Не свои

Гуляют подростки по городу. Один из них, Артём, говорит:
—Пацаны, я знаю клёвую заброшку. Давайте сходим!
Паша расмеялся:
—Очередной сарай?
Дима немного дрожащим голосом:
—Опять ты за сво;?
—Да нет! — махнул рукой Артём и повёл их к огромному зданию старой больницы сталинских времён.

Артём первым шагнул в темноту, зовя остальных за собой. У Паши загорелись глаза азартом, а Дмитрий нервно начал грызть ногти. Внутри пахло плесенью, пылью и чем-то кислым. Они бродили по длинным коридорам, находили странные шприцы, обглоданные кости и пристанища бездомных, похожие на гнёзда.

Внезапно из темноты донёсся приглушённый плач. Дима не выдержал:
—Я лучше пойду! — выдохнул он, почти плача, и, не дожидаясь ответа, побежал к выходу, спотыкаясь о развалины.

Артём и Паша продолжили исследовать больницу. Лишь глубокой ночью, ближе к т;мнаму туману, они вышли на пустынную улицу. И тут Паша увидел знакомую фигуру у обочины — тот же пиджак, та же причёска, даже родинка на щеке. Его отец. Но глаза... глаза были не привычные карие, а мутные, серо-зелёные, словно покрытые пеленой.
—Пап, подвезёшь нас до дому? — неуверенно спросил Паша.
Мужчина молча кивнул,и его губы растянулись в беззвучной улыбке.

На следующее утро Дима пришёл в школу. Друзей его там не было. Когда он уже начал нервничать, в класс вошёл незнакомый учитель в идеально отглаженном костюме. Его кожа была неестественно загорелой, а губы растянуты в странной, застывшей улыбке. Но самое жуткое были его глаза — те самые серо-зелёные, бездонные.

Он говорил ровным, бархатным голосом, но когда поворачивал голову, свет падал на его кожу под странным углом — и на секунду казалось, будто это не кожа, а тончайший воск, чуть плавящийся у висков. Его улыбка не менялась, когда он произносил слова, а моргал он с точным, механическим интервалом, будто кто-то считал секунды внутри него.

Он подошёл к столу Димы, наклонился, и от него пахло не табаком или одеколоном, а сладковатым запахом старой пыли и формалина, как в той самой больнице.
—Волнуешься, Дмитрий? — спросил он, и его голос был слишком уж идеальным, без единой хрипотцы. — Не стоит. Скоро всё станет... гораздо лучше.

И Дима заметил, что когда учитель говорит, его кадык не двигается. Совсем.