Моё обладание твоей утратой

ты знаешь,
я всё думаю — кто виноват в моих иллюзиях?
никто.
и даже я — не виновата.
ну как можно винить себя за попытку
увидеть в человеке то,
чего самой отчаянно не хватало?
силу.
взрослость.
спокойствие.
опору.
я просто пыталась дать себе то,
чего не получила когда-то,
а сама пока не умею.
и это ведь не грех, правда?
просто больно,
когда иллюзии рушатся —
с хрустом, с искрами,
с ощущением, будто вырывают что-то живое.
ведь я думала — ты сильный.
думала — ты взрослый.
думала — с тобой можно не держать небо,
можно просто быть.
а потом — трещина,
и вдруг вижу: ты тоже маленький,
ты тоже боишься,
и тоже ищешь, где спрятаться от собственной боли.
и мне больно —
за нас обоих.
за то, как я обманывала себя,
придумывая мужчину,
которого во мне не хватало.
есть такой странный термин — обладание утратой.
это когда ты рядом с кем-то,
но где-то глубоко знаешь —
всё это временно.
что он не твой,
и никогда не был.
и не потому, что кто-то виноват,
а просто потому, что никто не может быть
чьим-то полностью.
и вот ты держишь его за руку,
и всё внутри дрожит,
как поверхность воды перед бурей:
тревога и нежность,
влечение и страх,
стыд, интерес, отчаяние —
и ни крупицы надежды, что всё изменится.
почва уходит из-под ног внезапно,
из-за ерунды —
взгляда, фразы, паузы,
а потом ты снова и снова
перебираешь в памяти обломки разговора,
пытаешься сложить головоломку:
в каком месте ты потеряла,
где перестал быть целым твой мираж.
и каждый раз — тщетно.
ведь нельзя сложить то,
чего никогда не было.
зачем же тогда мучить себя
этими попытками обладать?
да просто потому,
что это — очень раннее.
из той самой нехватки,
где любовь была условием выживания.
и ты снова пытаешься компенсировать пропущенное —
дозой внимания,
касанием,
тем, как он смотрит,
пока ещё смотрит.
но беспощадный опыт шепчет:
нельзя вырастить взрослого из того,
кто сам ещё ребёнок.
и нельзя получить опору там,
где оба ищут плечо.
можно только оплакать —
всю эту невозможность,
всю эту красоту,
всю эту боль.
и потом, очень медленно,
почти священно,
перейти к заботе о себе.
возможно, в этом и есть взросление —
не перестать чувствовать,
а просто не спасать.
не убегать от пустоты,
а сидеть рядом,
молча,
пока не станет тихо.
и где-то в этой тишине,
на пересохшей земле,
начинает распускаться вереск —
упрямый, фиолетовый,
как знак того,
что даже из утраты
может вырасти жизнь.
и если я когда-нибудь
всё-таки решусь отправить это письмо,
в нём не будет упрёков,
ни просьб,
ни надежды на ответ.
только одна фраза:
"я больше не хочу любить иллюзию".
я хочу видеть человека —
и себя в нём.
живых, несовершенных,
но — настоящих.