Дитя, придя в дремучие чащобы

Дитя, придя в дремучие объятья
чащобы беспробудной, вековой,
что лес рождён землёй, великой blядью,  —
не ведает, и вертит головой.

И непрогляден лес, и бесприютен,
и в непролазной гулкой глубине
душа дрожа забудет об уюте,
а плоть уснёт у волка на спине.

Еловых лап объятья нерушимы,
дитя летит, доверившись волчку,
в таких скорбей еловые режимы,
в такую глыбь в еловом мозжечку,

в таких болот треклятые трясины,
в такую ересь мороков стальных,
что никаким речам невыразимы
ни на ненашем, ни на остальных.

Дитя поёт во сне ни по-каковски;
лепечет волк ненашенскую речь...
Щенячья песнь резка так по-московски,
что ни в какие робы не облечь.

Старорежимен лес, старорежимен;
дитя войдёт и выйдет из щедрот.
Глаза таращит страх, они большие,
и от чужого слова ропщет рот.

То ли змея прикинулась лягушкой,
то ли мадам играет в преферанс...
Во мху растёт трава "медвежье ушко";
кикимор крив корявый реверанс.

Дитя, придя в забытые столетья,
волчку на ушко шепчет свой секрет
Вовсю щебечет мировая третья,
в микроволновке ужин разогрет.


                ~ 10 ноября 2025