Лицо у Дуси сделалось дурным...

Лицо у Дуси сделалось дурным.                И в голове сменилась панорама.                Перед глазами был любимый сын.                И всё твердил ей: Мама, мама, мама.                Пришло письмо. Повестка. Злая весть.                И всё  внутри как будто оборвалось.                И не было уж сил её прочесть.                Всё пред глазами будто расплывалось.Вот заливает Солнце старый двор. И маленьким бежит он ей навстречу. Но всё  украло время - древний вор. И небом навалилось ей на плечи. И руки обнимали пустоту. И сын бежал. Туда,где нет возврата. Не воплотив в жизнь детскую мечту. Погиб. В войне,где брат пошёл на брата. Будь проклята Невосполнимая утрата.А потом вдруг возникла другая картина, яркая, как летний день.  Солнце заливало двор, и он, маленький, с золотистыми кудряшками, бежал к ней навстречу, раскинув ручки. И смех его, звонкий, как колокольчик, разносился по всей округе. Дуся протянула руку, словно хотела обнять его, но пальцы встретили лишь пустоту. И снова перед ней была лишь серая стена, и тишина, такая густая, что звенела в ушах.В груди что-то оборвалось, и душу пронзила невыносимая боль. Дуся зажмурилась, пытаясь отогнать видения, но они, словно назойливые мухи, кружились вокруг, не давая покоя. Сын, её кровиночка, её ангел, ушел. Навсегда. И эта зияющая пустота разъедала её изнутри, как кислота.


Она помнила его детский смех, каждое слово, каждую морщинку на его маленьком личике. Помнила, как он учился ходить, как впервые сказал "мама", как крепко обнимал её своими детскими маленькими,но такими нежными ручками. Все эти воспоминания теперь были для неё и счастьем, и проклятьем. Счастьем, потому что он был. Проклятьем, потому что его больше нет.


Дуся открыла глаза и посмотрела на свои руки. Они дрожали. Руки, которые держали его новорожденным, руки, которые учили его писать, руки, которые обнимали его на прощание… Теперь эти руки были пусты. И эта пустота была нестерпимой.


Она встала с кровати, подошла к окну и посмотрела на улицу. Там кипела жизнь. Люди спешили по своим делам, смеялись, разговаривали. Они жили. А она? Она просто существовала. Существовала в мире, где больше нет её сына.


Слезы градом покатились по её щекам. Она больше не могла сдерживаться. Боль захлестнула её с головой, и она закричала. Крик был тихим, почти неслышным, но в нём была вся её боль, вся её тоска, вся её любовь. Любовь к сыну, которую ничто не сможет убить

Крик затих, оставив после себя лишь гулкую тишину. Дуся опустилась на колени, прижавшись лбом к холодному стеклу. Перед глазами плыли мутные картины, лица прохожих казались размытыми и чужими. Она чувствовала себя одинокой и потерянной в этом огромном мире, где больше нет её маленького солнца.

Время остановилось. Или, может быть, оно шло слишком быстро, унося с собой последние крупицы надежды. Дуся не знала, сколько времени она простояла у окна, но когда оторвалась от стекла, в комнате уже сгущались сумерки. Она машинально зажгла свет, и комната наполнилась теплым, но каким-то безжизненным светом.

Взгляд упал на фотографию на комоде. Сын. Молодой, красивый, улыбающийся. В военной форме. Дуся взяла фотографию в руки и прижала к груди. Слезы снова хлынули из глаз, обжигая щеки. Она гладила пальцами гладкую поверхность фотографии, словно пытаясь погладить его по волосам, почувствовать тепло его щеки.

Но это была всего лишь фотография. Бездушная картонка, которая никогда не заменит ей живого сына. Дуся закрыла глаза и прошептала: "Прости меня, сынок. Прости, что не уберегла". И снова зарыдала, вкладывая в этот рыдание всю свою боль, всю свою любовь, всю свою безысходность. Но от этого не становилось легче. Боль оставалась. И она знала, что эта боль останется с ней навсегда.

Она отпустила фотографию, и та, скользнув по комоду, упала на пол. Дуся не обратила на это внимания. Сил не было ни на что. Она прошла в свою старую комнату, где все еще пахло лавандой, как когда-то в детстве. Упала на продавленный диван, на котором провела бесчисленные часы, мечтая о будущем – будущем, которое теперь казалось таким далеким, таким несбывшимся.

В памяти всплывали обрывки разговоров, последние слова сына перед отъездом. Он говорил о долге, о чести, о том, что должен защищать свою страну. Она слушала его, с гордостью и тревогой в сердце. Гордилась его смелостью, но боялась за его жизнь. Тогда она еще надеялась, что все обойдется, что это всего лишь временные трудности.


Но жизнь распорядилась иначе. Война безжалостно отняла у нее самое дорогое. Теперь осталась только пустота, зияющая рана в сердце, которая никогда не заживет. Дуся знала, что ей придется жить дальше. Ради памяти сына, ради тех, кто еще нуждается в ней. Но как это сделать, она пока не представляла.


Она поднялась с кровати и подошла к окну. На улице уже стемнело, горели фонари, мимо проезжали машины. Жизнь продолжалась, несмотря ни на что. Дуся вздохнула и закрыла окно. Пора было начинать все сначала. Хотя бы попытаться.


Она прошла на кухню, поставила чайник. Автоматически достала свою любимую чашку с нарисованными ромашками – подарок сына на прошлый день рождения. Рука дрогнула, и чашка чуть не выскользнула из пальцев. Дуся крепче сжала ее, словно пытаясь удержать ускользающие воспоминания.


Пока чайник грелся, она достала из шкафчика старую шкатулку. В ней хранились фотографии, письма, памятные мелочи – осколки прошлой жизни. Дуся перебирала их, словно перелистывая страницы старой книги. Вот он – маленький, улыбающийся, с огромными голубыми глазами. Вот – выпускной в школе, такой взрослый и серьезный. Вот – его свадьба, счастливый и влюбленный. Каждая фотография – острая игла в сердце, напоминая о том, что было и чего уже никогда не будет.


Чайник закипел, и Дуся, налив кипяток в чашку, вернулась в комнату. Устроилась на диване, укрылась старым пледом и сделала глоток чая. Горячая жидкость согрела ее изнутри, немного успокаивая дрожащие нервы. Смотрела в окно, на ночной город, и думала о сыне. О том, каким он был, о чем мечтал, что любил.


Она знала, что одной ей не справиться с этой болью. Нужно найти в себе силы,  нужно обратиться к Богу,пойти в церковь,к друзьям, к родным. Она должна быть стойкой. Сына похоронили с почестями. Как и подобает герою. А ей нужно было жить ради его памяти, ради него и тех, кто остался, кто нуждается в ее поддержке. И помнить о сыне. Вечно помнить.


Дуся поставила чашку на пол и закрыла глаза. В ее голове всплыло воспоминание: сын, еще совсем маленький, крепко обнимает ее за шею и шепчет: «Мамочка, я тебя люблю». И сквозь слезы Дуся прошептала в ответ: «И я тебя, мой родной. И я тебя…»Ночь медленно уступала место рассвету. Серое небо за окном начинало светлеть, обещая новый день. Дуся сидела на диване, не сомкнув глаз. Чай давно остыл, а воспоминания о сыне все так же живо стояли перед глазами. Она чувствовала себя измотанной, словно после тяжелой работы, но сон не приходил.

Внезапно, в дверь тихонько постучали. Дуся вздрогнула и, с трудом поднявшись, пошла открывать. На пороге стояла соседка, Анна Ивановна, с заплаканными глазами и тарелкой пирожков в руках. "Дуся, милая, я знаю, что никакие слова не помогут, но я хотела поддержать тебя. Поешь хоть немного", - проговорила она, протягивая тарелку. Дуся молча взяла пирожки, благодаря соседку кивком головы. В этот момент она почувствовала, что не одна в своей беде, что есть люди, которые понимают ее боль и готовы быть рядом.

Анна Ивановна присела на краешек дивана и взяла Дусю за руку. "Держись, Дуся. Ему бы не хотелось, чтобы ты так страдала. Живи ради его памяти, ради всего хорошего, что было между вами". Дуся посмотрела на соседку и увидела в ее глазах сочувствие и поддержку. Она почувствовала, как в груди немного отпустило, словно тоненький лучик надежды пробился сквозь толщу отчаяния.

После ухода Анны Ивановны, Дуся села за стол и начала медленно есть пирожок. Вкус был простым, домашним, и почему-то напомнил ей о детстве, о материнских руках, о тепле родного дома. Она закрыла глаза и представила себе, как сын, маленький, тянется к ней за пирожком, смеясь и прижимаясь к ней своими мягкими щечками. И в этот момент, сквозь боль и тоску, пробилось что-то светлое и теплое. Она почувствовала, что жизнь продолжается, что нужно жить дальше, ради него, ради себя, ради тех, кто остался.