Николай Гоголь Петербургские повести

Николай Гоголь Петербургские повести

В этом цикле повестей Гоголь Николай Васильевич, наверное, впервые в русской литературе, повествует о судьбе «маленького человека», загибающегося и влачившегося жалкое существование в чреве огромного города.

Невский проспект

 Главный персонаж сей повести это несомненно сам город Петербург, а именно его фасад - красочный и блестящий Невский проспект. Гоголь рисует его как самую красивую, богатую, чрезмерно яркую улицу, несомненную гордость одного из самых главных городов государства - это фактически витрина Российской империи. Место, которое одновременно поражает буйством красок, шиком и кичливостью. По мнению автора, буквально вся публика Питера, все общественные слои города, начиная от знати и кончая бродягами и оборванцами, непременно посещают Невский проспект, просто это происходит в разное время суток.
Именно на Невском и происходит действие нашей повести, а именно погоня за прекрасными незнакомками двух молодых людей - бедного художника Пискарева и бравого поручика Пирогова. Обе погони заканчиваются двумя историями любви. Две истории любви в исполнении двух маленьких гоголевских персонажей, которые как бы покорно плывут по течению жизни, изредка в тщетной надежде на чудо, пытаясь взбрыкнуть, очнуться и кардинально изменить свою маленькую никчёмную жизнь. И если история художника заканчивается просто неким беспросветным ужасом и трагедией (любимая тема великих русских классиков), то любовные похождения поручика заканчиваются просто комическим пшиком, весёлым фарсом.
А вот безымянные женщины в повести безупречны, прекрасны и прелестны, вот только почему-то красота эта почему-то не может ни помочь кому-либо, ни спасти даже самих обладательниц этой красоты.
И даже два других персонажа немцы Шиллер и Гофман - это не те самые немецкие гении, а просто два старых немца - жестянщик и сапожник, неизвестно как очутившиеся и  спившиеся в российском городе.
По итогу прекрасный шик и яркий блеск сияющего  Невского проспекта оказываются мишурой и обманкой, неумело прикрывавшей чёрную изнанку русской жизни - нищету и беспросветность, резаные вены и суицид, ну и конечно равнодушие обывателей к чужой боли и страданиям, заполонившим город.

«Дивно устроен свет наш! — думал я, идя третьего дня по Невскому проспекту и приводя на память эти два происшествия. — Как странно, как непостижимо играет нами судьба наша! Получаем ли мы когда-нибудь то, чего желаем? Достигаем ли мы того, к чему, кажется, нарочно приготовлены наши силы? Все происходит наоборот. Тому судьба дала прекраснейших лошадей, и он равнодушно катается на них, вовсе не замечая их красоты, — тогда как другой, которого сердце горит лошадиною страстью, идет пешком и довольствуется только тем, что пощелкивает языком, когда мимо его проводят рысака. Тот имеет отличного повара, но, к сожалению, такой маленький рот, что больше двух кусочков никак не может пропустить; другой имеет рот величиною в арку главного штаба, но, увы! должен довольствоваться каким-нибудь немецким обедом из картофеля. Как странно играет нами судьба наша!»
Но страннее всего происшествия, случающиеся на Невском проспекте. О, не верьте этому Невскому проспекту! Я всегда закутываюсь покрепче плащом своим, когда иду по нем, и стараюсь вовсе не глядеть на встречающиеся предметы. Все обман, все мечта, все не то, чем кажется! Вы думаете, что этот господин, который гуляет в отлично сшитом сюртучке, очень богат? Ничуть не бывало: он весь состоит из своего сюртучка. Вы воображаете, что эти два толстяка, остановившиеся перед строящеюся церковью, судят об архитектуре ее? Совсем нет: они говорят о том, как странно сели две вороны одна против другой. Вы думаете, что этот энтузиаст, размахивающий руками, говорит о том, как жена его бросила из окна шариком в незнакомого ему вовсе офицера? Совсем нет, он говорит о Лафайете. Вы думаете, что эти дамы… но дамам меньше всего верьте. Менее заглядывайте в окна магазинов: безделушки, в них выставленные, прекрасны, но пахнут страшным количеством ассигнаций. Но боже вас сохрани заглядывать дамам под шляпки! Как ни развевайся вдали плащ красавицы, я ни за что не пойду за нею любопытствовать. Далее, ради бога, далее от фонаря! и скорее, сколько можно скорее, проходите мимо. Это счастие еще, если отделаетесь тем, что он зальет щегольской сюртук ваш вонючим своим маслом. Но и кроме фонаря, все дышит обманом. Он лжет во всякое время, этот Невский проспект, но более всего тогда, когда ночь сгущенною массою наляжет на него и отделит белые и палевые стены домов, когда весь город превратится в гром и блеск, мириады карет валятся с мостов, форейторы кричат и прыгают на лошадях и когда сам демон зажигает лампы для того только, чтобы показать все не в настоящем виде.»

Николай Гоголь повесть Нос

Повесть Нос Николая Васильевича - это наверно самое известное произведение в жанре фантастического абсурда в русской литературе. Сюжет этой небольшой вещи (кстати по моему мнению страдающий некими все же литературными огрехами) повествует от том как у некого коллежского асессора почтенного майора Ковалева вдруг пропал его нос.
И тут вся суть в том, что главный герой повести - чиновник довольно высокого, скажем немаленького ранга, обладающий приличными властными полномочиями и весомым социальным статусом. Ну а по традиции, у нас чиновник обычно является просто случайным человеком волею того же «случая», получившим «случайные» властные полномочия. В качестве «случая» обычно выступает либо блат, либо некая оказия, либо коррупционный элемент, хотя оба три вида так или иначе являются этой самой коррупцией. Причём, это касаемо  абсолютно любого чинуши, начиная от директора зоосада и кончая… Следовательно, главный атрибут социального статуса этого конкретного чиновника также может носить полностью случайный характер, например нос этого чиновника. Ну а почему бы и нет, ну не мозги же, в самом деле?
Тем более, если этот самый Нос, отделённый от высокопоставленного тела, одеть в мундир штатского советника, и пустить гулять по Невскому проспекту, то оказывается, что Нос будет выглядеть гораздо солидней, богаче, представительней и иметь гораздо болей высокий социальный и властный статус, чем сам майор Ковалев.
И, между прочим, сразу начинает пользоваться безграничной любовью и уважением у русского народа!!!
А сам же коллежский советник Ковалев, по глупости утерявший свой нос, а следовательно и свой социальный статус, мгновенно превращается в ничто, в тлю на двух ножках, обмирающую от ужаса от одной только мысли, о том, что его ждёт завтра. Ведь он лишается не только социального статуса и общественного уважения, но и просто средств на существование. А кому он нужен без носа - то? Без носа он просто ничто, то есть обычный гражданин российского государства.
Однако, воля автора совершает чудо, и Ковалеву местный городовой вдруг и практически безвозмездно возвращает таки его нос. А вот я бы на месте автора, оставил бы своего персонажа без носа, всучил бы ему пособие по нетрудоспособности, ну и хрен бы с ним.
И вот нос таки возвращён своему хозяину, ну ту возникает следующая проблема, надо пришпандорить носяру обратно, и сделать все в точности как было. Ибо социальный статус властного лица должен быть незыблем, неизменен и непорочен. И вот тут опять, нашему майору не могут помочь ни российская медицина, ни российская административная юстиция.
И тут автор совершает очередное невероятное чудо. И в одно прекрасное утро нос оказывается на своём старом месте, а вместе с ним и социальный статус, а также жалование советника, его стаж, выслуга лет, достойная будущая пенсия, льготы, блага и привилегии, преференции … благодарности и домик с мезонином в конце жизни.

« Когда все было готово, Ковалев поспешил тот же час одеться, взял извозчика и поехал прямо в кондитерскую. Входя, закричал он еще издали: «Мальчик, чашку шоколаду!» — а сам в ту же минуту к зеркалу: есть нос! Он весело оборотился назад и с сатирическим видом посмотрел, несколько прищуря глаз, на двух военных, у одного из которых был нос никак не больше жилетной пуговицы. После того отправился он в канцелярию того департамента, где хлопотал об вице-губернаторском месте, а в случае неудачи об экзекуторском. Проходя чрез приемную, он взглянул в зеркало: есть нос! Потом поехал он к другому коллежскому асессору, или майору, большому насмешнику, которому он часто говорил в ответ на разные занозистые заметки: «Ну, уж ты, я тебя знаю, ты шпилька!» Дорогою он подумал: «Если и майор не треснет со смеху, увидевши меня, тогда уж верный знак, что все, что ни есть, сидит на своем месте». Но коллежский асессор ничего. «Хорошо, хорошо, черт побери!» — подумал про себя Ковалев. На дороге встретил он штаб-офицершу Подточину вместе с дочерью, раскланялся с ними и был встречен с радостными восклицаньями: стало быть, ничего, в нем нет никакого ущерба. Он разговаривал с ними очень долго и, нарочно вынувши табакерку, набивал пред ними весьма долго свой нос с обоих подъездов, приговаривая про себя: «Вот, мол, вам, бабье, куриный народ! а на дочке все-таки не женюсь. Так просто, рar amour[1], — изволь!» И майор Ковалев с тех пор прогуливался как ни в чем не бывало и на Невском проспекте, и в театрах, и везде. И нос тоже как ни в чем не бывало сидел на его лице, не показывая даже вида, чтобы отлучался по сторонам. И после того майора Ковалева видели вечно в хорошем юморе, улыбающегося, преследующего решительно всех хорошеньких дам и даже остановившегося один раз перед лавочкой в Гостином дворе и покупавшего какую-то орденскую ленточку, неизвестно для каких причин, потому что он сам не был кавалером никакого ордена.
Вот какая история случилась в северной столице нашего обширного государства! Теперь только, по соображении всего, видим, что в ней есть много неправдоподобного. Не говоря уже о том, что точно странно сверхъестественное отделение носа и появленье его в разных местах в виде статского советника, — как Ковалев не смекнул, что нельзя чрез газетную экспедицию объявлять о носе? Я здесь не в том смысле говорю, чтобы мне казалось дорого заплатить за объявление: это вздор, и я совсем не из числа корыстолюбивых людей. Но неприлично, неловко, нехорошо! И опять тоже — как нос очутился в печеном хлебе и как сам Иван Яковлевич?.. нет, этого я никак не понимаю, решительно не понимаю! Но что страннее, что непонятнее всего, — это то, как авторы могут брать подобные сюжеты. Признаюсь, это уж совсем непостижимо, это точно… нет, нет, совсем не понимаю. Во-первых, пользы отечеству решительно никакой; во-вторых… но и во-вторых тоже нет пользы. Просто я не знаю, что это»

На самом деле в реальности роль гоголевского носа у наших чинуш обычно играет орган, находящий прямо непосредственно под носом, то есть так называемый рот. А конкретнее, умение держать его закрытым в нужный момент или же, наоборот, держать его открытым в нужный момент. А также делать ртом нужные слова, находясь в присутствии чина рангом выше и просто выступая ртом перед народом. И не дай Бог, если чиновник сделает этим ртом нечто неправильное. От утери статуса его тогда не спасут ни смекалка, ни удача, ни здравый ум и интеллект (коих у них отродясь не водится), ни господь Бог.
Николай Васильевич Гоголь не спасёт тоже....

Ну и в заключение, хочу сказать, что очень похожая тема - тема маленького человека, вдруг совершенно неожиданно и неоправданно жестоко преследуемого со стороны властей, очень подробно рассмотрена  и доведена до логического абсурдного конца Францем Кафкой в его знаменитом романе Процесс.

Николай Гоголь повесть Портрет

Наверное это самая красивая и самая идеальная в литературном плане повесть цикла. Единственный, с моей точки зрения минус - это чересчур много морализаторских ноток во второй части повести, впрочем со мной согласен также и сам Белинский.
Повесть композиционно состоит из двух обособленных сюжетно друг от друга частей. В первой части очередной маленький человечек, ещё один подающий надежды нищий художник Чартков случайно на последние деньги на ярмарке покупает портрет некого старика. На портрете изображена очень сильная личность с очень яркими выразительными прямо «дьявольскими» глазами, буквально прошивающими зрителя насквозь. Забыть и выбросить из головы эту картину очень сложно. Купив картину, Чартков находит в ней искусно спрятанный клад, и становится богатым. Он, как бы вступая в сделку с бесом, расплачивается впоследствии своим талантом, а затем и жизнью. Вторая часть рассказывает историю создания картины.
И по сути повесть Гоголя является нашим российским вариантом романа Оскара Уайльда «Портрет Дориана Грея», причём созданного на пятьдесят лет раньше знаменитого английского аналога. Идея повести - взаимоотношения художника и творчества, а также степень расплаты за творческую свободу творца.
Вообще заключение некой сделки  с Сатаной - весьма распространённая тема в мировой культуре. Но что может требовать в обмен дьявол за свои услуги? Безусловно, это может быть и талант художника, и в конечном счете и его жизнь. Одной души может показаться мало.
Очень интересный факт, о котором я подумал, как только дочитал произведение. Все упомянутые персонажи Гоголя, которые связывались сначала с ростовщиком - стариком, чей портрет был изображён на картине, или связывались впоследствии с самой картиной, все они заканчивали очень плохо и всегда одинаково -  сходили с ума и погибали в страшных муках. И в принципе точно такая же судьба ожидала и самого Гоголя. Получается в повести, чуть ли не автобиографические нотки проскальзывают.
Смотрим дальше, что меня поразило дальше.
Чартков, нашедший клад и сделавшийся богатым, первым делом снимает богатую лучшую мастерскую, даёт рекламу о своём таланте и начинает творить. Он быстренько забывает об больших юношеских творческих амбициях, и начинает клепать наспех сделанные портреты местной знати, стилизуя их под скорую руку по античность. Неважно похож ли портрет на оригинал, неважно и художественное качество портрета,  главное чтоб блестело и сияло, и чтоб это было быстро раскуплено обывателем. И  только спустя много лет, став маститым художником - ремесленником, он, наткнувшись на гениальное творение своего друга молодости, испытывает шок и раскаяние. И понимает, что продал свой талант и упустил птицу счастья.

 
«Вошедши в залу, Чартков нашел уже целую огромную толпу посетителей, собравшихся перед картиною. Глубочайшее безмолвие, какое редко бывает между многолюдными ценителями, на этот раз царствовало всюду. Он поспешил принять значительную физиономию знатока и приблизился к картине; но, боже, что он увидел!
Чистое, непорочное, прекрасное, как невеста, стояло пред ним произведение художника. Скромно, божественно, невинно и просто, как гений, возносилось оно над всем. Казалось, небесные фигуры, изумленные столькими устремленными на них взорами, стыдливо опустили прекрасные ресницы. С чувством невольного изумления созерцали знатоки новую, невиданную кисть. Все тут, казалось, соединилось вместе: изученье Рафаэля, отраженное в высоком благородстве положений, изучение Корреджия, дышавшее в окончательном совершенстве кисти. Но властительней всего видна была сила созданья, уже заключенная в душе самого художника. Последний предмет в картине был им проникнут; во всем постигнут закон и внутренняя сила. Везде уловлена была эта плывучая округлость линий, заключенная в природе, которую видит только один глаз художника-создателя и которая выходит углами у копииста. Видно было, как все извлеченное из внешнего мира художник заключил сперва себе в душу и уже оттуда, из душевного родника, устремил его одной согласной, торжественной песнью. И стало ясно даже непосвященным, какая неизмеримая пропасть существует между созданьем и простой копией с природы. Почти невозможно было выразить той необыкновенной тишины, которою невольно были объяты все, вперившие глаза на картину, — ни шелеста, ни звука; а картина между тем ежеминутно казалась выше и выше; светлей и чудесней отделялась от всего и вся превратилась наконец в один миг, плод налетевшей с небес на художника мысли, миг, к которому вся жизнь человеческая есть одно только приготовление. Невольные слезы готовы были покатиться по лицам посетителей, окруживших картину. Казалось, все вкусы, все дерзкие, неправильные уклонения вкуса слились в какой-то безмолвный гимн божественному произведению. Неподвижно, с отверстым ртом стоял Чартков перед картиною, и наконец, когда мало-помалу посетители и знатоки зашумели и начали рассуждать о достоинстве произведения и когда наконец обратились к нему с просьбою объявить свои мысли, он пришел в себя; хотел принять равнодушный, обыкновенный вид, хотел сказать обыкновенное, пошлое суждение зачерствелых художников, вроде следующего: «Да, конечно, правда, нельзя отнять таланта от художника; есть кое-что; видно, что хотел он выразить что-то; однако же, что касается до главного…» И вслед за этим прибавить, разумеется, такие похвалы, от которых бы не поздоровилось никакому художнику. Хотел это сделать, но речь умерла на устах его, слезы и рыдания нестройно вырвались в ответ, и он как безумный выбежал из залы.»

Хотел бы обратить внимание на очень важное предвидение Николая Васильевича. То, чем Чартков занимается в огромном количестве, буквально пятьдесят лет спустя, получит название массовой культуры, а ещё через пятьдесят - ну, к столетию  создания повести, уже процентов 60-70 творений будут образцами масскультуры. Ну, а к концу ХХ века 90% творцов (писателей, поэтов, режиссёров, музыкантов) будут творить исключительно художественные продукты для массового именно потребления. Насчёт сделки с дьяволом, тут уже наверное надо говорить о всём человечестве целиком и полностью.

Вторая часть повесть представляет собой очень красивую нравоучительную и христианскую историю о том, какой ценой удалось разорвать сделку с дьяволом автору того самого портрета. Ценой огромного  искупления, истинного вероисповедания, монашества и полного раскаяния.
Ну и в заключение хочу представить свою трактовку финала повести. Мне кажется, что, услышав на выставке от сына художника правдивую историю  создания картины, бес сидящий в ней, просто сделал ноги. Поэтому мы видим в финале - просто пустую рамку холста.
 
Николай Гоголь повесть Шинель

И наконец-то, мы добрались до самой главной и самой знаменитой петербургской повести Гоголя, а именно до Шинели. В самом известном образе маленького человека в русской литературе, а именно в Башмачкине Акикии Акакиевиче замечательно всё, и даже его ФИО сразу вызывает улыбку. Тут Гоголь с образом маленького российского человека попал на все 100%. Перефразируя всем известную классическую фразу «Все мы вышли из гоголевской Шинели», я честно говорю, что все мы даже сегодня очень похожи на Акакия… или на Петровича. Тема маленького человека на  Руси с одной стороны максимально лаконично раскрыта на сорока страницах повести. А с другой стороны Гоголь в таком маленьком формате умудрился максимально полно изложить все аспекты бытия маленькой и не кому не нужной душонки. Убогость и убожество его существования, одиночество и полную ненужность, невостребованность  в обществе личности, страх и пресмыкательство перед более сильными и более богатыми, ну и конечно судорожные попытки выжить в этой реальности. Причём, я бы не  сказал, что Акакий совсем уж сразу склеивает ласты и идёт ко дну, нет, он честно пытается бороться да конца с обстоятельствами, которые оказываются сильнее его, и где-то даже проявляет настырность и отвагу в своих похождениях. Однако как же смешно это читается.
Ну, давайте попробуем перенести действие повести на двести лет вперёд, и смоделировать похождения Акакия в современное время.
1. Акакий работает титулярным советником в Питере в 30-е годы XIX века и имеет годовое жалование в размере около 400 рублей. По факту он работает обычным писарем. Из биографии Гоголя мы знаем, что он работал в Питере на должности писаря примерно с тем же окладом,  то есть примерно 33 рубля в месяц, на питание ему хватало, а вот на съем угла для проживания уже нет, и он вынужден был регулярно выпрашивать у матери деньги. Шинель Башмачкин выправляет  за 80 рублей, то есть за два с небольшим своих месячных оклада. Я попытался перевести это на современные деньги, у меня получилось, что он работает оператором ПК в какой-то современной муниципальной конторе типа Водоканала с месячной зарплатой в районе МРОТа, то есть порядка 20-25 тысяч рублей, и покупает себе хорошую зимнюю куртку или полушубок из натуральных материалов примерно за 45-50 тысяч рублей. То есть, что сегодня, что и 200 лет назад, маленькому незаметному служащему, чтобы пойти и просто купить себе хорошую добротную и тёплую зимнюю одежду, надо примерно два месяца ни жрать - не пить и питаться святым духом. Или же откладывать целый год по два гроша (2000 руб.) в месяц с каждой получки. То есть, абсолютно ничего не изменилось, как был абсолютно нищим маленький человек, так и остался.

2. Далее, шинель у Акакия нагло отбирают в первый же вечер, ибо как бы ну не по его социальному статусу такая шикарная шинель. Его нагло грабят поздно вечером бандиты прямо на улице. И он, следуя чьему-то непутёвому совету, обратиться за помощью к некому «Значительному лицу», с просьбой помочь вернуть свою пропажу. И тут, конечно Акакий совершенно бестактно нарушает все российские субординации. Мало того, что он посмел побеспокоить некого высокого чиновника вопросом, который в принципе не находится в компетенции данного чинуши, это компетенция обычного участкового, он ещё умудрился нагло перепрыгнуть все вертикаль власти, которая находится между самим Акакием и тем, к кому он приходит. И в повести все это очень забавно выглядит:

«Акакий Акакиевич уже заблаговременно почувствовал надлежащую робость, несколько смутился и, как мог, сколько могла позволить ему свобода языка, изъяснил с прибавлением даже чаще, чем в другое время, частиц «того», что была-де шинель совершенно новая, и теперь ограблен бесчеловечным образом, и что он обращается к нему, чтоб он ходатайством своим как-нибудь того, списался бы с господином обер-полицмейстером или другим кем и отыскал шинель. Генералу, неизвестно почему, показалось такое обхождение фамильярным.
—;Что вы, милостивый государь,;—;продолжал он отрывисто,;—;не знаете порядка? куда вы зашли? не знаете, как водятся дела? Об этом вы должны были прежде подать просьбу в канцелярию; она пошла бы к столоначальнику, к начальнику отделения, потом передана была бы секретарю, а секретарь доставил бы ее уже мне…
—;Но, ваше превосходительство,;—;сказал Акакий Акакиевич, стараясь собрать всю небольшую горсть присутствия духа, какая только в нем была, и чувствуя в то же время, что он вспотел ужасным образом,;—;я ваше превосходительство осмелился утрудить потому, что секретари того… ненадежный народ…
—;Что, что, что?;—;сказал значительное лицо.- Откуда вы набрались такого духу? откуда вы мыслей таких набрались? что за буйство такое распространилось между молодыми людьми против начальников и высших!
Значительное лицо, кажется, не заметил, что Акакию Акакиевичу забралось уже за пятьдесят лет. Стало быть, если бы он и мог назваться молодым человеком, то разве только относительно, то есть в отношении к тому, кому уже было за семьдесят лет.
—;Знаете ли вы, кому это говорите? понимаете ли вы, кто стоит перед вами? понимаете ли вы это, понимаете ли это? я вас спрашиваю.
Тут он топнул ногою, возведя голос до такой сильной ноты, что даже и не Акакию Акакиевичу сделалось бы страшно. Акакий Акакиевич так и обмер, пошатнулся, затрясся всем телом и никак не мог стоять: если бы не подбежали тут же сторожа поддержать его, он бы шлепнулся на пол; его вынесли почти без движения. А значительное лицо, довольный тем, что эффект превзошел даже ожидание, и совершенно упоенный мыслью, что слово его может лишить даже чувств человека, искоса взглянул на приятеля, чтобы узнать, как он на это смотрит, и не без удовольствия увидел, что приятель его находился в самом неопределенном состоянии и начинал даже с своей стороны сам чувствовать страх.»

В современных реалиях  Акакия с его ерундой конечно же не пустили далее приемной значительного лица. И, скорее всего эту гневную отповедь: «Да как вы себе позволяете беспокоить нас со всякой подобной ерундой!!! И вообще кто вы такой, и кто вас сюда пустил!!!», он бы получил уже от секретарши сего чиновника, которая немедленно бы и выставила нашего героя за порог.

3. Далее после визита наш Акакий очень сильно расстроился и был шокирован, и очень напуган инцидентом. Придя домой, он слёг с тяжёлой горячкой  и вызвал участкового врача. И тут приходит черёд всеми нами любимой российской медицины. Пришедший фельдшер делает ему припарку, ну и рекомендует заказать сосновый гроб. Тут абсолютно ничего не изменилось, и наша славная медицина, также как и двести лет назад успешно имитирует высококлассную медицинскую помощь своим пациентам, все норм.

4. Возмездие маленького человека. Самые вкусные в литературном смысле страницы - это конечно финал повести, когда призрак безропотно умершего Акакия бродит по ночному спящему Питеру, пугая сонных прохожих, и сдирает с подвернувшихся  бар и высокопоставленных чиновников их шинели и шубы, обдавая оных могильным перегаром. И тут Гоголь как бы очень прозрачно намекает, что в России искать защиты маленькому человеку возможно лишь у потусторонних сил. Вот, когда ты приведением наконец-то станешь, тогда у тебя и появится шансик на социальную справедливость. К сожалению, в современной действительности Гоголь не прав на все сто процентов. Современные «сильные мира сего» давным-давно  стали нелюдями в погонах и шикарных пиджаках, а потусторонние силы, мелкая нечисть и мелкие бесы служат и них только шестёрками.

***

Ну, и в заключение ко всему циклу петербургских повестей Гоголя, хочу отметить, что проблема маленького человека нисколько не потеряла актуальности сегодня. И по сей день беспредел, ложь и страх - главные скрепы русского общества.

октябрь-ноябрь 2025 года