Мой дом летит на краешке луны,

.   
.     Забыв о тяжести, о законе страха.
.     Я пью из чаши пустоты вино,
.     И в звёздах тонут мои старые грехи.

 
.     Они думают, что я умираю. Они видят бледность кожи, прилипшую к скулам, и дрожь в пальцах, не способных больше удержать чашу с земным вином. Какая наивность. Я не умираю — я растворяюсь. Я отменяю себя, как отменяют опечатку в безупречном тексте мироздания.

.      Мой дом — не эти четыре стены, пропитанные запахом воска и увядших роз. Мой дом — это осколок пространства, сорвавшийся с орбиты послушания. Он летит, отважный и юродивый, на самом краешке луны, что серпом впивается в бархат небытия. Мы забыли о тяжести. Мы отменили её гордым, цветаевским презрением к закону страха. Что есть гравитация, как не трусость материи, её боязнь упасть и разбиться? Мы разбились — и обрели свободу.

.      Я подношу к губам чашу. В ней — ничто. Пустота, холодная и густая, как эфир между звёзд. Это вино иной субстанции, и пью я его не жадно, а с ироничной усмешкой посвящённой. Каждый глоток — это стирание. Вчера сгорело письмо, что я писала десять лет, полных лживой нежности. Позавчера растаял звук его шагов на лестнице. А сейчас, вот сейчас, по краю чаши пузырьком вскипает и лопается моё последнее воспоминание о детстве: жёлтый одуванчик в кулаке .
.      И это не больно. Это — великолепно. Это аскеза гордеца, сжигающего свои доспехи, чтобы стать легче дыма.

.     Мои старые грехи… Ах, да. Они тяжелы и уродливы, как речные голыши, отполированные ложью и слабостью. Но мы летим слишком высоко. Скорость и вакуум безразличны к морали.
.     Я смотрю, как эти камни, один за другим, со свистом уходят за борт и тонут в бездне, усыпанной алмазной пылью звёзд. Они не достигают их, конечно. Они просто исчезают в пути, прощённые не Богом, а моим собственным забвением.

.     Ирония судьбы? Нет. Ирония — мой последний доспех. Я, отринувшая все законы, становлюсь законом для самой себя. Я, у которой отняли всё, добровольно раздаю последние крохи памяти. В этом жесте — вся меланхолия моего пола: мы всегда отдаём, даже когда у нас отнимают. Но на этот раз я отдаю не любовь, а её противоположность. И в этом — моя гордая, одинокая победа.

.     Луна режет край моего окна. Дом летит быстрее. Скоро и он рассыплется на атомы, и я останусь одна в этом ледяном великолепии. Совершенство? Нет. Потребность вечно совершенствовать себя, даже если от «себя» уже ничего не осталось. Лишь это напряжение, этот бесконечный порыв ввысь, где нет ни боли, ни тяжести, ни необходимости кого-либо прощать.