Дно

Не так, как пьют за шумною беседой,
Смеясь и плача, рюмкой иль вином.
Я пил, как пьёт земля под тучей бледной
Свинцовым, ядовитым, мёртвым днём.

Я пил, чтоб сжечь не боль, а только память,
Чтоб вытравить дотла поблекший лик,
Чтоб навсегда в груди моей оплавить
Тот самый лучший, тот священный миг.

Я пил до чёрных дыр, до бездн, до срыва,
Где время рвётся в клочья, в прах и тлен.
И в каждом из мучительных прорывов
Я видел лишь её — одну взамен.

Мои сосуды — сточные канавы,
По ним текла не кровь, а едкий яд.
Я был разбит, с душою ржавой, рваной,
И каждый вдох был шагом в личный ад.

Я пил за всех, за никого, до хрипа,
До скрежета стекла в больных зубах,
До дрожи рук, до ледяного вскрика,
До плоти, что утратила свой страх.

Что не жива, мертва ли — не известно.
Лишь тело в луже собственной хулы.
Вот точка «дно», где даже бездне тесно,
Где только шёпот эха из золы.

И я очнулся. Не от крика, света —
От тишины, звенящей, как клинок.
От пустоты, где мука — жизнь. Где эта...
Реальность — лишь бессмысленный порок.

Я встал, качаясь, на руинах веры,
Где в луже отражался небосвод.
И в отраженье этой тусклой серы
Не видел тех, кем был за день, за год...

Там был чужой с лицом из серой глины,
С глазами, где давно погашен свет.
Лишь тень того, кто правил те руины,
Кого во мне давно, по сути, нет.

И я побрёл. Без цели и дороги,
Сквозь город — свой тюремный бастион.
Живой химерой, сбивчивая в слоге,
Искал я в пепле выход, а не сон.

Но память, что я жёг, взошла ростками
Сквозь выжженный асфальтовый пустырь.
И каждый робкий мною шаг что был там,
Он вёл в рассвет и в тёмный монастырь

Моих грехов, где за любою дверью —
Всё тот же взгляд, всё тот же силуэт.
И понял я: не вытравить неверьем
Того, что стало шрамом в толще лет.

Он есть. Глубокий, рваный, до предела.
И этот яд — лекарство и палач.
Я пил, чтоб выжечь след, а выжег тело.
В душе своей не смейся и не плачь.

*** Бойков Ю.Б. (02.08.2025) ***