Табуретка

На белой скатерти — разводы.
Окурок в рюмке потонул.
Доели с сёмгой бутерброды
И перешли в лихой разгул.

Отец, тщеславием ведомый,
Гостям чтоб было веселей,
Ребёнка выбил из истомы
Приказом властным: «Не робей!»

Пред захмелевшею толпою,
На табуретке, сверху вниз,
Без выраженья — «Буря мглою» —
Свой детский стыдный бенефис

Он забубнил. Был воздух зябок.
В окно таращилась Луна.
Читал он вслух, босой, без тапок,
Про «И печальна, и темна…»

А между строк «Моя старушка»
И «Приуныла у окна»
Кладут на стол гуся с петрушкой
И льют игристого вина.

Вдруг он запнулся. Дядя Пушкин,
Наверно, тоже приуныл.
Стучала вилка по чекушке:
«Давай-давай! Чего застыл?»

Ему бы спать, но можно ль тут
Сойти уже с позорной сцены,
Ведь маме с папой не дают
Покоя лавры Мельпомены?

А! «Выпьем с горя…» Выпьем тоже! —
Развязно вторили ему.
Звенели стопки, смех в прихожей
В том разухабистом дыму.

Уже в кроватке, понарошку
Прикрыв глаза, он думал так:
«Вот подрасту совсем немножко
И отменю весь кавардак!»

В беспечном сне не будет их —
Униженных, бесправных деток.
Не будет праздников таких.
И да — не будет табуреток!