Первое письмо

20 ноября 2025

Мне казалось, что острее пустоты, чем тогда, когда ты ушел, быть не может.

Я ошибалась. Острее была пустота, когда я даже спустя столько времени опять наткнулась на твой прекрасный ледяной мрамор. Когда ты опять делал вид, что ты – это не ты, и что мы обсуждаем некое третье лицо, а не слона в комнате.
Он мне осточертел, твой мрамор. Такой красивый, но об него так бьются мои колени, кулаки и слезы. Я сжимаю зубы и соскальзываю по нему вниз, пытаясь зацепиться хоть за что-то, а ты просто смотришь сверху. Я знаю, ты хочешь меня поддержать, но пытаешься через чьи-то чужие руки и слова. И я благодарна даже за это. Я вижу твою поддержку и чувствую ее сердцем. Но право, лучше было бы убрать эту проклятую мраморную стену, пока я не сломаю об нее свои запястья или фаланги в очередной попытке достучаться.

Позволь мне хотя бы здесь, в этих письмах отталкиваться от мысли, что ты у меня такой один. Что все твои маски – только маски, а не мое больное воображение, любящее рассыпанные по разным силуэтам осколки зазеркалья.  Что нет никаких вторых, третьих, пятых. Да, узнай я, что они – есть на самом деле – я бы не огорчилась, ибо мои чувства не измеряются количеством осколков твоих образов. Ты – коснувшийся моей обнаженной души – такой один. Поэтому, так ли это уже важно, под какими масками ты прячешься? Ты же знаешь, что я играю по твоим правилам, и я готова поспорить, что тебе это ох как нравится. Я бы могла вставать в позу и требовать объяснений и расшифровок, но знаешь…

Мне все равно, зачем тебе это надо и почему тебе надо – так. Но раз тебе спокойнее и комфортнее узнавать меня с разных углов, накидывая на себя то белый плащ, то черный, то расцвеченный, я с улыбкой оставляю за тобой это право. Наслаждайся, любовь моя. Играй, как тебе нравится. Завязывай мне глаза лентой. Я буду прятать легкую усмешку, вздрагивать, но вестись на это. Что же, все мы играем в какие-то игры, это наша человеческая  природа и порой нам так легче – легче  сохранять видимость контроля или, напротив, его отпускать. Наблюдать, сливаясь с тенью, говорить тишиной или чужими устами, касаться намеками, как пламенным дыханием. Ты же не думал, что я захочу внезапно переписать твои привычки или потребовать от тебя не быть собой? Ты же не думал, что я буду – кричать – упрекать – рыдать – в полную силу моих легких? Конечно, нет.

Единственное, о чем я тебя прошу – не играй моим сердцем. Кому как не тебе –  знать, насколько оно – ноющее каждой нотой, насколько – нежное, насколько – горящее, насколько – мое. Потому не заигрывайся с моей болью, пожалуйста.

Кому, как не тебе – знать, что такое – боль? Ведь ты, настолько любящий контроль, настолько не желающий быть собой в моем присутствии – не мог ее не испытывать прежде в достаточном объеме. Я знаю, ты вряд ли когда-то в этом признаешься мне – ну или, по крайней мере, неведомо, сколько должно пройти времени для того, чтобы ты понял наконец уже, что я не вижу в искренности, уязвимости и доверии – бессилие. Ибо это, напротив, притягивающая своей откровенностью сила, отражающая всю глубину личности, могущей быть разной, переливаться, как грани хризопраса на бархате. Что до боли – я не пытаюсь в тебе ее пробудить или возродить, нет. Я лишь хочу донести, что мне тоже может быть больно – по-женски, остро и холодно больно. И в отличие от тебя, я ее не скрываю, не вижу смысла. И пишу это не из попытки словесного укора или намеков на жалость, а из жажды немого резонанса. Потому что моя боль созвучна твоей, и сколько бы ты ее не прятал, я все равно это ощущаю каждой клеткой сердца.

Прошу, не путай нашу игру и настоящую боль. Кому как не тебе (и ты знаешь, почему) – ощущать тончайшую грань, где возбуждение от остроты ощущений сменяется истинной потерей опоры, тотальной паникой загнанности и привкусом изощренного садизма?
Не переживай, я знаю, что ты не из тех, кто будет рушить эту грань намеренно, распуская нервы по ниткам и вызывая у меня опрокинутый страх где-то в солнечном сплетении. Я знаю – каким-то шестым чувством – что ты не стал был причинять мне боль намеренно. Но ненамеренно тоже – не надо. Не доводи меня до грани сейчас, ибо я уже не очень понимаю, чувствую ли я помимо любви, боли и зависающей пустоты что-то еще. Да, пока я прогибаюсь в пояснице, закрыв глаза и вспоминаю твои ладони на спине, и проваливаюсь в касания, память о которых въелась в сознание и подсознание тоже. Да, я не требую ничего, и не умею требовать, как бы ты ни пытался заставить меня. Я не хочу ничего требовать от тебя, потому что в моем понимании, если я тебе буду по-настоящему нужна, тебе расхочется мне что-то доказывать, расхочется выжидать из-за угла и продолжать тянуть из меня жилы, анализируя мою реакцию на разные раздражители. У меня уже теряется ощущение того, насколько я вообще адекватна в своих чувствах. Порой мне кажется, что я выстроила себе красивый замок, хотя на деле ты, возможно, даже не вспомнишь моего имени. И все же. Я, веришь ли, сама не понимаю, почему я – знаю – что ты молчишь не из отсутствия резонанса, а по причине его интенсивности. Я вью эти слова и ласкаю тебя ими на расстоянии, потому что просто – пока – иначе не могу. Я повторяю себе, что если я тебя нужна, ты не будешь экспериментировать со мной, как с забавным музейным экспонатом кунсткамеры. Но пока что ты почти год назад связал мне руки и оставил мучиться на самой грани, очевидно, либо наслаждаясь моей беспомощностью, либо полагая, что я достаточно не привязана к тебе, чтобы в случае чего ослушаться, просто накинуть халат и выйти в незапертую дверь. Ну, и как, оправдалось твое предположение?  Очевидно, нет, раз я все еще спустя столько времени вышептываю эти слова, и продолжаю переминаться с ноги на ногу в не слишком удобной позе, морщась от связанных рук и ощущения тотальной обнаженности в холодной комнате, облицованной мрамором.

Возможно, ты полагаешь, что моя боль может заставить меня что-то поменять в восприятии тебя? К сожалению или счастью, это не так. Знаешь, почему?
Я не хочу впускать в свое сердце и тело кого-то еще, кроме тебя, по крайней мере, пока во мне горит то, что не гаснет от прикосновения боли. А гореть оно может очень долго. Я не могу это закинуть в окно, как разбитую елочную игрушку или приказать себе не чувствовать. Сомневаюсь, что и ты можешь, хотя и скрываешь упорно, что я затронула в твоей душе нечто, что не вымарывается одним лишь росчерком твоей пресловутой логики. Но знаешь, даже если бы я могла выбрать – не чувствовать тебя так, как я чувствую сейчас, – я бы этого не сделала.

Я не могу – не хочу – выбрасывать год своего трепета куда-нибудь на обочину дороги в надежде, что взамен зияющей пустоты внутри смогу вырастить что-то иное. Как ты писал – не ждать, если не видно проявлений? Понятие «ждать» очень растяжимое, друг мой, и в нашей речи оно давно стало синонимом слова «терпеть». Только это в корне неверно.
Можно ждать, как Ассоль у окна, страдая наивностью и верой в прекрасного принца, а можно – просто выбирать человека сердцем, не отвлекаясь на проходящих мимо. Они видят лишь мой силуэт, пока я кусаю губы и плаваю в ощущениях собственного тела, продолжая стоять у твоего письменного стола, где ты так меня и оставил. Хотя все тело ноет, и на глаза наворачиваются слезы, но я понимаю, что это лишь реакция, которая как раз-таки вполне поддается контролю. Ведь я знаю, что рано или поздно я услышу знакомые шаги и твой сокровенный шепот на ухо «моя девочка». Когда ты снова притянешь меня в кольцо рук – и я буду ощущать каждой клеткой, что это – ты, живой, теплый, настоящий и тот самый, говоривший со мной напрямую, а не лишь один из десятка твоих силуэтов. Они, конечно, меня согревают, но не так, как это делал ты сам. А я так скучаю, и сердце так предательски ноет именно по тебе. Потому что я убеждена, что ты был со мной настоящим, и я так хочу вспомнить это, не перечитывая старые диалоги, а создавая новые, насыщая их смыслами и узнавая тебя – тебя истинного, слышишь?

Что скажешь, это – тоже «ждать»?
Или это – «любить»?