Ноябрь 1941 года - сапоги для парада

На фото: слева - фронтовая сапожная мастерская; справа - те самые хромовые сапоги

Как бы не вытравляли из нашей памяти прежние «знаменательные даты», как говорили в «мрачные годы диктата КПСС», но у меня они и на восьмом десятке жизни все еще прочно сидят в памяти. Вот и в ноябре и для нас, и, тем более, для наших отцов и дедов главным праздником был вовсе не День народного единства, отмечаемый ныне в день поминовения Казанской иконы Божией Матери, а годовщина (в нынешних терминах) октябрьского переворота. А тогда этот праздник именовался годовщиной Великой октябрьской социалистической революции.
Так вот, и в начале текущего ноября я отчего-то вспомнил одно давнее событие, имевшее место в моем далеком детстве, а точнее - один давний разговор отца с однополчанином. Я, будучи еще дошколенком, уже вполне четко понимал, о чем речь. Это был ноябрь 1959-го года. (Помню это отчетливо, поскольку в следующем, 1960-м, году я в этот самый День Великого Октября, будучи уже первоклассником, сияя от гордости, разглядывал новенькую октябрятскую звездочку, только что прикрепленную на мою, такую же новенькую, школьную форму.)
В том разговоре папа вспоминал, как в 1941 году, где-то за неделю-две до легендарного парада на Красной площади, посвященного 24-й годовщине Великого Октября, к ним в Алешинские казармы, ранее именовавшиеся  Крутицкими, где он с четырнадцатилетнего возраста трудился сначала подмастерьем, а в тот год – уже полноценным сапожником) приехал какой-то важный чин из НКВД. То есть, это сейчас мы многое знаем об этом историческом параде, а тогда и сам факт, и время его проведении  были строго засекречены, а «большой человек» в форме старшего офицера НКВД лишнего не говорил. Он просто прошел от КПП до кабинета командира части, зашел в него, переговорил с командиром около получаса за закрытыми дверями, оставил какие-то бумаги и тихо отбыл. Командир вызвал к себе заместителя, ведавшего всем спектром хозяйственных вопросов, и поставил перед ним боевую задачу. Замечу кстати, что помимо известной на всю страну гауптвахты, там размещались тыловые службы Московского военного округа. Это так, к слову.
Вот такая предыстория этого события. А описание самого события, которое отец вспоминал с заехавшим на пару часов однополчанином, бывшим в Москве проездом, я, честно говоря, слышал отрывочно, потому что напрямую в беседе двух фронтовиков, конечно, не участвовал, а просто то заходил в комнату, где они сидели за рюмочкой,  то выходил оттуда по каким-то своим, мальчишеским делам. Да и мужчины говорили о разном многом, вспоминали не только боевые действия, в которых участвовали, но чаще какие-то забавные бытовые подробности военного своего бытия, а более всего - живых и погибших боевых своих товарищей и друзей… В общем, честно скажу: какого-то цельного представления о разговоре у меня не сложилось. Но отчего-то захотелось рассказать об этом маленьком подвиге, совершенном сущими мальчишками (напомню: отцу тогда было пятнадцать лет, да и многие его собратья по сапожному делу были несильно старше, все допризывники!) под руководством инвалида-взводного. Посему,  для того, чтобы придать повествованию некий завершенный характер, мне пришлось что-то додумать, как бы реконструировать  - вроде того, как наши палеонтологи по ископаемому черепу полностью восстанавливают внешний вид всего человека в целом. Итак…
Немного о самом параде и о том значении, которое он сыграл в ходе Великой Отечественной войны 1941-1945гг. Как офицер запаса, прослушавший курс ИВиВИ (История войн и военного искусства), который нам читал генерал М.С.Тур, ответственно заявляю, что такой парад представлял собой очень серьезную и важную войсковую  операцию. Сам факт и время проведения парада держались в строгом секрете. На трибунах были все руководители СССР, в том числе – Сталин и Молотов. Принимал парад С.М.Буденный, а командовал парадом командующий Московским военным округом генерал-лейтенант П.Артемьев.  В нем приняли участие чуть более двадцати восьми тысяч воинов, среди которых были пехотинцы, танкисты, артиллеристы, кавалеристы. Участвовали также воины на пулеметных тачанках, мотоциклисты, парад прикрывала авиация, длился он около получаса, все участники сразу ушли на фронт.
Торжественный марш войск на Красной площади открыли курсанты артиллерийского училища. С развёрнутыми знамёнами, под боевые марши, исполняемые оркестром штаба МВО под управлением Василия Агапкина, шли по главной площади страны артиллеристы и пехотинцы, зенитчики и моряки. Потом по Красной площади двинулись конница, знаменитые пулемётные тачанки, прошли танки Т-34 и КВ-1.
            В параде приняли участие:
-батальоны курсантов Окружного военно-политического училища,
-Краснознаменного артиллерийского училища
-полк 2-й Московской стрелковой дивизии
-полк 332-й дивизии имени Фрунзе,
-стрелковые, кавалерийские и танковые части дивизии имени Дзержинского,
-Московский флотский экипаж
-Особый батальон военного совета МВО и МЗО,
-батальон бывших красногвардейцев
-два батальона Всеобуча
-два артиллерийских полка Московской зоны обороны,
-сводный зенитный полк ПВО,
-две танковые бригады (31-я и 33-я) из резерва Ставки ВГК.
Про этот замечательный парад можно легко найти все подробности. Я хочу лишь коротко рассказать о том самом маленьком мирном подвиге, который совершили мальчишки и инвалиды из мастерских Алешинских казарм.
Итак, после краткой беседы с офицером НКВД, который оставил некий секретный приказ на столе у зама командира по хозяйственной части, в ведении которого были, в том числе, и сапожные мастерские, он вызвал к себе бригадира сапожников, а формально – командира взвода. Трудились в мастерских, в основном, комиссованные либо находившиеся в отпусках по ранению бойцы да такие, как мой отец, московские пацаны. Шесть дней они работали в мастерских и там же, в казармах, и проживали. По воскресеньям их, как правило, отпускали в увольнительные. Все они считались вольнонаемными военнослужащими, что давало им некоторые преимущества перед гражданскими: во-первых, повышенная оплата труда плюс усиленный военный паек. Вдобавок, их командир добился даже, чтобы им и боевые платили: как-то так зачастую случалось, что они и во время воздушной тревоги продолжали работать, а дежурный наряд отправлялся на крышу для борьбы с «зажигалками». Во-вторых, на всех них распространялась бронь, т.е. отсрочка от мобилизации, что было важным моментом для семейных бойцов, да и для мамочек юных тыловых работников. Забегая немного вперед, скажу, что последнее радовало мою бабку (т.е. папину мать), но огорчало его самого, ибо как только он, по достижении 17-ти лет, попытался пойти добровольцем на фронт, его офицеры военкомата по месту жительства тут же и «завернули». И пришлось ему ждать регулярного призыва аж до 1944 года. Это при том, что его семью и его лично власть сильно обидела: отец родился в начале 1926 года в доме на Зацепе, который принадлежал его отцу. Так их сначала годами «уплотняли» (т.е.подселяли к ним сначала одну семью, потом вторую, третью), а потом и вовсе выбросили в барак на самую окраину города – в район Южного порта. И, словно в издевку, бараки эти выстроили в месте, называемом тогда Сукино болото. Но, как говаривал папин отец (мой дед Георгий), «…Разве можно Отечество винить в том, что во главе его иной раз встают мерзавцы? Защищать его от врага – наш долг. Ты же мать в беде не бросишь - тем более, если она больна…». Сам дед на фронт не смог пойти – он еще в Первую Мировую пострадал от химической атаки, когда немцы впервые применили иприт. Дед так и не оправился от этого отравления, отец говорил, что полностью здоровым он его и не помнил. Пока хватало сил, дед служил певчим: сначала в Храме Христа Спасителя, а потом (когда храм взорвали) – в Богоявленском кафедральном соборе, что в Елохове. Вдобавок, конечно, и большевистские гонения здоровья ему не прибавили. Умер дед в 1949 году, поэтому я все про него знаю только со слов бабки моей, Ксении Федоровны, отца да теток, сестер отца (Антонины и Надежды). А старшего брата папы, дядю Сережу, я видел раза три всего – на похоронах бабушки и теток. Он как-то всегда жил своей жизнью. И вроде бы не очень далеко – в Нижнем Новгороде, это от Москвы всего-то четыре сотни километров. Отец с мамой бывали у него в гостях не раз, ездили туда еще до моего рождения, на мотоцикле (без коляски, между прочим!) – отец по молодости был крут, и не только на фронте!  А в то время, о котором я здесь повествую, дядя Сережа трудился сапожником вместе с отцом там же, в Алешинских казармах, на фронт он ушел весной 1942 года. Отец вспоминал, что у многих московских, настроенных по-боевому, мальчишек, было опасение, что как бы без них немца не разбили. Такие тогда были в Москве ребята, не то, что нынешнее балованное хомячье – детки и внуки разнообразных «понаехов», прилипших намертво к телу моего родного города и сосущих его святую кровь, как голливудские зомби и вампиры. А защищать Москву и Отечество кто будет, а?  Ну, вопрос риторический, и отвечать на него, выходит, некому… Стереть эту мразь с лица моей несчастной Москвы я, конечно, не в силах, но и дышать одним воздухом с этим отребьем мне, коренному москвичу, неудобно. Вот и живу уже более двадцати лет вне столицы… Но я сейчас не об этом. Вспоминая события конца октября-начала ноября 1941 года, отец и его однополчанин (как я ни напрягался, так и не смог вытащить из глубин своей памяти ни имени, ни фамилии того веселого папиного фронтового друга)как-то особенно тепло про это говорили. 
Ну, так вот, о боевой задаче. Нужно было срочно отремонтировать тридцать пар и сшить десять новых пар офицерских сапог для участников парада на Красной площади, в том числе пять пар для высших командиров. А что же это были за сапоги? Это были яловые, юфтевые и хромовые сапоги, изготавливались они по строгому регламенту. Вот как это описывалось в документах военного ведомства СССР того времени.
Сапоги хромовые (описание из приказа НКО СССР 1936г. №229) с поднарядом, подклейкой или сквозным футором, с внутренней подложкой, с винтовым креплением низа. Сапоги хромовые изготавливаются: голенища и переда из хромового выростка или опойка; поднаряд — из краснодубного барана, вырост из опойка, козла или конины; подпяточники — из любой кожи; подклейка или футор — из краснодубного или хромового опойка, выростка конины или козла; задний внутренней ремень — из хрома выростка или опойка. Низ кожаный, подошва из подошвенной кожи растительного дубления, подложка (внутренняя) из краснодубной подошвенной кожи, задники кожаные из краснодубной подошвенной кожи; мягкий пласт из стелечной кожи; каблуки из кожанина; набойки кожаные.

Каким-то удивительным закоулком памяти я вспомнил упоминавшуюся в разговоре отца с его фронтовым другом фамилию одного из участников парада, а именно – командира 332-й дивизии им.М.В.Фрунзе полковника Серебрякова. Это был храбрый воин и командир, погибший в наступательном бою в апреле 1942 года. А я так и не сумел вспомнить, по какой причине упоминался этот офицер. Видимо, папин собеседник служил под его началом и, кажется, сам был участником того парада. Но это не точно, а что абсолютно точно, так это то, что они вместе с отцом воевали после Победы над Германией в Маньчжурии - против японского милитаризма, как тогда говорилось. Потом вместе служили в погранвойсках на острове Сахалин и расстались только в 1950-м году.
Но вернемся к боевому заданию. Как именно, какими усилиями досталось ребятам выполнение приказа, не слышал. Однако, из разговора запомнил, что задача была успешно (даже досрочно) выполнена. Все – и мальчишки, и воины – трудились ударно. Папа говорил,  кажется, что они даже устроили между собой нечто вроде соревнования. Как это было похоже на молодежь военных лет! - абсолютно в духе того времени.   
А после выполнения этого важного дела они, как сказал отец, какое-то время по инерции работали ударными темпами. А по результатам этого особого поручения все закончилось просто и даже немного буднично, а именно - рядовым выдали премию и дополнительный паек, а их командир получил некую правительственную награду. Такие дела...