Шевкун Марк. Курган

Шевкун Марк Евгеньевич
Рук. – Белик Юлия Сергеевна
Камчатский край

Курган

Курган стоял на самом высоком холме, молчаливый и седой от времени. Он был памятью, а память здесь, в этой степи, была важнее воды. Мальчишкой Артем бегал к нему, прикладывал ухо к холодной земле и слушал. Дед говорил: «Слышишь, как шумит? Это не ветер. Это они говорят с тобой. Те, кто лег в эту землю, чтобы мы с тобой ходили по ней».
Теперь Артем стоял у того же кургана, но в руках у него был не самодельный лук, а винтовка. Город за его спиной дышал черным дымом, и воздух выл от пролетающих снарядов. Они отступали, измотанные, почерневшие от пороха и горя. Взвод занял оборону у древнего холма.
– Здесь и будем держаться, – сказал лейтенант, его лицо было похоже на высеченное из камня. – Приказ: продержаться до подхода основных сил. Ни шагу назад.
«Ни шагу назад». Эти слова падали на землю, как семена. Артем посмотрел на своих товарищей. Санитарка Катя, хрупкая, как тростинка, с руками по локоть в чужой крови. Пулеметчик Сергеич, молчаливый уралец, у которого дома осталось трое детей. Молодой пацан Витя, который еще побагровеет при виде убитого врага.
Первую атаку отбили с потерями. Пуля нашла лейтенанта. Он умирал, сжимая в руке комок родной земли, и прошептал Артему: «Держись… здесь… твоя…»
Артем остался за старшего. Он не чувствовал себя героем. Он чувствовал лишь ледяную тяжесть ответственности. Они хоронили товарищей у подножия кургана, и с каждой могилой что-то зрело внутри – не ярость, не отчаяние, а нечто большее.
Ночью Артем не спал. Он снова, как в детстве, приложил ладонь к кургану. И ему почудилось, что сквозь холод почвы идет тихий, могучий гул. Не страх шептала ему древняя земля, а уверенность. Уверенность реки, которая тысячелетиями точит камень. Уверенность хлеба, растущего из чернозема.
Утром пошли танки. Стальные чудовища ползли на их окопы, утюжа позиции. Казалось, все кончено.
– Встаем! – крикнул Артем, и его голос, к его удивлению, звучал твердо и спокойно. – За Родину!
Это не был лозунг из учебника истории. Это была простая констатация факта. Они вставали за свою родину – не за абстрактную страну на карте, а за этот конкретный клочок земли, где лежали их деды, где они сами когда-то бегали мальчишками, за дым своего города, за слезы Кати, за детей Сергеича, за будущее, которое не должно быть растоптано.
Бой превратился в ад. Витя, уже не пацан, а солдат, с гранатой бросился под гусеницы головного танка. Сергеич, раненый, стрелял, пока пулемет не замолк навсегда. Артем дрался в штыковой, чувствуя, как каждый удар – это не только его удар, а удар всех, кто лежал в этой земле.
Когда подошло подкрепление, от взвода осталось трое. Артем, с перебитой рукой, и двое контуженных бойцов. Они сидели на окровавленной земле, не в силах говорить.
Генерал, подъехавший к позициям, снял фуражку перед молчаливым курганом и могилами у его подножия.
– Кто старший? – спросил он.
Артем поднялся.
– Объясните, как вы здесь удержались? По всем расчетам…
Артем медленно перевел взгляд с генерала на курган, на свежие холмики, залитые багряным закатом.
– Мы не просто здесь держались, товарищ генерал. Мы стояли. – Он сделал паузу, подбирая слова. – Во имя них. И во имя тех, кто будет после.
Он посмотрел на далекие огни в тылу, где жили миллионы людей, которые завтра проснутся, пойдут на работу, будут смеяться и любить, даже не зная имен тех, кто сегодня лег в эту землю. Но они будут знать главное – что их родина жива.
И в этом был весь смысл. Не в славе, не в наградах. А в том, чтобы древний курган по-прежнему стоял под мирным небом, а мальчишки будущего могли бы прикладывать к нему ухо и слушать далекий, успокаивающий гул – гул бессмертной жизни. Во имя этого стоило умирать. Во имя этого стоило жить.