История слона

Я – серый африканский слон, всегда им был.
Слоненком несмышлёным продан в зоопарк.
Про Африку родную я давным-давно забыл.
Катаю в парке по аллее взрослых и ребят.

Когда день уходил, я ночи в клетке коротал,
Стоял и думал, чем же в жизни провинился.
За что меня так Бог, какой не знаю, наказал?
Всю жизнь в цепях тяжёлых суждено томиться.

Уже не помню точно тот момент, когда кузнец
Умело ноги в кандалы стальные заковал.
С тех пор ходить в них должен, лишь конец
Существования прервёт мученье как финал.

А ноги часто кровоточат и ужасно ломит кости.
Но дети милые, наивные и ничего совсем не понимают.
Садясь на спину, сначала опасаются, но весело щебечут после,
Когда, катаясь, добрый нрав и безобидность ощущают.

Но раз за разом по ночам одну картинку вижу.
Навязчиво в мозги как фильм заезженный приходит
Охотник, что меня привёз, родителей моих убивший.
С годами нестерпимо режущая боль нисколько не проходит.

Не знаю, почему погонщик крайний невзлюбил,
Который каждый день еду приносит в клетку.
Попробовал бы сам хоть раз то пойло, чем кормил,
А он ещё и бил хлыстом. Терпел всё безответно.

Но было то, что скрашивало жизнь мою в неволе.
Однажды ночью не спалось, дремал всего лишь малость.
Вдруг показалось, еле слышно пискнул вроде кто-то.
Прислушался. Нет точно, так и есть, ведь мне не показалось.

Тихонько хоботом поднял настил гнилой дощатый.
Оттуда высыпались как горох, и врассыпную разбежались
По полу земляному перепуганные серые и рыжие котята
За прутья клетки в тьму. Только один стоять остался.

Смотрел доверчиво большими серыми глазами,
Он был такой, как я давно когда-то, беззащитный.
Я тоже так стоял возле лежавшей бездыханной мамы
Жестоко звероловом неизвестным в Африке убитой.

К нему свой длинный хобот протянув, освободил
От мусора вокруг. На удивление ничуть не испугался.
Нашел мышонка дохлого и рядом на пол положил,
Непросто было, с детства ведь мышей всегда боялся.

С тех пор наполнилось существование в неволе
Каким-то смыслом. Котенок прятался, а ночью выходил.
И даже цепи, как казалось, причиняли меньше боли
Когда его встречал. До этого ни с кем же не дружил.

После работы в парке в клетку захожу усталый,
Ко мне бежит пушистый и взъерошенный дружок.
О ноги трется, забавно с хоботом моим играет,
А иногда лежит и смотрит. Невзгоды все забыть помог.

Старался для него уют, условия создать, как мог.
Лежанку смастерил в углу загона из увядших листьев.
Смотрел, как спал на ней он, ему там было хорошо.
Жизнь одинокая до этого, наполнилась каким-то смыслом.

В то утро я привычно встал. Пришёл смотритель,
Привычно корм насыпал, и убрался после в клетке.
Уж собирался уходить, но тут котёнка вдруг увидел,
Тот вышел из убежища, забавно щурясь от дневного света.

Работник руку протянул, хотел пушистика погладить.
Он с перепуга запищал, впервые же увидел человека,
Не знал ещё что ожидать, и укусил его за палец.
Схватив за шкирку человек, ударил зло кота о клетку.

Весь день, катая ребятню, не выходил из головы
Котёнок, который недвижим лежал в зверинце молча.
Как только день закончился, обратно в клетку поспешил,
Едва за мною поспевал, почти бежал погонщик.

Зайдя в загон, смотрел вокруг с какой-то верой
И надеждой. Нашел его в углу под ветошью лежащим.
Напрасно хоботом расшевелить пытался, гладя нежно.
Не сразу понимание пришло, что умер мой товарищ.

Зайдя, смотритель вилами в кормушку корма положил.
Не знаю, что случилось, будто бес в нутро вселился,
Глаза налились кровью, в безумной злобе всё вокруг крушил,
На волю вырвавшись, уничтожая всё меж клетками носился.

В больные искалеченные ноги колодки медные впивались,
Но я не чуял, хоть цепи и мешали вырваться из зоопарка в город.
Попрятались по норам звери, и даже львы испуганно стояли,
Страшась безумия и ярости ужасной тысячекилограммовой.

Не помню, что, кого и сколько в буйности передавил
Кругом валялись фрагменты зданий, кирпичи, обломки.
Казалось, не существовал упор, который бы остановил
Слона, охваченного бешенством, в той адской гонке.

Простые граждане в неодолимом ужасе по улицам бежали.
Таких не видел беспощадных разрушений этот городок,
Ломал, крушил в безумной злобе всё, чем преграждали
Дорогу. Вдруг маленький ребенок выскочил и встал у ног.

Не знаю, как будто б щёлкнула в мозгу пружина,
Которая, сжимая, в нервном напряжении держала разум.
Внезапно, встав как вкопанный, подвинул хоботом малышку.
Спокойно развернувшись, пошёл по направленью к зоопарку.

Но полицейские уже стреляли из заслонов и укрытий,
Как будто плети щёлкали разрывы из винтовочных стволов.
Передних ног колени подогнулись, грохнулся на них без силы.
Десятки пуль, вонзавшись в плоть, забрали жизнь в конце концов.

На землю рухнуло большое и морщинистое тело.
Последнее что видел, девчушки милой жалостные слёзы.
Любви и ласки с детства не видал, хотя всегда семью хотел я.
То, что действительно бесценно перед смертью только понял.