Огрызок и монета

«Элегия с огрызком и монетой»
(посвящается И. Б.)

Мир — это комната, где трудятся пылинки, 
вращаясь в луче, как монахи за упокой вечности. 
Мессир Баэль, поправший геометрию ада, 
рисует на стене циркулем яблоко Евы — 
недоеденное, с червоточиной вместо сердцевины. 
Здесь мысль стоит столько же, сколько огрызок 
на блюде из эпохи Возрождения: ренессанс 
приходит, когда плесень съедает последний мазок. 
Слово — это эпитафия, высеченная на языке пламени, 
но пламя гаснет, оставляя пепел согласных. 
Что тяжелее: звон динария в кармане Иуды 
или тишина меж зубов, где застрял плод познанья? 
Вопрос, достойный Сократа, но ответа — как птичьего молока. 

Труд — это поцелуй современности в лоб столетиям, 
где каждый поцелуй — расчетлив, как логарифм. 
Мы строим Вавилон из пустых бутылок и цитат, 
а Баэль, смеясь, подменяет кирпичи игральными костями. 
Первородный грех? Всего лишь недосмотр садовника: 
червь заполз в рай раньше, чем Адам нашёл работу. 
Теперь мы копаем землю не лопатами, а вопросами, 
но урожай — всегда лишь горсть праха с примесью глаголов. 
Монета звенит, падая в фонтан желаний, 
но огрызок плывёт против течения, как еретик, 
и только дети смеются, бросая в воду гальки — 
маленькие «почему», тонущие без эха. 

Слово, что легче воздуха, тяжелеет от смысла, 
как облако, наполненное дождём из свинца. 
Баэль в костюме ар-деко танцует чарльстон 
на могилах поэтов, выбивая ритм каблуками. 
«Всё тлен!» — шепчут буквы, распадаясь на штрихи, 
но точка в конце — это вечность, сжатая в атом. 
Огрызок яблока прорастает в желудок истории 
ветвью, где вянут флаги всех революций. 
Монета же — лишь зеркало для слепых экономик, 
где Харон давно пересел на яхту олигарха. 
Что останется, когда замолчат последние лиры? 
Шуршание крыс в библиотеках да шепоток праха 
на губах влюблённых, целующихся у метро «Парк Культуры». 

...А Баэль уже пишет новую главу апокрифа: 
«Человек — это ошибка в черновике Бога. 
Но даже Творцу положено право на редактуру — 
вот почему смерть похожа на корректорскую правку». 
Огрызок, забытый на краю стола времён, 
становится кометой в хвосте мирозданья. 
Монета катится в щель между днём и ночью, 
а слово, как Прометей, вечно ворует огонь 
и вечно приковано к скале словарей. 
В этом мире, где труд измеряется усталостью фотонов, 
мы все — соавторы вечности, пишущие кровью 
на папирусе ветра. Но когда ураган стихает, 
остаётся лишь поцелуй современности — холодный, как клик мыши.