Убогие

   И кто только до этого додумался: посчитать, на какую сумму каждый из них одет?.. Сидели, как обычно, на трубах у детского садика. Игорь с младшим братиком соседа Валерки играл. «Пахан», он же Павлик, прикольный такой «колобок». А брат его стесняется – большая разница в возрасте (15 и 2 годика), раньше говорил, что это племянник.

   Но Вика все быстро разведала, у нее на такие дела нюх. «Поздние дети – ранние сироты», - процитировала услышанную от своих родичей крылатую фразу, но милостиво позволила приводить иногда юное дарование на дворовую тусовку.

   Братан активно осваивал вторую сигнальную систему, и все, что ни изрекал, вызывало бурную реакцию компании.
   - У малика ножка болит, малик допигался? – уточнил как-то «мелкий» после того, как Васек неловко соскользнул с трубы и подвернул ногу.

   - Устами ребенка… - снова блеснула эрудицией Вика, когда раскаты хохота затихли и форточки в ближайших домах захлопнулись.
   После этого, понятно, к Василию приклеился «позывной» - «малик», вскоре трансформировавшийся в «малек». А словечко «допигался» куда только не пристраивали недели две – в тему и не в тему.  Пока «афорист» не выдал очередной перл…

   Дома Павлуша тоже удивлял взрослых новообразованиями из лексикона «больших братьев». Но в садике мест не хватало, и воспитывали его по-прежнему «в складчину».
   Вот и в тот день, 3 ноября, все поначалу шло по привычному сценарию. Девчонки чуть в сторонке обсуждали кто с кем, кто в чем, что где и почем. Пацаны начали дискуссию: стоит ли вообще идти в армию. Пересказывали наперебой ужастики из телепрограмм и истории из жизни знакомых.

   Пищу для размышлений подкинул вездесущий Павлик, бегавший за оградкой садика с длинной палкой в руках, временно исполнявшей обязанности винтовки.
   - Я стиляю, падай, - командовал он игравшему рядом пареньку-первокласснику, наслаждавшемуся первыми школьными каникулами. Вдруг школяр толкнул малявку, тот неловко плюхнулся на сырой грязный снег и ткнулся щекой в зазубренный конец палки. «Пахан» неуклюже перевернулся, сел на снег. На глаза его навернулись слезы от боли и обиды. Он изо всех сил старался не заплакать.

   Кто-то из «трубачей» (так называла их соседка тетя Галя) подбодрил пострадавшего: «Легким ранением отделался, боец, а если бы в глаз?» И захохотал. Вроде, это был Сева из параллельного 9 «б». У этих «бэшников» с чувством юмора у многих так, специально их подбирали, что ли…

   Игорь перемахнул через забор, подошел к малышу. Тот поднял глаза: губы подрагивали от сдерживаемых всхлипываний, длинные ресницы запорхали, и из-под них выкатилось по крупной слезинке.
   Подросток на секунду застыл, глядя, как медленно стекают по щекам эти капельки, потом схватил мальчика на руки, прижал к себе и тихонько сказал: «Не плачь, все пройдет. Я приду к вам вечером и принесу тебе игрушку. Хочешь машинку?»

   Малыш закивал головой, Игорь передал его Валере, и тот понес братишку домой.
   - Ты у нас прям брат милосердия, - не удержалась от комментария Вика. Все дружно поддержали атаманшу едким хихиканьем.

   Конечно же, это могло прийти в голову только ей: идея развлечься таким странным образом – прикинуть, кто дороже всех одет-обут. У Вики отец занимал какую-то должность в мэрии, говорят, и магазинчик держал. В общем, они не бедствовали. О чем Виктория не забывала регулярно напоминать окружавшим.
   Короче говоря, в графе «итого» этой калькуляции оказалось, что именно на Игоре одежда самая простенькая и дешевая. Собственно, новостью это ни для кого не было, просто раньше друзья на такие вещи (в прямом смысле слова) особого внимания не обращали. А тут…

   - А ботиночки-то, похоже, вообще – секонд хенд, - протянула Вика, - поди, от братца остались в наследство? Это не он минут 10 назад мимо прошел? Что-то трезвый давно, странно даже, видать, затишье перед запоем…
   Это был уже запрещенный прием. Игорь резко повернулся и молча рванул домой. Илья действительно заскочил пообедать, уже успел перекусить и собирался снова на работу. Младший брат влетел в узкий коридор и чуть не столкнул его. С размаха швырнул об пол ботинки.

   - Случилось что? Какая муха тебя укусила?
   - Тебе лучше знать, какая. Ты же обычно у нас «под мухой» бываешь! - выкрикнул он в лицо старшему.
    Тот, вздрогнув, как от удара, на миг застыл.
  - И не гляди так! Обидели бедненького! Полгода он не пьет, в ножки поклониться, что ли?

   Игорь понимал, что надо остановиться, но не мог. Он знал, что упреки несправедливы, вернее, чувствовал это глубоко внутри. А наружу вырывались все накопленные годами обиды.
   - Ненавижу! Лучше бы тебя вовсе не было!

   У Ильи расширились зрачки. Он побледнел, отшатнулся к стене, будто ища опору. Что-то хотел ответить, но лишь беззвучно пошевелил губами и хватнул ртом воздух.
   «Совсем как Павлик», - мелькнула у кричавшего неожиданная мысль, но он отбросил набежавшую жалость, как осенний падающий лист.

   Дверь захлопнулась. Из маленькой комнаты вышла бабушка. Видимо, она прилегла на часок, а внук ее разбудил.
   - Игоречек, что ты такое говоришь! Разве ж можно такими словами бросаться!
   - «Злые языки страшнее пистолета!»  - он театральным жестом схватился за сердце. – Знаю, проходили. И еще что-то про «милость к павшим».
   - К падшим, - тихонько, почти шепотом поправила бабушка.

   - Так и я о том же. Если бы от каждого сказанного «страшного» слова люди и впрямь замертво падали, наша планета давно бы необитаемой стала.
   - Очень может быть. По счастью, мы и бесстрашные, и добрые произносим. И молимся за своих родных.
   - Что-то не очень твои молитвы помогают. Сплошной отстой вокруг.
   - А ты и вокруг внимательнее смотри, и в себя почаще заглядывай. И не только говорить, но и в мыслях себе не позволяй зла кому-то желать. А если б тебе такое брякнули? Себя-то на его место поставь.

  - Ну уж нет. Мне и на своем проблем хватает. А ты вечно его защищаешь: «Это болезнь, он старается, помогать надо!» Если болезнь – пусть лечится, нечего нас позорить.
   - Так он ведь и сам готов. Приедет отец из командировки, будут деньги, пойдет к специалисту.
   - Ага, разбежится. Горбатого могилка исправит!

   - Бог с тобой, Игорек, опять ты за свое!
   - Какой Бог? У нас государство-то советское, то есть это, как его, светское, короче почти сто лет как церковь от государства отделена.   
  -  Да государство-то пусть отделено. А вот душе без веры тяжело.
   - А тебе, что, очень легко?

   Она тихо вздохнула и побрела на кухню. Села у окна. «Как ему объяснить, где слова найти? Хороший ведь парень, но порой заносит. Или возраст такой? Или…»
  И она, в который уже раз, начала перебирать в памяти дни, когда родился ее четвертый сын. Время было трудное, военное. Мужа полгода назад забрали на фронт, а через три месяца похоронка пришла. Родился младшенький слабым, синюшным, и она, грешным делом, подумала, что лучше б и не выжил: каково с такой оравой одной управляться, да в такую лихую пору…

   Леонид потихоньку окреп, вырос высоким красивым парнем, добрым, открытым. Матери – первый помощник и любимец. Женился, дочь родилась. А в 37 лет утонул, хоть и плавал справно. Врачи сказали: скорее всего, сердце прихватило, а заплыл далеко… Илюша – его племянник – через полтора года родился, и очень был похож на дядю.

   От горьких воспоминаний отвлек воробышек: он сначала пытался влететь в форточку, но она его вспугнула, махнув рукой. Тогда он уселся на низ рамы и принялся постукивать клювом по стеклу. Пожилая женщина смотрела на него, не отрываясь, и физически ощущала, как с каждым ударом нарастает тревога где-то внутри. Как будто этот воробьишка не в окно стучал, а где-то в глубине души бил в набатный колокол.

   Внук с полчаса пытался найти себе занятие, но ничего не получалось. Почему-то хотелось плакать.  Когда зазвонил телефон, он вздрогнул от испуга, показалось, что звук был слишком резким. Бабушка на кухне выронила чашку с чаем.
   Увидев, как переменился в лице внук, она покачнулась. Но тут же справилась с собой, только голос задрожал:

   - Кто звонил? Что-то с отцом?
   - С отцом? Не знаю. Мама говорила, он завтра из командировки вернуться должен… Это из больницы звонили. Илью машина сбила.
   - Он жив?
   - …Нет… Не приходя в сознание… Это я виноват!!!

   - Успокойся! – неожиданно твердо произнесла бабушка. – Сходи к матери на работу, скажи, что Илья в больницу попал, серьезная-нет травма, неизвестно. Идите туда вместе. Может, ошибка какая, может, не он это, всяко бывает.
   Мать работала в детском саду. Не в том, что ближний к дому, а чуть поодаль. Игорь шел, не видя ничего вокруг: ноги сами знали дорогу. В голове стучало: «…не приходя в сознание». Слово «умер» он произносить боялся даже мысленно. А перед глазами неотступно стояло лицо брата с застывшей обидой в глазах.

   - Лидия Васильевна на укол к медсестре только что поднялась, приболела немного. Подожди тут, в раздевалке, - напарница прикрыла дверь в игровую комнату, где воспитатели двух ясельных групп и нянечки «Подсолнуха» обычно в тихий час пили чай.

   Может, для воспитанников это и было время затишья, а вот для взрослых, как шутила, бывало, мать, - настоящий «битый» час. Процесс «избиения», похоже, и сейчас был в разгаре. По понятным причинам на этот раз главной «обвиняемой» стала отлучившаяся. Впрочем, тут позволяли себе удовольствие и присутствующим «шпильки вставлять», но за глаза отрывались по полной программе. Запевала, как обычно, - Евгения Евстигнеевна. Коллеги при случае называли ее «Застегнеевной» из-за «милой» привычки раздражаться по любому пустяку и коронной фразы: «Ну и детки пошли! «Застегнула» бы всех!»

   - Конечно, будет тут муж по командировкам мотаться, - из-за недозакрытой двери приглушенно донесся голос «Застегнеевны». – Одевается, как старуха древняя. Да еще и в платочке!
      Остальные «прокурорши» с готовностью закивали. «Что они сегодня, сговорились, что ли? - Игоря бросило в жар. – Те – про мои, эти - про мамины наряды?» Ему захотелось вскочить и защитить ее, но мысли путались, и он лишь нервно зашагал по узкому «предбаннику».

    Неожиданно возражать принялась Света. Она недавно тут нянечкой работала. Немолодую ее предшественницу ЕЕ (второй «псевдоним» хозяйки группы) выжила. Придиралась к каждому шагу. Степановна долго терпела, только все чаще «прикладывалась» к пузырьку с пахучим лекарством, вызывая новый приступ недовольства «классной дамы». В последнее время та повадилась в самые дальние углы, куда пенсионерке трудно было дотянуться, подбрасывать небольшие бумажки и наблюдать, когда няня их обнаружит.

    Как-то Степановна пришла с обеда, а посреди раздевалки – кучка мелкого мусора, что сгребла «повелительница». Глянула она на этот «вещдок», пару секунд помолчала, плюнула и пошла к заведующей за расчетом. «Застегнеевна» целых два дня ликовала, а когда в качестве замены ей «подсунули» вчерашнюю школьницу, начала методично доставать и ее. Но та как будто не замечала ядовитых стрел. Подружилась с Лидией Васильевной и осмелела настолько, что отваживалась порой дискутировать с «миссис Линч».

   - А что плохого в платочке? Даже стильно! Почему все должны в стандартных шапочках-то ходить? Я себе с получки тоже куплю шарфик веселенький какой-нибудь.
   - Еще одна сбрендила! Мало нам одной убогой! Может, еще и стихи кропать начнешь, как твоя дорогая наставница? Делать тетке нечего – в предпенсионном-то возрасте. Еще и в газету отправила, тоже мне, поэтесса! Лучше бы детками своими да мужем больше занималась, а то туда же, рифмовать! Как будто что-то новое скажет.

   - Мне кажется, - не унималась Светлана, - в поэзии и не требуется открытий делать. Это ж не наука. Человек размышляет, по-своему, свои слова находит, и, если это кому-то интересно, близко, кого-то задуматься заставит, - уже хорошо. А мне понравились ее стихотворения, и не только мне.
   - Видали, ей все нравится – и стихи, и платочки. А кто ты вообще такая, чтобы тут высказываться, где не просят? Чему вас только в школе учат?

   - А учат нас, - в проеме дверей появился раскрасневшийся подросток, - что умные люди и встречают не по одежке. И, кстати, «русичка» наша говорила, что слово «убогий» означает «У Бога на особом счету». Мама наша – такая, она лучше всех!
   Он развернулся и резко выскочил в коридор, даже не услышав реплики оторопевшей на миг «обличительницы»: «Вот хамло!»

У соседнего магазина стояла серебристая «Ауди». Водитель, видимо, ожидая жену, покуривал в открытое окно. Из него лилась песня: «Брат ты мне или не брат...» У Игоря из глаз сами собой покатились слезы. Он прибавил шаг, не обращая внимания на прохожих, не вытирая щек.

  Перед глазами, как листки перекидного календаря, замелькали яркие картинки. Вот ему лет пять, брату – 14, вместе с друзьями, всем двором, обкатывают только что купленный Илье мопед. Игорька, понятно, почти все «старшаки» берут пассажиром… Школа. Он – первоклашка, брат – выпускник. На переменах частенько он видит Илюху, маячащего поодаль: вроде, и не опекал «плотно», но контролировал издали. А при необходимости всегда оказывался рядом, как будто точно знал, когда нужен, будто слышал «позывные» малого.

   Начал работать, - всегда с получки (хоть и невелика она была) что-то вкусненькое приносил или покупал игрушки, книжки, одежду. Свитер этот он купил… «Как я мог такого наговорить!.. Помолчал бы минутку, он ушел бы спокойно, и, скорее всего, ничего бы не случилось! Неужели ничего нельзя изменить? Ведь в таких случаях так и говорят: произошло непоправимое… То есть – не поправить, не вернуть. Все??! А в садике ведь сказали, что мама плохо себя чувствует. А если и с ней что-то…»

   Он и не заметил, как оказался у дверей отделения реанимации. Пожилая санитарочка не пускала внутрь: не положено. Что-то говорила про тело, которое должны забрать в морг. Эти слова веяли таким холодом, такой жутью!.. Паренька зазнобило.

   Женщина попыталась его успокоить, но тут в коридоре началось какое-то суматошное движение. К ним подошел озадаченный врач: «Ты что ли родственник пострадавшего?» И велел отправляться домой, успокоить родных.
   - Первый раз такое в моей практике. Пришли «медбратья», стали его на кушетку перекладывать, чтобы в анатомичку везти. Простыню-то откинули, а «труп» порозовел. Пульс прослушиваться начал… Когда только на практику сюда пришел, кто-то из «стариков» рассказал подобную историю. Но я не поверил, думал, обычные докторские байки. А тут… Короче, готовим его к операции.

   - Видать, что-то недоделал здесь твой братик, раз вернулся с полпути, - как о чем-то абсолютно понятном и будничном произнесла старушка.
   - Ну да, - дерево посадить, дом построить… - на ходу, не оборачиваясь, пробормотал реаниматолог с явным сарказмом.

   - Может быть, может быть… - интонация у санитарки была совсем как у бабушки, Игорь даже чуть улыбнулся совпадению. А она продолжила, глядя куда-то мимо него, как будто говоря с кем-то невидимым:
  - Есть в жизни и не менее важные вещи: кому-то слово доброе сказать, утешить. Или кого-то простить…


               

















                УБОГИЕ

   И кто только до этого додумался: посчитать, на какую сумму каждый из них одет?.. Сидели, как обычно, на трубах у детского садика. Игорь с младшим братиком соседа Валерки играл. «Пахан», он же Павлик, прикольный такой «колобок». А брат его стесняется – большая разница в возрасте (15 и 2 годика), раньше говорил, что это племянник.
   Но Вика все быстро разведала, у нее на такие дела нюх. «Поздние дети – ранние сироты», - процитировала услышанную от своих родичей крылатую фразу, но милостиво позволила приводить иногда юное дарование на дворовую тусовку.
   Братан активно осваивал вторую сигнальную систему, и все, что ни изрекал, вызывало бурную реакцию компании.
   - У малика ножка болит, малик допигался? – уточнил как-то «мелкий» после того, как Васек неловко соскользнул с трубы и подвернул ногу.
   - Устами ребенка… - снова блеснула эрудицией Вика, когда раскаты хохота затихли и форточки в ближайших домах захлопнулись.
   После этого, понятно, к Василию приклеился «позывной» - «малик», вскоре трансформировавшийся в «малек». А словечко «допигался» куда только не пристраивали недели две – в тему и не в тему.  Пока «афорист» не выдал очередной перл…
   Дома Павлуша тоже удивлял взрослых новообразованиями из лексикона «больших братьев». Но в садике мест не хватало, и воспитывали его по-прежнему «в складчину».
   Вот и в тот день, 3 ноября, все поначалу шло по привычному сценарию. Девчонки чуть в сторонке обсуждали кто с кем, кто в чем, что где и почем. Пацаны начали дискуссию: стоит ли вообще идти в армию. Пересказывали наперебой ужастики из телепрограмм и истории из жизни знакомых.
   Пищу для размышлений подкинул вездесущий Павлик, бегавший за оградкой садика с длинной палкой в руках, временно исполнявшей обязанности винтовки.
   - Я стиляю, падай, - командовал он игравшему рядом пареньку-первокласснику, наслаждавшемуся первыми школьными каникулами. Вдруг школяр толкнул малявку, тот неловко плюхнулся на сырой грязный снег и ткнулся щекой в зазубренный конец палки. «Пахан» неуклюже перевернулся, сел на снег. На глаза его навернулись слезы от боли и обиды. Он изо всех сил старался не заплакать.
   Кто-то из «трубачей» (так называла их соседка тетя Галя) подбодрил пострадавшего: «Легким ранением отделался, боец, а если бы в глаз?» И захохотал. Вроде, это был Сева из параллельного 9 «б». У этих «бэшников» с чувством юмора у многих так, специально их подбирали, что ли…
   Игорь перемахнул через забор, подошел к малышу. Тот поднял глаза: губы подрагивали от сдерживаемых всхлипываний, длинные ресницы запорхали, и из-под них выкатилось по крупной слезинке.
   Подросток на секунду застыл, глядя, как медленно стекают по щекам эти капельки, потом схватил мальчика на руки, прижал к себе и тихонько сказал: «Не плачь, все пройдет. Я приду к вам вечером и принесу тебе игрушку. Хочешь машинку?»
   Малыш закивал головой, Игорь передал его Валере, и тот понес братишку домой.
   - Ты у нас прям брат милосердия, - не удержалась от комментария Вика. Все дружно поддержали атаманшу едким хихиканьем.
   Конечно же, это могло прийти в голову только ей: идея развлечься таким странным образом – прикинуть, кто дороже всех одет-обут. У Вики отец занимал какую-то должность в мэрии, говорят, и магазинчик держал. В общем, они не бедствовали. О чем Виктория не забывала регулярно напоминать окружавшим.
   Короче говоря, в графе «итого» этой калькуляции оказалось, что именно на Игоре одежда самая простенькая и дешевая. Собственно, новостью это ни для кого не было, просто раньше друзья на такие вещи (в прямом смысле слова) особого внимания не обращали. А тут…
   - А ботиночки-то, похоже, вообще – секонд хенд, - протянула Вика, - поди, от братца остались в наследство? Это не он минут 10 назад мимо прошел? Что-то трезвый давно, странно даже, видать, затишье перед запоем…
   Это был уже запрещенный прием. Игорь резко повернулся и молча рванул домой. Илья действительно заскочил пообедать, уже успел перекусить и собирался снова на работу. Младший брат влетел в узкий коридор и чуть не столкнул его. С размаха швырнул об пол ботинки.
   - Случилось что? Какая муха тебя укусила?
   - Тебе лучше знать, какая. Ты же обычно у нас «под мухой» бываешь! - выкрикнул он в лицо старшему.
    Тот, вздрогнув, как от удара, на миг застыл.
  - И не гляди так! Обидели бедненького! Полгода он не пьет, в ножки поклониться, что ли?
   Игорь понимал, что надо остановиться, но не мог. Он знал, что упреки несправедливы, вернее, чувствовал это глубоко внутри. А наружу вырывались все накопленные годами обиды.
   - Ненавижу! Лучше бы тебя вовсе не было!
   У Ильи расширились зрачки. Он побледнел, отшатнулся к стене, будто ища опору. Что-то хотел ответить, но лишь беззвучно пошевелил губами и хватнул ртом воздух.
   «Совсем как Павлик», - мелькнула у кричавшего неожиданная мысль, но он отбросил набежавшую жалость, как осенний падающий лист.
   Дверь захлопнулась. Из маленькой комнаты вышла бабушка. Видимо, она прилегла на часок, а внук ее разбудил.
   - Игоречек, что ты такое говоришь! Разве ж можно такими словами бросаться!
   - «Злые языки страшнее пистолета!»  - он театральным жестом схватился за сердце. – Знаю, проходили. И еще что-то про «милость к павшим».
   - К падшим, - тихонько, почти шепотом поправила бабушка.
   - Так и я о том же. Если бы от каждого сказанного «страшного» слова люди и впрямь замертво падали, наша планета давно бы необитаемой стала.
   - Очень может быть. По счастью, мы и бесстрашные, и добрые произносим. И молимся за своих родных.
   - Что-то не очень твои молитвы помогают. Сплошной отстой вокруг.
   - А ты и вокруг внимательнее смотри, и в себя почаще заглядывай. И не только говорить, но и в мыслях себе не позволяй зла кому-то желать. А если б тебе такое брякнули? Себя-то на его место поставь.
  - Ну уж нет. Мне и на своем проблем хватает. А ты вечно его защищаешь: «Это болезнь, он старается, помогать надо!» Если болезнь – пусть лечится, нечего нас позорить.
   - Так он ведь и сам готов. Приедет отец из командировки, будут деньги, пойдет к специалисту.
   - Ага, разбежится. Горбатого могилка исправит!
   - Бог с тобой, Игорек, опять ты за свое!
   - Какой Бог? У нас государство-то советское, то есть это, как его, светское, короче почти сто лет как церковь от государства отделена.   
  -  Да государство-то пусть отделено. А вот душе без веры тяжело.
   - А тебе, что, очень легко?
   Она тихо вздохнула и побрела на кухню. Села у окна. «Как ему объяснить, где слова найти? Хороший ведь парень, но порой заносит. Или возраст такой? Или…»
  И она, в который уже раз, начала перебирать в памяти дни, когда родился ее четвертый сын. Время было трудное, военное. Мужа полгода назад забрали на фронт, а через три месяца похоронка пришла. Родился младшенький слабым, синюшным, и она, грешным делом, подумала, что лучше б и не выжил: каково с такой оравой одной управляться, да в такую лихую пору…
   Леонид потихоньку окреп, вырос высоким красивым парнем, добрым, открытым. Матери – первый помощник и любимец. Женился, дочь родилась. А в 37 лет утонул, хоть и плавал справно. Врачи сказали: скорее всего, сердце прихватило, а заплыл далеко… Илюша – его племянник – через полтора года родился, и очень был похож на дядю.
   От горьких воспоминаний отвлек воробышек: он сначала пытался влететь в форточку, но она его вспугнула, махнув рукой. Тогда он уселся на низ рамы и принялся постукивать клювом по стеклу. Пожилая женщина смотрела на него, не отрываясь, и физически ощущала, как с каждым ударом нарастает тревога где-то внутри. Как будто этот воробьишка не в окно стучал, а где-то в глубине души бил в набатный колокол.
   Внук с полчаса пытался найти себе занятие, но ничего не получалось. Почему-то хотелось плакать.  Когда зазвонил телефон, он вздрогнул от испуга, показалось, что звук был слишком резким. Бабушка на кухне выронила чашку с чаем.
   Увидев, как переменился в лице внук, она покачнулась. Но тут же справилась с собой, только голос задрожал:
   - Кто звонил? Что-то с отцом?
   - С отцом? Не знаю. Мама говорила, он завтра из командировки вернуться должен… Это из больницы звонили. Илью машина сбила.
   - Он жив?
   - …Нет… Не приходя в сознание… Это я виноват!
   - Успокойся! – неожиданно твердо произнесла бабушка. – Сходи к матери на работу, скажи, что Илья в больницу попал, серьезная-нет травма, неизвестно. Идите туда вместе. Может, ошибка какая, может, не он это, всяко бывает.
   Мать работала в детском саду. Не в том, что ближний к дому, а чуть поодаль. Игорь шел, не видя ничего вокруг: ноги сами знали дорогу. В голове стучало: «…не приходя в сознание». Слово «умер» он произносить боялся даже мысленно. А перед глазами неотступно стояло лицо брата с застывшей обидой в глазах.
   - Лидия Васильевна на укол к медсестре только что поднялась, приболела немного. Подожди тут, в раздевалке, - напарница прикрыла дверь в игровую комнату, где воспитатели двух ясельных групп и нянечки «Подсолнуха» обычно в тихий час пили чай.
   Может, для воспитанников это и было время затишья, а вот для взрослых, как шутила, бывало, мать, - настоящий «битый» час. Процесс «избиения», похоже, и сейчас был в разгаре. По понятным причинам на этот раз главной «обвиняемой» стала отлучившаяся. Впрочем, тут позволяли себе удовольствие и присутствующим «шпильки вставлять», но за глаза отрывались по полной программе. Запевала, как обычно, - Евгения Евстигнеевна. Коллеги при случае называли ее «Застегнеевной» из-за «милой» привычки раздражаться по любому пустяку и коронной фразы: «Ну и детки пошли! «Застегнула» бы всех!»
   - Конечно, будет тут муж по командировкам мотаться, - из-за недозакрытой двери приглушенно донесся голос «Застегнеевны». – Одевается, как старуха древняя. Да еще и в платочке!
      Остальные «прокурорши» с готовностью закивали. «Что они сегодня, сговорились, что ли? - Игоря бросило в жар. – Те – про мои, эти - про мамины наряды?» Ему захотелось вскочить и защитить ее, но мысли путались, и он лишь нервно зашагал по узкому «предбаннику».
    Неожиданно возражать принялась Света. Она недавно тут нянечкой работала. Немолодую ее предшественницу ЕЕ (второй «псевдоним» хозяйки группы) выжила. Придиралась к каждому шагу. Степановна долго терпела, только все чаще «прикладывалась» к пузырьку с пахучим лекарством, вызывая новый приступ недовольства «классной дамы». В последнее время та повадилась в самые дальние углы, куда пенсионерке трудно было дотянуться, подбрасывать небольшие бумажки и наблюдать, когда няня их обнаружит.
    Как-то Степановна пришла с обеда, а посреди раздевалки – кучка мелкого мусора, что сгребла «повелительница». Глянула она на этот «вещдок», пару секунд помолчала, плюнула и пошла к заведующей за расчетом. «Застегнеевна» целых два дня ликовала, а когда в качестве замены ей «подсунули» вчерашнюю школьницу, начала методично «доставать» и ее. Но та как будто не замечала ядовитых стрел. Подружилась с Лидией Васильевной и осмелела настолько, что отваживалась порой дискутировать с «миссис Линч».
   - А что плохого в платочке? Даже стильно! Почему все должны в стандартных шапочках-то ходить? Я себе с получки тоже куплю шарфик веселенький какой-нибудь.
   - Еще одна сбрендила! Мало нам одной убогой! Может, еще и стихи кропать начнешь, как твоя дорогая наставница? Делать тетке нечего – в предпенсионном-то возрасте. Еще и в газету отправила, тоже мне, поэтесса! Лучше бы детками своими да мужем больше занималась, а то туда же, рифмовать! Как будто что-то новое скажет.
   - Мне кажется, - не унималась Светлана, - в поэзии и не требуется открытий делать. Это ж не наука. Человек размышляет, по-своему, свои слова находит, и, если это кому-то интересно, близко, кого-то задуматься заставит, - уже хорошо. А мне понравились ее стихотворения, и не только мне.
   - Видали, ей все нравится – и стихи, и платочки. А кто ты вообще такая, чтобы тут высказываться, где не просят? Чему вас только в школе учат?
   - А учат нас, - в проеме дверей появился раскрасневшийся подросток, - что умные люди и встречают не по одежке. И, кстати, «русичка» наша говорила, что слово «убогий» означает «У Бога на особом счету». Мама наша – такая, она лучше всех!
   Он развернулся и резко выскочил в коридор, даже не услышав реплики оторопевшей на миг «обличительницы»: «Вот хамло!»
У соседнего магазина стояла серебристая «Ауди». Водитель, видимо, ожидая жену, покуривал в открытое окно. Из него лилась песня: «Брат ты мне или не брат...» У Игоря из глаз сами собой покатились слезы. Он прибавил шаг, не обращая внимания на прохожих, не вытирая щек.
  Перед глазами, как листки перекидного календаря, замелькали яркие картинки. Вот ему лет пять, брату – 14, вместе с друзьями, всем двором, обкатывают только что купленный Илье мопед. Игорька, понятно, почти все «старшаки» берут пассажиром… Школа. Он – первоклашка, брат – выпускник. На переменах частенько он видит Илюху, маячащего поодаль: вроде, и не опекал «плотно», но контролировал издали. А при необходимости всегда оказывался рядом, как будто точно знал, когда нужен, будто слышал «позывные» малого.
   Начал работать, - всегда с получки (хоть и невелика она была) что-то вкусненькое приносил или покупал игрушки, книжки, одежду. Свитер этот он купил… «Как я мог такого наговорить!.. Помолчал бы минутку, он ушел бы спокойно, и, скорее всего, ничего бы не случилось! Неужели ничего нельзя изменить? Ведь в таких случаях так и говорят: произошло непоправимое… То есть – не поправить, не вернуть. Все??! А в садике ведь сказали, что мама плохо себя чувствует. А если и с ней что-то…»
   Он и не заметил, как оказался у дверей отделения реанимации. Пожилая санитарочка не пускала внутрь: не положено. Что-то говорила про тело, которое должны забрать в морг. Эти слова веяли таким холодом, такой жутью!.. Паренька зазнобило.
   Женщина попыталась его успокоить, но тут в коридоре началось какое-то суматошное движение. К ним подошел озадаченный врач: «Ты что ли родственник пострадавшего?» И велел отправляться домой, успокоить родных.
   - Первый раз такое в моей практике. Пришли «медбратья», стали его на кушетку перекладывать, чтобы в анатомичку везти. Простыню-то откинули, а «труп» порозовел. Пульс прослушиваться начал… Когда только на практику сюда пришел, кто-то из «стариков» рассказал подобную историю. Но я не поверил, думал, обычные докторские байки. А тут… Короче, готовим его к операции.
   - Видать, что-то недоделал здесь твой братик, раз вернулся с полпути, - как о чем-то абсолютно понятном и будничном произнесла старушка.
   - Ну да, - дерево посадить, дом построить… - на ходу, не оборачиваясь, пробормотал реаниматолог с явным сарказмом.
   - Может быть, может быть… - интонация у санитарки была совсем как у бабушки, Игорь даже чуть улыбнулся совпадению. А она продолжила, глядя куда-то мимо него, как будто говоря с кем-то невидимым:
  - Есть в жизни и не менее важные вещи: кому-то слово доброе сказать, утешить. Или кого-то простить…


               
















                УБОГИЕ

   И кто только до этого додумался: посчитать, на какую сумму каждый из них одет?.. Сидели, как обычно, на трубах у детского садика. Игорь с младшим братиком соседа Валерки играл. «Пахан», он же Павлик, прикольный такой «колобок». А брат его стесняется – большая разница в возрасте (15 и 2 годика), раньше говорил, что это племянник.
   Но Вика все быстро разведала, у нее на такие дела нюх. «Поздние дети – ранние сироты», - процитировала услышанную от своих родичей крылатую фразу, но милостиво позволила приводить иногда юное дарование на дворовую тусовку.
   Братан активно осваивал вторую сигнальную систему, и все, что ни изрекал, вызывало бурную реакцию компании.
   - У малика ножка болит, малик допигался? – уточнил как-то «мелкий» после того, как Васек неловко соскользнул с трубы и подвернул ногу.
   - Устами ребенка… - снова блеснула эрудицией Вика, когда раскаты хохота затихли и форточки в ближайших домах захлопнулись.
   После этого, понятно, к Василию приклеился «позывной» - «малик», вскоре трансформировавшийся в «малек». А словечко «допигался» куда только не пристраивали недели две – в тему и не в тему.  Пока «афорист» не выдал очередной перл…
   Дома Павлуша тоже удивлял взрослых новообразованиями из лексикона «больших братьев». Но в садике мест не хватало, и воспитывали его по-прежнему «в складчину».
   Вот и в тот день, 3 ноября, все поначалу шло по привычному сценарию. Девчонки чуть в сторонке обсуждали кто с кем, кто в чем, что где и почем. Пацаны начали дискуссию: стоит ли вообще идти в армию. Пересказывали наперебой ужастики из телепрограмм и истории из жизни знакомых.
   Пищу для размышлений подкинул вездесущий Павлик, бегавший за оградкой садика с длинной палкой в руках, временно исполнявшей обязанности винтовки.
   - Я стиляю, падай, - командовал он игравшему рядом пареньку-первокласснику, наслаждавшемуся первыми школьными каникулами. Вдруг школяр толкнул малявку, тот неловко плюхнулся на сырой грязный снег и ткнулся щекой в зазубренный конец палки. «Пахан» неуклюже перевернулся, сел на снег. На глаза его навернулись слезы от боли и обиды. Он изо всех сил старался не заплакать.
   Кто-то из «трубачей» (так называла их соседка тетя Галя) подбодрил пострадавшего: «Легким ранением отделался, боец, а если бы в глаз?» И захохотал. Вроде, это был Сева из параллельного 9 «б». У этих «бэшников» с чувством юмора у многих так, специально их подбирали, что ли…
   Игорь перемахнул через забор, подошел к малышу. Тот поднял глаза: губы подрагивали от сдерживаемых всхлипываний, длинные ресницы запорхали, и из-под них выкатилось по крупной слезинке.
   Подросток на секунду застыл, глядя, как медленно стекают по щекам эти капельки, потом схватил мальчика на руки, прижал к себе и тихонько сказал: «Не плачь, все пройдет. Я приду к вам вечером и принесу тебе игрушку. Хочешь машинку?»
   Малыш закивал головой, Игорь передал его Валере, и тот понес братишку домой.
   - Ты у нас прям брат милосердия, - не удержалась от комментария Вика. Все дружно поддержали атаманшу едким хихиканьем.
   Конечно же, это могло прийти в голову только ей: идея развлечься таким странным образом – прикинуть, кто дороже всех одет-обут. У Вики отец занимал какую-то должность в мэрии, говорят, и магазинчик держал. В общем, они не бедствовали. О чем Виктория не забывала регулярно напоминать окружавшим.
   Короче говоря, в графе «итого» этой калькуляции оказалось, что именно на Игоре одежда самая простенькая и дешевая. Собственно, новостью это ни для кого не было, просто раньше друзья на такие вещи (в прямом смысле слова) особого внимания не обращали. А тут…
   - А ботиночки-то, похоже, вообще – секонд хенд, - протянула Вика, - поди, от братца остались в наследство? Это не он минут 10 назад мимо прошел? Что-то трезвый давно, странно даже, видать, затишье перед запоем…
   Это был уже запрещенный прием. Игорь резко повернулся и молча рванул домой. Илья действительно заскочил пообедать, уже успел перекусить и собирался снова на работу. Младший брат влетел в узкий коридор и чуть не столкнул его. С размаха швырнул об пол ботинки.
   - Случилось что? Какая муха тебя укусила?
   - Тебе лучше знать, какая. Ты же обычно у нас «под мухой» бываешь! - выкрикнул он в лицо старшему.
    Тот, вздрогнув, как от удара, на миг застыл.
  - И не гляди так! Обидели бедненького! Полгода он не пьет, в ножки поклониться, что ли?
   Игорь понимал, что надо остановиться, но не мог. Он знал, что упреки несправедливы, вернее, чувствовал это глубоко внутри. А наружу вырывались все накопленные годами обиды.
   - Ненавижу! Лучше бы тебя вовсе не было!
   У Ильи расширились зрачки. Он побледнел, отшатнулся к стене, будто ища опору. Что-то хотел ответить, но лишь беззвучно пошевелил губами и хватнул ртом воздух.
   «Совсем как Павлик», - мелькнула у кричавшего неожиданная мысль, но он отбросил набежавшую жалость, как осенний падающий лист.
   Дверь захлопнулась. Из маленькой комнаты вышла бабушка. Видимо, она прилегла на часок, а внук ее разбудил.
   - Игоречек, что ты такое говоришь! Разве ж можно такими словами бросаться!
   - «Злые языки страшнее пистолета!»  - он театральным жестом схватился за сердце. – Знаю, проходили. И еще что-то про «милость к павшим».
   - К падшим, - тихонько, почти шепотом поправила бабушка.
   - Так и я о том же. Если бы от каждого сказанного «страшного» слова люди и впрямь замертво падали, наша планета давно бы необитаемой стала.
   - Очень может быть. По счастью, мы и бесстрашные, и добрые произносим. И молимся за своих родных.
   - Что-то не очень твои молитвы помогают. Сплошной отстой вокруг.
   - А ты и вокруг внимательнее смотри, и в себя почаще заглядывай. И не только говорить, но и в мыслях себе не позволяй зла кому-то желать. А если б тебе такое брякнули? Себя-то на его место поставь.
  - Ну уж нет. Мне и на своем проблем хватает. А ты вечно его защищаешь: «Это болезнь, он старается, помогать надо!» Если болезнь – пусть лечится, нечего нас позорить.
   - Так он ведь и сам готов. Приедет отец из командировки, будут деньги, пойдет к специалисту.
   - Ага, разбежится. Горбатого могилка исправит!
   - Бог с тобой, Игорек, опять ты за свое!
   - Какой Бог? У нас государство-то советское, то есть это, как его, светское, короче почти сто лет как церковь от государства отделена.   
  -  Да государство-то пусть отделено. А вот душе без веры тяжело.
   - А тебе, что, очень легко?
   Она тихо вздохнула и побрела на кухню. Села у окна. «Как ему объяснить, где слова найти? Хороший ведь парень, но порой заносит. Или возраст такой? Или…»
  И она, в который уже раз, начала перебирать в памяти дни, когда родился ее четвертый сын. Время было трудное, военное. Мужа полгода назад забрали на фронт, а через три месяца похоронка пришла. Родился младшенький слабым, синюшным, и она, грешным делом, подумала, что лучше б и не выжил: каково с такой оравой одной управляться, да в такую лихую пору…
   Леонид потихоньку окреп, вырос высоким красивым парнем, добрым, открытым. Матери – первый помощник и любимец. Женился, дочь родилась. А в 37 лет утонул, хоть и плавал справно. Врачи сказали: скорее всего, сердце прихватило, а заплыл далеко… Илюша – его племянник – через полтора года родился, и очень был похож на дядю.
   От горьких воспоминаний отвлек воробышек: он сначала пытался влететь в форточку, но она его вспугнула, махнув рукой. Тогда он уселся на низ рамы и принялся постукивать клювом по стеклу. Пожилая женщина смотрела на него, не отрываясь, и физически ощущала, как с каждым ударом нарастает тревога где-то внутри. Как будто этот воробьишка не в окно стучал, а где-то в глубине души бил в набатный колокол.
   Внук с полчаса пытался найти себе занятие, но ничего не получалось. Почему-то хотелось плакать.  Когда зазвонил телефон, он вздрогнул от испуга, показалось, что звук был слишком резким. Бабушка на кухне выронила чашку с чаем.
   Увидев, как переменился в лице внук, она покачнулась. Но тут же справилась с собой, только голос задрожал:
   - Кто звонил? Что-то с отцом?
   - С отцом? Не знаю. Мама говорила, он завтра из командировки вернуться должен… Это из больницы звонили. Илью машина сбила.
   - Он жив?
   - …Нет… Не приходя в сознание… Это я виноват!
   - Успокойся! – неожиданно твердо произнесла бабушка. – Сходи к матери на работу, скажи, что Илья в больницу попал, серьезная-нет травма, неизвестно. Идите туда вместе. Может, ошибка какая, может, не он это, всяко бывает.
   Мать работала в детском саду. Не в том, что ближний к дому, а чуть поодаль. Игорь шел, не видя ничего вокруг: ноги сами знали дорогу. В голове стучало: «…не приходя в сознание». Слово «умер» он произносить боялся даже мысленно. А перед глазами неотступно стояло лицо брата с застывшей обидой в глазах.
   - Лидия Васильевна на укол к медсестре только что поднялась, приболела немного. Подожди тут, в раздевалке, - напарница прикрыла дверь в игровую комнату, где воспитатели двух ясельных групп и нянечки «Подсолнуха» обычно в тихий час пили чай.
   Может, для воспитанников это и было время затишья, а вот для взрослых, как шутила, бывало, мать, - настоящий «битый» час. Процесс «избиения», похоже, и сейчас был в разгаре. По понятным причинам на этот раз главной «обвиняемой» стала отлучившаяся. Впрочем, тут позволяли себе удовольствие и присутствующим «шпильки вставлять», но за глаза отрывались по полной программе. Запевала, как обычно, - Евгения Евстигнеевна. Коллеги при случае называли ее «Застегнеевной» из-за «милой» привычки раздражаться по любому пустяку и коронной фразы: «Ну и детки пошли! «Застегнула» бы всех!»
   - Конечно, будет тут муж по командировкам мотаться, - из-за недозакрытой двери приглушенно донесся голос «Застегнеевны». – Одевается, как старуха древняя. Да еще и в платочке!
      Остальные «прокурорши» с готовностью закивали. «Что они сегодня, сговорились, что ли? - Игоря бросило в жар. – Те – про мои, эти - про мамины наряды?» Ему захотелось вскочить и защитить ее, но мысли путались, и он лишь нервно зашагал по узкому «предбаннику».
    Неожиданно возражать принялась Света. Она недавно тут нянечкой работала. Немолодую ее предшественницу ЕЕ (второй «псевдоним» хозяйки группы) выжила. Придиралась к каждому шагу. Степановна долго терпела, только все чаще «прикладывалась» к пузырьку с пахучим лекарством, вызывая новый приступ недовольства «классной дамы». В последнее время та повадилась в самые дальние углы, куда пенсионерке трудно было дотянуться, подбрасывать небольшие бумажки и наблюдать, когда няня их обнаружит.
    Как-то Степановна пришла с обеда, а посреди раздевалки – кучка мелкого мусора, что сгребла «повелительница». Глянула она на этот «вещдок», пару секунд помолчала, плюнула и пошла к заведующей за расчетом. «Застегнеевна» целых два дня ликовала, а когда в качестве замены ей «подсунули» вчерашнюю школьницу, начала методично «доставать» и ее. Но та как будто не замечала ядовитых стрел. Подружилась с Лидией Васильевной и осмелела настолько, что отваживалась порой дискутировать с «миссис Линч».
   - А что плохого в платочке? Даже стильно! Почему все должны в стандартных шапочках-то ходить? Я себе с получки тоже куплю шарфик веселенький какой-нибудь.
   - Еще одна сбрендила! Мало нам одной убогой! Может, еще и стихи кропать начнешь, как твоя дорогая наставница? Делать тетке нечего – в предпенсионном-то возрасте. Еще и в газету отправила, тоже мне, поэтесса! Лучше бы детками своими да мужем больше занималась, а то туда же, рифмовать! Как будто что-то новое скажет.
   - Мне кажется, - не унималась Светлана, - в поэзии и не требуется открытий делать. Это ж не наука. Человек размышляет, по-своему, свои слова находит, и, если это кому-то интересно, близко, кого-то задуматься заставит, - уже хорошо. А мне понравились ее стихотворения, и не только мне.
   - Видали, ей все нравится – и стихи, и платочки. А кто ты вообще такая, чтобы тут высказываться, где не просят? Чему вас только в школе учат?
   - А учат нас, - в проеме дверей появился раскрасневшийся подросток, - что умные люди и встречают не по одежке. И, кстати, «русичка» наша говорила, что слово «убогий» означает «У Бога на особом счету». Мама наша – такая, она лучше всех!
   Он развернулся и резко выскочил в коридор, даже не услышав реплики оторопевшей на миг «обличительницы»: «Вот хамло!»
У соседнего магазина стояла серебристая «Ауди». Водитель, видимо, ожидая жену, покуривал в открытое окно. Из него лилась песня: «Брат ты мне или не брат...» У Игоря из глаз сами собой покатились слезы. Он прибавил шаг, не обращая внимания на прохожих, не вытирая щек.
  Перед глазами, как листки перекидного календаря, замелькали яркие картинки. Вот ему лет пять, брату – 14, вместе с друзьями, всем двором, обкатывают только что купленный Илье мопед. Игорька, понятно, почти все «старшаки» берут пассажиром… Школа. Он – первоклашка, брат – выпускник. На переменах частенько он видит Илюху, маячащего поодаль: вроде, и не опекал «плотно», но контролировал издали. А при необходимости всегда оказывался рядом, как будто точно знал, когда нужен, будто слышал «позывные» малого.
   Начал работать, - всегда с получки (хоть и невелика она была) что-то вкусненькое приносил или покупал игрушки, книжки, одежду. Свитер этот он купил… «Как я мог такого наговорить!.. Помолчал бы минутку, он ушел бы спокойно, и, скорее всего, ничего бы не случилось! Неужели ничего нельзя изменить? Ведь в таких случаях так и говорят: произошло непоправимое… То есть – не поправить, не вернуть. Все??! А в садике ведь сказали, что мама плохо себя чувствует. А если и с ней что-то…»
   Он и не заметил, как оказался у дверей отделения реанимации. Пожилая санитарочка не пускала внутрь: не положено. Что-то говорила про тело, которое должны забрать в морг. Эти слова веяли таким холодом, такой жутью!.. Паренька зазнобило.
   Женщина попыталась его успокоить, но тут в коридоре началось какое-то суматошное движение. К ним подошел озадаченный врач: «Ты что ли родственник пострадавшего?» И велел отправляться домой, успокоить родных.
   - Первый раз такое в моей практике. Пришли «медбратья», стали его на кушетку перекладывать, чтобы в анатомичку везти. Простыню-то откинули, а «труп» порозовел. Пульс прослушиваться начал… Когда только на практику сюда пришел, кто-то из «стариков» рассказал подобную историю. Но я не поверил, думал, обычные докторские байки. А тут… Короче, готовим его к операции.
   - Видать, что-то недоделал здесь твой братик, раз вернулся с полпути, - как о чем-то абсолютно понятном и будничном произнесла старушка.
   - Ну да, - дерево посадить, дом построить… - на ходу, не оборачиваясь, пробормотал реаниматолог с явным сарказмом.
   - Может быть, может быть… - интонация у санитарки была совсем как у бабушки, Игорь даже чуть улыбнулся совпадению. А она продолжила, глядя куда-то мимо него, как будто говоря с кем-то невидимым:
  - Есть в жизни и не менее важные вещи: кому-то слово доброе сказать, утешить. Или кого-то простить…


               
















                УБОГИЕ

   И кто только до этого додумался: посчитать, на какую сумму каждый из них одет?.. Сидели, как обычно, на трубах у детского садика. Игорь с младшим братиком соседа Валерки играл. «Пахан», он же Павлик, прикольный такой «колобок». А брат его стесняется – большая разница в возрасте (15 и 2 годика), раньше говорил, что это племянник.
   Но Вика все быстро разведала, у нее на такие дела нюх. «Поздние дети – ранние сироты», - процитировала услышанную от своих родичей крылатую фразу, но милостиво позволила приводить иногда юное дарование на дворовую тусовку.
   Братан активно осваивал вторую сигнальную систему, и все, что ни изрекал, вызывало бурную реакцию компании.
   - У малика ножка болит, малик допигался? – уточнил как-то «мелкий» после того, как Васек неловко соскользнул с трубы и подвернул ногу.
   - Устами ребенка… - снова блеснула эрудицией Вика, когда раскаты хохота затихли и форточки в ближайших домах захлопнулись.
   После этого, понятно, к Василию приклеился «позывной» - «малик», вскоре трансформировавшийся в «малек». А словечко «допигался» куда только не пристраивали недели две – в тему и не в тему.  Пока «афорист» не выдал очередной перл…
   Дома Павлуша тоже удивлял взрослых новообразованиями из лексикона «больших братьев». Но в садике мест не хватало, и воспитывали его по-прежнему «в складчину».
   Вот и в тот день, 3 ноября, все поначалу шло по привычному сценарию. Девчонки чуть в сторонке обсуждали кто с кем, кто в чем, что где и почем. Пацаны начали дискуссию: стоит ли вообще идти в армию. Пересказывали наперебой ужастики из телепрограмм и истории из жизни знакомых.
   Пищу для размышлений подкинул вездесущий Павлик, бегавший за оградкой садика с длинной палкой в руках, временно исполнявшей обязанности винтовки.
   - Я стиляю, падай, - командовал он игравшему рядом пареньку-первокласснику, наслаждавшемуся первыми школьными каникулами. Вдруг школяр толкнул малявку, тот неловко плюхнулся на сырой грязный снег и ткнулся щекой в зазубренный конец палки. «Пахан» неуклюже перевернулся, сел на снег. На глаза его навернулись слезы от боли и обиды. Он изо всех сил старался не заплакать.
   Кто-то из «трубачей» (так называла их соседка тетя Галя) подбодрил пострадавшего: «Легким ранением отделался, боец, а если бы в глаз?» И захохотал. Вроде, это был Сева из параллельного 9 «б». У этих «бэшников» с чувством юмора у многих так, специально их подбирали, что ли…
   Игорь перемахнул через забор, подошел к малышу. Тот поднял глаза: губы подрагивали от сдерживаемых всхлипываний, длинные ресницы запорхали, и из-под них выкатилось по крупной слезинке.
   Подросток на секунду застыл, глядя, как медленно стекают по щекам эти капельки, потом схватил мальчика на руки, прижал к себе и тихонько сказал: «Не плачь, все пройдет. Я приду к вам вечером и принесу тебе игрушку. Хочешь машинку?»
   Малыш закивал головой, Игорь передал его Валере, и тот понес братишку домой.
   - Ты у нас прям брат милосердия, - не удержалась от комментария Вика. Все дружно поддержали атаманшу едким хихиканьем.
   Конечно же, это могло прийти в голову только ей: идея развлечься таким странным образом – прикинуть, кто дороже всех одет-обут. У Вики отец занимал какую-то должность в мэрии, говорят, и магазинчик держал. В общем, они не бедствовали. О чем Виктория не забывала регулярно напоминать окружавшим.
   Короче говоря, в графе «итого» этой калькуляции оказалось, что именно на Игоре одежда самая простенькая и дешевая. Собственно, новостью это ни для кого не было, просто раньше друзья на такие вещи (в прямом смысле слова) особого внимания не обращали. А тут…
   - А ботиночки-то, похоже, вообще – секонд хенд, - протянула Вика, - поди, от братца остались в наследство? Это не он минут 10 назад мимо прошел? Что-то трезвый давно, странно даже, видать, затишье перед запоем…
   Это был уже запрещенный прием. Игорь резко повернулся и молча рванул домой. Илья действительно заскочил пообедать, уже успел перекусить и собирался снова на работу. Младший брат влетел в узкий коридор и чуть не столкнул его. С размаха швырнул об пол ботинки.
   - Случилось что? Какая муха тебя укусила?
   - Тебе лучше знать, какая. Ты же обычно у нас «под мухой» бываешь! - выкрикнул он в лицо старшему.
    Тот, вздрогнув, как от удара, на миг застыл.
  - И не гляди так! Обидели бедненького! Полгода он не пьет, в ножки поклониться, что ли?
   Игорь понимал, что надо остановиться, но не мог. Он знал, что упреки несправедливы, вернее, чувствовал это глубоко внутри. А наружу вырывались все накопленные годами обиды.
   - Ненавижу! Лучше бы тебя вовсе не было!
   У Ильи расширились зрачки. Он побледнел, отшатнулся к стене, будто ища опору. Что-то хотел ответить, но лишь беззвучно пошевелил губами и хватнул ртом воздух.
   «Совсем как Павлик», - мелькнула у кричавшего неожиданная мысль, но он отбросил набежавшую жалость, как осенний падающий лист.
   Дверь захлопнулась. Из маленькой комнаты вышла бабушка. Видимо, она прилегла на часок, а внук ее разбудил.
   - Игоречек, что ты такое говоришь! Разве ж можно такими словами бросаться!
   - «Злые языки страшнее пистолета!»  - он театральным жестом схватился за сердце. – Знаю, проходили. И еще что-то про «милость к павшим».
   - К падшим, - тихонько, почти шепотом поправила бабушка.
   - Так и я о том же. Если бы от каждого сказанного «страшного» слова люди и впрямь замертво падали, наша планета давно бы необитаемой стала.
   - Очень может быть. По счастью, мы и бесстрашные, и добрые произносим. И молимся за своих родных.
   - Что-то не очень твои молитвы помогают. Сплошной отстой вокруг.
   - А ты и вокруг внимательнее смотри, и в себя почаще заглядывай. И не только говорить, но и в мыслях себе не позволяй зла кому-то желать. А если б тебе такое брякнули? Себя-то на его место поставь.
  - Ну уж нет. Мне и на своем проблем хватает. А ты вечно его защищаешь: «Это болезнь, он старается, помогать надо!» Если болезнь – пусть лечится, нечего нас позорить.
   - Так он ведь и сам готов. Приедет отец из командировки, будут деньги, пойдет к специалисту.
   - Ага, разбежится. Горбатого могилка исправит!
   - Бог с тобой, Игорек, опять ты за свое!
   - Какой Бог? У нас государство-то советское, то есть это, как его, светское, короче почти сто лет как церковь от государства отделена.   
  -  Да государство-то пусть отделено. А вот душе без веры тяжело.
   - А тебе, что, очень легко?
   Она тихо вздохнула и побрела на кухню. Села у окна. «Как ему объяснить, где слова найти? Хороший ведь парень, но порой заносит. Или возраст такой? Или…»
  И она, в который уже раз, начала перебирать в памяти дни, когда родился ее четвертый сын. Время было трудное, военное. Мужа полгода назад забрали на фронт, а через три месяца похоронка пришла. Родился младшенький слабым, синюшным, и она, грешным делом, подумала, что лучше б и не выжил: каково с такой оравой одной управляться, да в такую лихую пору…
   Леонид потихоньку окреп, вырос высоким красивым парнем, добрым, открытым. Матери – первый помощник и любимец. Женился, дочь родилась. А в 37 лет утонул, хоть и плавал справно. Врачи сказали: скорее всего, сердце прихватило, а заплыл далеко… Илюша – его племянник – через полтора года родился, и очень был похож на дядю.
   От горьких воспоминаний отвлек воробышек: он сначала пытался влететь в форточку, но она его вспугнула, махнув рукой. Тогда он уселся на низ рамы и принялся постукивать клювом по стеклу. Пожилая женщина смотрела на него, не отрываясь, и физически ощущала, как с каждым ударом нарастает тревога где-то внутри. Как будто этот воробьишка не в окно стучал, а где-то в глубине души бил в набатный колокол.
   Внук с полчаса пытался найти себе занятие, но ничего не получалось. Почему-то хотелось плакать.  Когда зазвонил телефон, он вздрогнул от испуга, показалось, что звук был слишком резким. Бабушка на кухне выронила чашку с чаем.
   Увидев, как переменился в лице внук, она покачнулась. Но тут же справилась с собой, только голос задрожал:
   - Кто звонил? Что-то с отцом?
   - С отцом? Не знаю. Мама говорила, он завтра из командировки вернуться должен… Это из больницы звонили. Илью машина сбила.
   - Он жив?
   - …Нет… Не приходя в сознание… Это я виноват!
   - Успокойся! – неожиданно твердо произнесла бабушка. – Сходи к матери на работу, скажи, что Илья в больницу попал, серьезная-нет травма, неизвестно. Идите туда вместе. Может, ошибка какая, может, не он это, всяко бывает.
   Мать работала в детском саду. Не в том, что ближний к дому, а чуть поодаль. Игорь шел, не видя ничего вокруг: ноги сами знали дорогу. В голове стучало: «…не приходя в сознание». Слово «умер» он произносить боялся даже мысленно. А перед глазами неотступно стояло лицо брата с застывшей обидой в глазах.
   - Лидия Васильевна на укол к медсестре только что поднялась, приболела немного. Подожди тут, в раздевалке, - напарница прикрыла дверь в игровую комнату, где воспитатели двух ясельных групп и нянечки «Подсолнуха» обычно в тихий час пили чай.
   Может, для воспитанников это и было время затишья, а вот для взрослых, как шутила, бывало, мать, - настоящий «битый» час. Процесс «избиения», похоже, и сейчас был в разгаре. По понятным причинам на этот раз главной «обвиняемой» стала отлучившаяся. Впрочем, тут позволяли себе удовольствие и присутствующим «шпильки вставлять», но за глаза отрывались по полной программе. Запевала, как обычно, - Евгения Евстигнеевна. Коллеги при случае называли ее «Застегнеевной» из-за «милой» привычки раздражаться по любому пустяку и коронной фразы: «Ну и детки пошли! «Застегнула» бы всех!»
   - Конечно, будет тут муж по командировкам мотаться, - из-за недозакрытой двери приглушенно донесся голос «Застегнеевны». – Одевается, как старуха древняя. Да еще и в платочке!
      Остальные «прокурорши» с готовностью закивали. «Что они сегодня, сговорились, что ли? - Игоря бросило в жар. – Те – про мои, эти - про мамины наряды?» Ему захотелось вскочить и защитить ее, но мысли путались, и он лишь нервно зашагал по узкому «предбаннику».
    Неожиданно возражать принялась Света. Она недавно тут нянечкой работала. Немолодую ее предшественницу ЕЕ (второй «псевдоним» хозяйки группы) выжила. Придиралась к каждому шагу. Степановна долго терпела, только все чаще «прикладывалась» к пузырьку с пахучим лекарством, вызывая новый приступ недовольства «классной дамы». В последнее время та повадилась в самые дальние углы, куда пенсионерке трудно было дотянуться, подбрасывать небольшие бумажки и наблюдать, когда няня их обнаружит.
    Как-то Степановна пришла с обеда, а посреди раздевалки – кучка мелкого мусора, что сгребла «повелительница». Глянула она на этот «вещдок», пару секунд помолчала, плюнула и пошла к заведующей за расчетом. «Застегнеевна» целых два дня ликовала, а когда в качестве замены ей «подсунули» вчерашнюю школьницу, начала методично «доставать» и ее. Но та как будто не замечала ядовитых стрел. Подружилась с Лидией Васильевной и осмелела настолько, что отваживалась порой дискутировать с «миссис Линч».
   - А что плохого в платочке? Даже стильно! Почему все должны в стандартных шапочках-то ходить? Я себе с получки тоже куплю шарфик веселенький какой-нибудь.
   - Еще одна сбрендила! Мало нам одной убогой! Может, еще и стихи кропать начнешь, как твоя дорогая наставница? Делать тетке нечего – в предпенсионном-то возрасте. Еще и в газету отправила, тоже мне, поэтесса! Лучше бы детками своими да мужем больше занималась, а то туда же, рифмовать! Как будто что-то новое скажет.
   - Мне кажется, - не унималась Светлана, - в поэзии и не требуется открытий делать. Это ж не наука. Человек размышляет, по-своему, свои слова находит, и, если это кому-то интересно, близко, кого-то задуматься заставит, - уже хорошо. А мне понравились ее стихотворения, и не только мне.
   - Видали, ей все нравится – и стихи, и платочки. А кто ты вообще такая, чтобы тут высказываться, где не просят? Чему вас только в школе учат?
   - А учат нас, - в проеме дверей появился раскрасневшийся подросток, - что умные люди и встречают не по одежке. И, кстати, «русичка» наша говорила, что слово «убогий» означает «У Бога на особом счету». Мама наша – такая, она лучше всех!
   Он развернулся и резко выскочил в коридор, даже не услышав реплики оторопевшей на миг «обличительницы»: «Вот хамло!»
У соседнего магазина стояла серебристая «Ауди». Водитель, видимо, ожидая жену, покуривал в открытое окно. Из него лилась песня: «Брат ты мне или не брат...» У Игоря из глаз сами собой покатились слезы. Он прибавил шаг, не обращая внимания на прохожих, не вытирая щек.
  Перед глазами, как листки перекидного календаря, замелькали яркие картинки. Вот ему лет пять, брату – 14, вместе с друзьями, всем двором, обкатывают только что купленный Илье мопед. Игорька, понятно, почти все «старшаки» берут пассажиром… Школа. Он – первоклашка, брат – выпускник. На переменах частенько он видит Илюху, маячащего поодаль: вроде, и не опекал «плотно», но контролировал издали. А при необходимости всегда оказывался рядом, как будто точно знал, когда нужен, будто слышал «позывные» малого.
   Начал работать, - всегда с получки (хоть и невелика она была) что-то вкусненькое приносил или покупал игрушки, книжки, одежду. Свитер этот он купил… «Как я мог такого наговорить!.. Помолчал бы минутку, он ушел бы спокойно, и, скорее всего, ничего бы не случилось! Неужели ничего нельзя изменить? Ведь в таких случаях так и говорят: произошло непоправимое… То есть – не поправить, не вернуть. Все??! А в садике ведь сказали, что мама плохо себя чувствует. А если и с ней что-то…»
   Он и не заметил, как оказался у дверей отделения реанимации. Пожилая санитарочка не пускала внутрь: не положено. Что-то говорила про тело, которое должны забрать в морг. Эти слова веяли таким холодом, такой жутью!.. Паренька зазнобило.
   Женщина попыталась его успокоить, но тут в коридоре началось какое-то суматошное движение. К ним подошел озадаченный врач: «Ты что ли родственник пострадавшего?» И велел отправляться домой, успокоить родных.
   - Первый раз такое в моей практике. Пришли «медбратья», стали его на кушетку перекладывать, чтобы в анатомичку везти. Простыню-то откинули, а «труп» порозовел. Пульс прослушиваться начал… Когда только на практику сюда пришел, кто-то из «стариков» рассказал подобную историю. Но я не поверил, думал, обычные докторские байки. А тут… Короче, готовим его к операции.
   - Видать, что-то недоделал здесь твой братик, раз вернулся с полпути, - как о чем-то абсолютно понятном и будничном произнесла старушка.
   - Ну да, - дерево посадить, дом построить… - на ходу, не оборачиваясь, пробормотал реаниматолог с явным сарказмом.
   - Может быть, может быть… - интонация у санитарки была совсем как у бабушки, Игорь даже чуть улыбнулся совпадению. А она продолжила, глядя куда-то мимо него, как будто говоря с кем-то невидимым:
  - Есть в жизни и не менее важные вещи: кому-то слово доброе сказать, утешить. Или кого-то простить…