Я слышу

Ни страха. Ни пустоты.
Мерный холод, и звон постылый.
Первый шаг — не из темноты.
Он от края своей могилы.

Нет ни слёз. Ни привычной дрожи.
Ни молитвы, с утра, в дыму.
И мой шёпот не колет рёбер,
Острой спицей пронзая тьму.

Нет надежды. Колючей язвой,
Прорастающей в глубине.
И твой голос в немой парадной —
Растворяется в новом дне.

И твой крик — исчезает залпом,
Без осадка, на дне широт.
И мой вой, дикий плач ребёнка —
Затихает средь мерных вод.

И мой вихрь, моя ломка, стужа —
Нежным пледом, по кожей стылой.

Так хотела… Но я не буду —
Возвращаться в свою могилу.

Нет там места. И нету смысла.
Нет ростков — среди липкой грязи.
Я не «их», я — своё спасенье.
Та, что строит отныне храмы.

Я не лживая. Я не с*ка.
Я не пленник твоих обид.
Я держала, у края, руку.
И ждала тебя столько лет.

Билась крайним листом осенним,
В не зашторенное окно.
Но в душе — я капель, я солнце,
Я непринятое тепло.

И себя различая, мельком,
В старых, битых, нечайных фразах —
Я за нас умирала в войнах,
Пока ты разносил заразу.

Я стояла одна. На плахе.
Я рубила канаты, лески.
Я себя заковав цепями —
Обрекала на муки зверство.

И чинила, ломая снова,
То, что было начально — цельным.
И мечтала, себя забывши,
Кончить метким в висок прицельным.

И кляла. И стирала стопы,
О шершавый бетон любви.
Я была для тебя — «удобство».
Для себя я была — «сгори».

И отчаянно, и некстати,
И всегда запоздало, вновь —
Я ревела в сырой кровати,
Обещая однажды смочь.

Ни себе, ни Богам — надежде,
Той, что искрой тушила рёв.
Что душила меня сильнее,
Чем пощёчины острых слов.

Обещая, восстав из пепла,
Себя крепко крылом укрыв —
Никогда не вернуться в место,
Где остался мой жалкий труп.

Обещая. На коже шрамом,
Оставляя обет себе,
Что не стану засечкой кроткой,
На беспамятства полотне.

И дыша, через раз, украдкой,
Отключая всех чувств ярмо —
Я иду. В никуда. Но ярко —
Освещаю себе я путь.

И не жгу. Не пытаю ядом.
Не желаю себя изжить.
Я не призрак сбежавший с Ада.
Воин — выбравший смерти жизнь.