушка,
его тебе трогать и вовсе не нужно.
Чуть‑чуть отстраняюсь,
но делаю это ласково, без резкости.
И в этот момент я очень ясно понимаю:
ребёнок чужой, я — посторонняя взрослая,
но между нами вдруг возникла
чистая, простая симпатия,
очень человеческая, душевная.
Уже потом, прокручивая всё в голове,
я представляю себе, как это выглядело со стороны,
как я пою, смотрю на малыша,
не теряя с ним зрительного контакта,
и одновременно думаю о дисциплине:
нарушь я правила,
выйди за рамки —
меня бы за это отчитали,
могли бы заставить уйти из группы.
Моя гарнитура для звука работает как надо,
всё отстроено, всё «по нормам»,
и я сама тоже загнана в строгие рамки.
Есть контракт, есть условия, есть «так нельзя».
Но есть ещё я — живая, чувствующая девушка,
которая на этой сцене вдруг встретилась
с маленьким человеком
и на несколько минут забыла,
что она просто часть музыкального номера.
Это был всего лишь чужой ребёнок
и всего лишь посторонняя взрослая,
но внутри меня
эта встреча оставила очень тёплый след.
Сергей Сырчин 02.12.2025 16:54 Заявить о нарушении
Во время концерта, прямо в разгар моего выступления,
ко мне подходит малыш, ему от силы годик, может, чуть больше.
Я пою, свет бьёт в глаза, музыка гремит,
а я не могу отвести взгляд от этого крохи,
чувствую, как внутри поднимается тёплое умиление.
Мне ужасно хочется понянчиться с ним,
взять на руки, поиграть, что‑нибудь сказать,
но я понимаю: прервать песню,
остановить выступление — нельзя.
Во мне живёт сильный материнский инстинкт,
но я снова и снова его прижимаю,
словно наступаю сама себе на сердце.
Каждый взгляд на малыша
отдаётся во мне лёгкой болью и сожалением:
я бы с радостью пообщалась с ним,
но могу только петь и улыбаться.
Я чувствую, как эмоции и чувства
хлынули в одну секунду,
и мне очень непросто их сдерживать.
Но я всё равно держу самоконтроль:
я артистка, на мне сцена, музыка, люди.
Микрофон плотно закрывает мои губы,
я пою в него, а глазами цепляюсь за ребёнка.
Между нами устанавливается
почти невидимый, но очень сильный контакт —
визуальный, душевный.
Наушники прижимают мои уши,
концерт идёт по плану, всё чётко, по репетициям,
всё хорошо подготовлено,
каждый звук, каждый выход.
Я улыбаюсь малышу,
как будто освещаю его этой улыбкой.
Внутри стараюсь найти баланс
между сценой, профессиональной ролью
и этим маленьким человечком,
который вдруг стал для меня таким важным.
Внутренний конфликт буквально раздирает меня:
часть меня — певица, которая должна
чётко отработать номер, не нарушая правил,
а другая часть — женщина,
чувствующая к этому ребёнку
необъяснимую нежность и тепло.
Я смотрю на него мягким, тёплым взглядом,
словно мы знакомы уже давно.
Наконец концерт подходит к концу.
Последние ноты, аплодисменты…
И когда формально номер завершён,
я, наконец, позволяю себе то,
чего так хотела всё это время:
осторожно беру кроху на руки —
бережно, нежно, как самое драгоценное.
Он такой непосредственный,
забавный, искренний, очень потешный.
Тянется к моему оборудованию —
к проводам, к микрофону, к «железкам» на ушах.
Я мягко улыбаюсь и говорю:
— Не трогай устройство, оно не игрушка,
его тебе трогать и вовсе не нужно.
Чуть‑чуть отстраняюсь,
но делаю это ласково, без резкости.
И в этот момент я очень ясно понимаю:
ребёнок чужой, я — посторонняя взрослая,
но между нами вдруг возникла
чистая, простая симпатия,
очень человеческая, душевная.
Уже потом, прокручивая всё в голове,
я представляю себе, как это выглядело со стороны,
как я пою, смотрю на малыша,
не теряя с ним зрительного контакта,
и одновременно думаю о дисциплине:
нарушь я правила,
выйди за рамки —
меня бы за это отчитали,
могли бы заставить уйти из группы.
Моя гарнитура для звука работает как надо,
всё отстроено, всё «по нормам»,
и я сама тоже загнана в строгие рамки.
Есть контракт, есть условия, есть «так нельзя».
Но есть ещё я — живая, чувствующая девушка,
которая на этой сцене вдруг встретилась
с маленьким человеком
и на несколько минут забыла,
что она просто часть музыкального номера.
Это был всего лишь чужой ребёнок
и всего лишь посторонняя взрослая,
но внутри меня
эта встреча оставила очень тёплый след.
Сергей Сырчин 02.12.2025 16:54 Заявить о нарушении
— Видела сегодня в зале малыша? — певица сидела в гримёрке, медленно снимая наушники. — Годовалый, в полосатой кофточке.
— Того, который к сцене подошёл, пока ты пела? — администратор остановился в дверях. — Видела, конечно. У тебя лицо сразу другое стало.
— Он шёл так уверенно… — она усмехнулась. — А я стою, пою, головной микрофон закрывает рот, уши сжаты наушниками, весь в меня звук и свет воткнут, и вдруг передо мной — живой комочек, который ничего из этого не понимает. Просто тянется.
— Ты на него так смотрела… — администратор присел на стул. — Прямо не сводила глаз.
— Потому что первая мысль была: «О боже, какой он смешной и потешный, дайте я его обниму», — она развела руками. — Инстинкт… какой‑то такой, простой, человеческий. Поиграться, понянчиться, что‑нибудь сказать. А рядом внутри сразу поднимается голос: «Ты на сцене, у тебя концерт, дисциплина, регламент».
— Ты же понимаешь, почему, — осторожно сказал он. — Безопасность, родители, камеры…
— Понимаю, — кивнула она. — И именно поэтому стою и пою дальше. Улыбаюсь ему, «озаряю» как могу, балансирую между песней и этим малышом.
С виду — идеальная картинка: артистка, ребёнок, умиление.
А внутри — конфликт такой силы, что кажется, ещё чуть‑чуть — и я просто сорвусь с места.
— Чего ты больше боялась? — спросил он. — Что его обидишь или что тебя отругают?
— Честно? Обоего. — Она задумалась. — С одной стороны, чужой ребёнок — это ответственность. Ты не имеешь права брать его на руки без мамы, не знаешь, как они к этому отнесутся.
С другой — я знаю, как у нас устроено: «нарушила рамки — выговор, испортила картинку — разговор с продюсером». В крайнем случае — «не вписалась в формат группы».
— А после концерта, когда ты его взяла… — администратор улыбнулся. — Видел, как он к твоей гарнитуре тянулся?
— Да, это был самый честный момент вечера, — она тоже улыбнулась. — Маленькие пальчики тянутся к проводам, к микрофону: для него это просто блестящая штука.
А я в этот момент понимаю: для меня вся эта техника — и свобода, и клетка.
И говорю ему: «Не трогай, это не игрушка», — и как будто сама себе это же повторяю.
— Ты правда боишься, что за такое могут «заставить уйти из группы»? — тихо спросил он.
— Я знаю, что у нас могут, — пожала она плечами. — У нас строго: шаг в сторону — самовольство.
Я же видела не раз: кто слишком много позволяет себе быть человеком на сцене, а не только «участницей проекта», того аккуратно отодвигают.
— Но ты всё равно смотрела на него тёпло, — напомнил он. — Ты не отстранилась, не сделала вид, что его нет.
— Потому что в эти секунды я переставала быть только «поп-певицей», — сказала она. — Я была просто взрослой женщиной, у которой внутри шевелится что‑то материнское.
Да, ребёнок чужой, да, я для него посторонняя взрослая. Но симпатия — настоящая, не постановочная.
И то, что я не смогла к нему подойти во время песни — это не потому, что не хотела. Это потому что есть рамки, в которые нас аккуратно загнали.
— Ты ж не робот, — мягко сказал администратор. — И хорошо, что это видно.
— Главное — чтобы не «слишком видно», — горько усмехнулась она. — Иначе начнут объяснять, что «личные порывы мешают профессионализму».
— А ты как сама это чувствуешь? — он посмотрел внимательнее. — Жалеешь, что не нарушила дисциплину?
Она помолчала.
— С одной стороны — да. Хотелось однажды поступить не по инструкции, а по сердцу: спуститься, присесть рядом, сказать пару слов прямо ему, а не десяткам рядов.
С другой — я понимаю: я в системе. И пока я в ней, я должна выбирать моменты, где могу быть «живой», а где — только «правильной».
Сегодня мой максимум был — взгляд, улыбка, несколько секунд после концерта, когда мама разрешила мне взять его на руки.
— Может, этого и достаточно, — мягко сказал он. — Для него — точно. Он же не знает всех этих ваших правил. Он просто почувствовал, что его здесь любят.
— Хочется верить, — кивнула она. — Что для него я осталась не «тётей с телевизора», а просто тёплой взрослой, которая его аккуратно подержала и улыбнулась.
А для себя… — она вздохнула. — Для себя я запомню не аплодисменты, а вот этот момент, когда годовалый малыш одним своим шагом напомнил мне: за всей гарнитурой, рамками и дисциплиной я всё ещё человек.
— И это главное, — сказал администратор. — Потому что если это когда‑нибудь исчезнет, никакие концерты уже не будут иметь смысла.
Она кивнула, глядя куда‑то мимо зеркала, туда, где на сцене всё ещё стояла она — в свете, в звуке, с микрофоном у рта.
И где маленький чужой ребёнок на секунду сделал её ближе к самой себе, чем все песни за вечер.
Сергей Сырчин 05.12.2025 22:31 Заявить о нарушении
— Того, который к сцене подошёл, пока ты пела? — администратор остановился в дверях. — Видела, конечно. У тебя лицо сразу другое стало.
— Он шёл так уверенно… — она усмехнулась. — А я стою, пою, головной микрофон закрывает рот, уши сжаты наушниками, весь в меня звук и свет воткнут, и вдруг передо мной — живой комочек, который ничего из этого не понимает. Просто тянется.
— Ты на него так смотрела… — администратор присел на стул. — Прямо не сводила глаз.
— Потому что первая мысль была: «О боже, какой он смешной и потешный, дайте я его обниму», — она развела руками. — Инстинкт… какой‑то такой, простой, человеческий. Поиграться, понянчиться, что‑нибудь сказать. А рядом внутри сразу поднимается голос: «Ты на сцене, у тебя концерт, дисциплина, регламент».
— Ты же понимаешь, почему, — осторожно сказал он. — Безопасность, родители, камеры…
— Понимаю, — кивнула она. — И именно поэтому стою и пою дальше. Улыбаюсь ему, «озаряю» как могу, балансирую между песней и этим малышом.
С виду — идеальная картинка: артистка, ребёнок, умиление.
А внутри — конфликт такой силы, что кажется, ещё чуть‑чуть — и я просто сорвусь с места.
— Чего ты больше боялась? — спросил он. — Что его обидишь или что тебя отругают?
— Честно? Обоего. — Она задумалась. — С одной стороны, чужой ребёнок — это ответственность. Ты не имеешь права брать его на руки без мамы, не знаешь, как они к этому отнесутся.
С другой — я знаю, как у нас устроено: «нарушила рамки — выговор, испортила картинку — разговор с продюсером». В крайнем случае — «не вписалась в формат группы».
— А после концерта, когда ты его взяла… — администратор улыбнулся. — Видел, как он к твоей гарнитуре тянулся?
— Да, это был самый честный момент вечера, — она тоже улыбнулась. — Маленькие пальчики тянутся к проводам, к микрофону: для него это просто блестящая штука.
А я в этот момент понимаю: для меня вся эта техника — и свобода, и клетка.
И говорю ему: «Не трогай, это не игрушка», — и как будто сама себе это же повторяю.
— Ты правда боишься, что за такое могут «заставить уйти из группы»? — тихо спросил он.
— Я знаю, что у нас могут, — пожала она плечами. — У нас строго: шаг в сторону — самовольство.
Я же видела не раз: кто слишком много позволяет себе быть человеком на сцене, а не только «участницей проекта», того аккуратно отодвигают.
— Но ты всё равно смотрела на него тёпло, — напомнил он. — Ты не отстранилась, не сделала вид, что его нет.
— Потому что в эти секунды я переставала быть только «поп-певицей», — сказала она. — Я была просто взрослой женщиной, у которой внутри шевелится что‑то материнское.
Да, ребёнок чужой, да, я для него посторонняя взрослая. Но симпатия — настоящая, не постановочная.
И то, что я не смогла к нему подойти во время песни — это не потому, что не хотела. Это потому что есть рамки, в которые нас аккуратно загнали.
— Ты ж не робот, — мягко сказал администратор. — И хорошо, что это видно.
— Главное — чтобы не «слишком видно», — горько усмехнулась она. — Иначе начнут объяснять, что «личные порывы мешают профессионализму».
— А ты как сама это чувствуешь? — он посмотрел внимательнее. — Жалеешь, что не нарушила дисциплину?
Она помолчала.
— С одной стороны — да. Хотелось однажды поступить не по инструкции, а по сердцу: спуститься, присесть рядом, сказать пару слов прямо ему, а не десяткам рядов.
С другой — я понимаю: я в системе. И пока я в ней, я должна выбирать моменты, где могу быть «живой», а где — только «правильной».
Сегодня мой максимум был — взгляд, улыбка, несколько секунд после концерта, когда мама разрешила мне взять его на руки.
— Может, этого и достаточно, — мягко сказал он. — Для него — точно. Он же не знает всех этих ваших правил. Он просто почувствовал, что его здесь любят.
— Хочется верить, — кивнула она. — Что для него я осталась не «тётей с телевизора», а просто тёплой взрослой, которая его аккуратно подержала и улыбнулась.
А для себя… — она вздохнула. — Для себя я запомню не аплодисменты, а вот этот момент, когда годовалый малыш одним своим шагом напомнил мне: за всей гарнитурой, рамками и дисциплиной я всё ещё человек.
— И это главное, — сказал администратор. — Потому что если это когда‑нибудь исчезнет, никакие концерты уже не будут иметь смысла.
Она кивнула, глядя куда‑то мимо зеркала, туда, где на сцене всё ещё стояла она — в свете, в звуке, с микрофоном у рта.
И где маленький чужой ребёнок на секунду сделал её ближе к самой себе, чем все песни за вечер.
Сергей Сырчин 05.12.2025 22:31 Заявить о нарушении
Непростая встреча на сцене
В зале царила атмосфера предвкушения. Звукорежиссёр в наушнике давал последние указания:
— Микрофон установлен идеально, держите его ближе к губам.
Оператор закончил настройку камеры:
— Всё готово, начинаем.
Певица вышла на сцену. Её лазурные глаза сияли, пока она исполняла песню. Внезапно в первом ряду она заметила малыша, который с любопытством разглядывал её. Их взгляды встретились, и сердце артистки пропустило удар.
Ребёнок, словно почувствовав её тепло, сделал шаг вперёд. Певица с трудом сдерживала порыв подойти к нему, материнский инстинкт требовал обнять малыша.
— Держи ритм, не сбивайся, — прозвучал голос продюсера в наушнике.
Она продолжала петь, но глаза её не отрывались от малыша. Контакт был установлен, и певица чувствовала, как внутри разгорается конфликт между долгом и материнским инстинктом.
Закончив песню, она сделала шаг к ребёнку:
— Какой ты славный! — улыбнулась она.
Малыш потянулся к её микрофону:
— Не трогай, пожалуйста, — мягко отстранила его певица. — Это не игрушка.
Режиссёр в наушнике выдохнул с облегчением:
— Отлично справилась, держала себя в руках.
Публика зааплодировала, не подозревая о внутренней борьбе артистки. После концерта, когда технические специалисты разбирали оборудование, певица подошла к малышу:
— Какой ты чудесный! — прошептала она, беря его на руки.
Ребёнок улыбнулся в ответ, и на мгновение все правила и ограничения перестали существовать. Но певица знала — дисциплина превыше всего. Нельзя нарушать установленные рамки, иначе продюсер может быть недоволен, а это грозит исключением из группы.
В гримёрке она размышляла о случившемся:
— Как же сложно иногда бывает держать себя в руках… — призналась она звукорежиссёру.
Тот понимающе кивнул:
— Профессионализм — это умение совмещать эмоции и работу. Ты справилась блестяще.
И хотя внутренний конфликт всё ещё давал о себе знать, певица понимала — она поступила правильно, сохранив баланс между сценой и материнским инстинктом.
Сергей Сырчин 07.12.2025 19:19 Заявить о нарушении
В зале царила атмосфера предвкушения. Звукорежиссёр в наушнике давал последние указания:
— Микрофон установлен идеально, держите его ближе к губам.
Оператор закончил настройку камеры:
— Всё готово, начинаем.
Певица вышла на сцену. Её лазурные глаза сияли, пока она исполняла песню. Внезапно в первом ряду она заметила малыша, который с любопытством разглядывал её. Их взгляды встретились, и сердце артистки пропустило удар.
Ребёнок, словно почувствовав её тепло, сделал шаг вперёд. Певица с трудом сдерживала порыв подойти к нему, материнский инстинкт требовал обнять малыша.
— Держи ритм, не сбивайся, — прозвучал голос продюсера в наушнике.
Она продолжала петь, но глаза её не отрывались от малыша. Контакт был установлен, и певица чувствовала, как внутри разгорается конфликт между долгом и материнским инстинктом.
Закончив песню, она сделала шаг к ребёнку:
— Какой ты славный! — улыбнулась она.
Малыш потянулся к её микрофону:
— Не трогай, пожалуйста, — мягко отстранила его певица. — Это не игрушка.
Режиссёр в наушнике выдохнул с облегчением:
— Отлично справилась, держала себя в руках.
Публика зааплодировала, не подозревая о внутренней борьбе артистки. После концерта, когда технические специалисты разбирали оборудование, певица подошла к малышу:
— Какой ты чудесный! — прошептала она, беря его на руки.
Ребёнок улыбнулся в ответ, и на мгновение все правила и ограничения перестали существовать. Но певица знала — дисциплина превыше всего. Нельзя нарушать установленные рамки, иначе продюсер может быть недоволен, а это грозит исключением из группы.
В гримёрке она размышляла о случившемся:
— Как же сложно иногда бывает держать себя в руках… — призналась она звукорежиссёру.
Тот понимающе кивнул:
— Профессионализм — это умение совмещать эмоции и работу. Ты справилась блестяще.
И хотя внутренний конфликт всё ещё давал о себе знать, певица понимала — она поступила правильно, сохранив баланс между сценой и материнским инстинктом.
Сергей Сырчин 07.12.2025 19:19 Заявить о нарушении