Телефон

Глава -- 13

После случившейся над рабочими расправы стало ясно, что некогда великая страна была раздроблена и на её окраинах вспыхнули межнациональные войны, уносящие сотни тысяч жизней ни в чём не повинных и беззащитных людей. С каждым восходом солнца, невзирая на погоду, на улицу выходило всё больше людей с красными флагами, требуя от новой власти вернуть некогда справедливое и великое государство. Но горстку преданных патриотов прошлой державы всё чаще сталкивали с крепкими парнями, в чьих кулаках развевался новый и давно забытый царский триколор. Он, возродившийся из небытия, забирал миллионы поломанных судеб и, тем самым набираясь силой, становился сильнее уходившего в историю красного полотна. Наставала новая эра — эра существования, а не жизни. И по этой причине окружающий мир различных цветов и оттенков становился уставшим и измученным и всё больше тускнел у меня на глазах, становясь чёрно-белым.

После очередного ночлега в парке, на одной из многочисленных лавочек, на которых с каждым днём мест становилось всё меньше из-за бездомных и несчастных людей, я с сумерками, предвещающий рассвет, поплёлся вдоль пешеходной тропы. Свернув вправо, я вышел на пятачок, где стоял мрачный ларёк. Возле будки перетирались несколько человек, которые громко, порой ругаясь, на повышенных тонах разговаривали друг с другом. Пройдясь рукой по карману, мне удалось найти пару монет. Заплатив их сонной продавщице, я вежливо попросил горячий чай. Взяв в руки бумажный стакан с горячим напитком, я с осторожностью, боясь обжечься, стал перекладывать его с руки на руку. Едва успев отойти в сторону, как из-за спины послышался чей-то голос:

— Эй, парень, работа не нужна?

Нехотя повернув голову, я увидел стоящего в десяти шагах от меня мужчину средних лет, который, прищурив глаза, произнёс:

— Чего молчишь и смотришь, будто последний день доживаешь? Два часа — и четвертак в кармане.

Незнакомец выглядел очень солидно, хорошо одет и ухожен. Даже порой, глядя на него, создавалось впечатление, что он спустился с небес на Богом забытый клочок земли, где везде и повсюду валялся мусор, а за несколькими круглыми столиками выпивали горячительные напитки, потерявшие надежду на завтрашний день люди.

— Глухонемой, что ли? Деньги нужны?

Немножко рассмеявшись, он снова обратился ко мне.

— Нужны, — с неуверенностью ответил я.

— Тогда ступай за мной, — мгновенно, со всей серьёзностью он произнёс в ответ.

И по взмаху его руки я поплёлся следом. Нагнав его на подъёме, я поравнялся с ним.

— Покойников не боишься? — задал он очередной вопрос.

— Я сам как покойник. Не боюсь, — уже с уверенностью произнёс я в ответ.

— А ты, парень, с юмором. Человек хороший из жизни ушёл, нужно помочь гроб с пятого этажа спустить. Справишься?

Кивнув, я твёрдо ответил:

— Справлюсь.

— Смотри только осторожней, не оброни его, неси как собственного деда. Он хоть и мёртвый, но достоин уважения, человек был.

Поднявшись по тропе, мы вышли на широкий проспект и, миновав несколько кварталов, свернули налево, оказавшись во дворе многоквартирного пятиэтажного дома. Во дворе стояло небольшое количество людей, преимущественно пожилого возраста.

Подойдя к толпе стариков, незнакомец вежливо обратился к одному из них:

— Принимай человека. Крепкий как бык и надёжный, подобно Кремлёвской стене.

На что старик с тяжёлым вздохом в груди и благодарственным голосом ответил:

— Спасибо тебе большое, выручаешь как всегда.

Достав из пиджака четвертак, незнакомец аккуратно и незаметно для остальных сунул деньги в мой карман и, прижавшись к голове, тихо на ухо прошептал:

— Не подведи, помоги хорошим людям.

С этими словами, снова хлопнув меня по плечам, он с лёгкостью на сердце удалился той же дорогой, что и пришёл. Оказавшись в руках пожилых людей, они тотчас повели меня внутрь здания и, поднявшись по лестничному маршу на пятый этаж, зашли в квартиру, на двери которой был номер четыре и висевшая рядом перевёрнутая то ли шестёрка, то ли девятка. Внутри квартиры стояла гробовая тишина. Но даже в этой, полной горечи, обстановке находился тот, кто смел нарушать покой своим ехидным смехом. Стоя в прихожей, в пространстве, которое отделяло друг от друга маленькую кухню и две комнаты, я видел, что в одной из них стоял гроб ярко-красного цвета. За ним сидели три женщины. И лишь одна по-настоящему горевала по человеку, лежащему в том гробу, а двое остальных с невыразительным и неслышным смехом перекидывались словами друг с другом. В соседней комнате двое молодых людей, мужчина и женщина, тихо, почти шёпотом, обсуждали продажу квартиры человека, которого ещё не успели предать земле. Трое других старичков со слезами на глазах, держа в руках рюмки, наполненные водкой, с горечью поминали некоего Петра Семёновича:

— Давайте выпьем за человека, кто наряду с самыми великими и мужественными людьми нашей страны смог одолеть самого дьявола в лице Адольфа Гитлера! Так поднимем за того, кто в послевоенное время поднимал нашу страну из пепла, с каждым днём упорного труда превращал нашу родину в самый прекрасный и замечательный уголок света! Не забудем о том, кто, узнав о несчастье, в первых рядах добровольно вызвался тушить ядовитое облако, нависшее над Чернобылем! Дорогой друг, кто, невзирая на все трудности и тяжести жизни, жил с улыбкой на лице, не предавая друзей и даже уважая своих врагов!

Сквозь достойный тост достойного человека доносилась печаль, исходящая из той, кто горевала больше всех:

— На что ты покинул меня, Петенька? Лучше бы я в сырой землице оказалась вместо тебя! Тосковать по тебе буду, братец мой ненаглядный! Что за хворь проклятая посмела разлучить нас с тобой!

Стрелки уже умирающих часов на моей руке прокрутили несколько оборотов. Ноги от усталости стали затекать. Оглядевшись по сторонам и убедившись, что все кругом куда-то подевались, кроме тех, кто сидел у покойника, я, воспользовавшись этим, облокотился о стоявшую возле меня тумбу, на которой стоял телефон чёрного цвета с гербом страны прошлого. Сомкнув на мгновение глаза и расслабившись, я почувствовал, как тут же от меня стало отступать усталость.

(Помнится, в голову в те минуты ничего не лезло, хотя мысли крутились предостаточно. Я впал в некую сонливость, будто почувствовав, что кто-то, потерявшийся в пространстве сновидений, ощутил, что сможет до меня дозвониться.) Прошло не менее десяти минут, как я смог вернуться в прежнее, своё реальное состояние. Вдруг послышался звонок того самого телефона с гербом великой страны. Телефон всё звенел, но на звонок никто не обращал внимания, будто его и не было вовсе. Несмотря на это, он продолжал без остановки трезвонить. Мои руки, не слушаясь, сами потянулись к аппарату. (Не выдержав в конце концов,) я поднял трубку и, приложив её к уху, с волнением произнёс:

— Алло.

В ушах стоял шум радиоприёмника, будто кто-то крутил диапазон, стараясь найти нужную частоту. Через некоторое время шум становился прерывистым, в пробелах которого стал проявляться сумбурный и взволнованный голос. Голос становился всё отчётливее, а слова понятнее. Через минуту все помехи были устранены, и связь была окончательно налажена.

— Ты кто? — послышался ответ на многочисленные мои «алло».

— Сирота, — ответил я.

— Какой ещё Сирота? — твёрдым, но испуганным голосом произнёс звонивший. И после ощутимой паузы, (словно понимая, что не туда попал,) он всё же решается вновь вступить в разговор, тем самым проверяя, не ошибся ли он номером:

— Алло. Это квартира Петра?

На что я твёрдо ответил:

— Да, но он не может подойти.

Воцарилась тишина без помех, (будто звонивший задумался о чём-то.) Через секунду, посмел нарушить молчание, дрожащим, повышенным голосом, он начал говорить:

— Ты что, сопляк, за дурака меня держишь? Как же ему подойти, когда он — это я!

(Я покачнулся от услышанного и с трудом верил, что звонивший был покойником, который лежал в гробу в соседней комнате.)

— Господи, где я? — спрашивал он сам себя.

— Дверь захлопнулась и не открывается. Сирота, помоги мне!

(Моему волнению не было предела, и не оказаться бы мне в дурацком положении, подумал я мимолётом. А вдруг он не врёт, и ему нужна моя помощь? Мой мозг воевал сам с собой, пытаясь найти объяснение и правильный выход в сложившейся ситуации.)

— Чем я могу помочь? — ответил я на его вопрос.

— Скажи, что происходит, где я?

На что, собравшись с смелостью, я отчётливо произнёс:

— Вы умерли, и сейчас я смотрю на вас, лежащего в гробу в вашей квартире.

Снова безмолвие, снова тишина, которая со временем превратилась в настоящую бурю слов. Звонивший взорвался в гневе:

— Думай, что говоришь, мерзавец, негодяй! — послышался хаотичный смех, а затем и плач. — Хоронить меня надумал! Я войну протоптал, начиная с вилами в руке, которыми заколол своего первого фашиста, и закончил у стены Рейхстага, где пленил генерала! Пропади оно всё пропадом!

Снова безмолвие, которое длилось несколько минут, после чего его голос снова обратился ко мне:

— Сирота, ты ещё здесь?

— Да, — ответил я.

— Прошу, поверь мне. Позови мою сестру Машу. Марию, позови! Христом-Богом тебя прошу, умоляю!

(Я никак не мог отказать лежащему в гробу человеку в его просьбе) и потому произнёс в ответ:

— Хорошо, позову.

— Ступай поживее, время на исходе! — с появившейся надеждой стал он торопить меня.

Положив трубку рядом с аппаратом, я медленными шагами направился в сторону гроба и, подойдя вплотную, без колебаний обратился к сидящим за ним женщинам:

— Простите, что беспокою. Могу я узнать, кто из вас Мария, сестра Петра?

— Я, сынок, — подняв голову, произнесла та, которая горевала больше остальных.

— Вас к телефону, — тихо, не нарушая тишины, произнёс ей в ответ, тем самым не отрывая взгляда от человека, лежащего в гробу.

Кивнув, убитая горем женщина, опираясь о гроб, встала со скамьи и, медленно, еле волоча ноги, пошла по направлению телефона. Остановившись возле тумбы и дрожащими руками приложив трубку к уху, она произнесла:

— Алло, слушаю вас, — после чего потеряла цвет и без того бледного лица, с безумием воскликнув на весь голос: — Где ты, Петя, я узнаю твой голос!

Обезумев от счастья, она начала волнительный и необъяснимый разговор со звонившим с того света братом:

— Этого не может быть, ты здесь, рядом со мной... Как «где»? В гробу лежишь!

С этими словами слёзы потекли с её глаз, подобно беспокойной реке, тянувшиеся комки по очертаниям постаревшего лица. То и дело густые капли толкали друг друга, срывались со щёк, покрытых морщинами, и вдребезги разбивались у её ног.

— Ты не умер! — продолжала она разговор, в который сама еле верила. — Ты застрял в комнате, и двери не открываются!

Здесь старая любящая женщина, ведомая своими чувствами, родной плоти, догадалась, что связь может оборваться, и, опережая своего любимого брата на шаг вперёд, стала его расспрашивать:

— Скажи, как я могу помочь, что мне делать? Братец ты мой ненаглядный!

Немногочисленная толпа, рассеянная по квартире, стала собираться возле обезумевшей старушки. Прислушиваясь к словам, люди стали соображать, что она говорит с лежавшим в гробу братом. В ту же секунду каждый подумал лишь об одном: что сошла с ума старая женщина. Пытаясь успокоить её взбудораженную плоть, с силой попытались отобрать телефон из дрожащих рук. Но она не поддавалась и с отчаянным криком души, понимая, что ей не устоять против огромной толпы, кричала последние слова в ускользающую из рук телефонную трубку:

— Я спасу тебя, я спасу тебя, Петенька!

На этом месте разговор прервался. Полностью обезвредив одурманенную сестру, её потащили в комнату успокаивать. Но она не желала уже никого слушать, поскольку в её сердце зажёгся огонь надежды. Любящую Марию уже было не остановить: со стекшими слезами горечи она ещё с большей яростью настаивала на том, что её дорогой брат жив и ему необходима её помощь.

— Тётушка, тебе послышалось, с тобой никто не говорил. В трубке стояла лишь гробовая тишина, — утешала Марию та, кто обсуждала продажу квартиры.

Но любящая Мария не желала расставаться с единственным лучом света и твёрдо стояла на том, чтобы немедленно прибыл доктор. Время шло, дело подходило к выносу. Любимая сестра, закрывшись в комнате, где лежал её брат, строго не впускала ни души, боясь его потерять навечно. После чего та, которая утешала свою тётушку девушка подошла к телефону и, набрав номер, стала в ожидании:

— Здравствуйте, примите, пожалуйста, срочный вызов.

После звонка миновало некоторое время, прежде чем в квартиру зашли трое врачей. Старшим среди белых халатов был худощавый, старый человек, которому объяснили, что произошло. Он с должным образом принял каждое слово. Как ни странно, но старый врач отреагировал спокойно и, торопясь, подошёл к гробу и с внимательностью начал осматривать человека, лежащего в нём. Через несколько минут наблюдений и каких-то непонятных обычному человеку процедур послышался робкий, но достаточно громкий голос старого врача:

— Чтоб меня! Пульс есть, короткий, но есть.

Услышав слова старшего, медбрат и медсестра, стоявшие у входной двери без дела, (в недоумении оттого, что они здесь впустую тратят своё драгоценное время,) быстро подняли лежавший на полу медицинский дипломат и в темпе подбежали к гробу. Вслед за ними зашла Мария, держа руки за головой.

Там, у гроба, происходило что-то невообразимое, происходило то, что было предвестником настоящего чуда — чуда, с нетерпением ожидавшая любящая и преданная сестра. Вдруг послышался животворящий голос Марии:

— Ты вернулся, родненький! Откуда ты мне звонил?

Медбрат и медсестра, словно окаменевшие изваяния, застыли у гроба, не веря своим глазам. Все были шокированы, увидев уже сидящего в том же гробу Петра Семёновича, который, прижавшись к Марии наливающимися кровью руками, нежно поглаживал ладонь любимой сестры. Не был удивлён лишь один старый врач, кто на то и был врачом, что мог отличить мёртвого от живого.

Сквозь пелену всеобщего изумления пробивался луч надежды, озаряя лица собравшихся. Тишина, густая и вязкая, повисла в воздухе, нарушаемая лишь тихим шёпотом молитв и сдавленным всхлипыванием Марии, прижимающей к себе воскресшего брата. Пётр Семёнович, словно восставший, смотрел вокруг мутными, ничего не понимающими глазами, будто заново рождаясь в этом мире, полном скорби и внезапной радости.

Старый врач, человек, видевший за свою жизнь слишком много, чтобы удивляться, стоял, чуть отступив. Он не участвовал в общей суете, его присутствие было непоколебимым, как сама истина. Врач не видел чуда, он видел лишь результат: сила жизни, которую он всю жизнь помогал поддерживать, снова восторжествовала. В его глазах, уставших от боли и отчаяния, плескалось тихое, неброское торжество, свидетельство мудрости и знания, победившего смерть, — той самой силы, которую люди порой принимают за небывалое чудо.