Древние былины - адаптация текста и пояснение

Термин «былина» в литературный обиход ввел Иван Сахаров. До этого использовались  такие определения как богатырская повесть, старинная песня, древнее русское стихотворение и т.п. В 1838 году Сахаров опубликовал книгу «Сказания русского народа». Одна из ее глав называлась «Былины русских людей», а другая – была посвящена «Слову о полку Игореве». Именно из начальных строк «Слова», в которых автор поясняет, что он будет петь «по былинам сего времени», взял Сахаров новый термин.

Былины возникли во времена домонгольской Руси. И хотя они «дошли до нас в самом поврежденном виде, почти изуродованные, но основание их, без всякого сомнения, относится к глубокой древности», - писал Михаил Погодин и приводил убедительные доказательства, с которыми стоит ознакомиться. Вот некоторые из его тезисов: 

«Ни к какому времени, кроме Владимирова, всего менее после татар, нельзя приурочить наши былины. После татар общее внимание возбуждали другие предметы: каменная Москва, Грозный царь, Казань и Астрахань, нашествие поляков. Заметим, что даже эти предметы, животрепетавшие занимательностью, находили певцов относительно меньше, другого склада, как будто бы источник непосредственного народного вдохновения оскудел, если не совсем иссяк. Каким образом можно было бы объяснить, в это новое время, такое обращение от настоящего к давно прошедшему, которое, между тем, почти совсем забывалось?»

«Итак, песни не могли быть сочинены после татар, а при татарах тем более: юг был опустошен и обезлюдел; северу было не до песен, когда иго только что легло на народ, и беспрестанные набеги держали население в постоянном страхе. Обычая, расположения петь, надолго не стало».

«Где, кому, по какому поводу и с какой целью пришло бы в голову вспоминать тогда Владимира с Ильей Муромцем, Добрыней Никитичем?.. Как и где могла бы сочиниться подобная тирада:

Завелся у солнышка почестен пир
На всех на князей, на бояр,
На сильных могучиих богатырей.
Все на пиру наедалися,
И все на пиру порасхвастались.
Как солнышко Владимир Князь
По хоромам, по гридне похаживал,
Правой ручкой помахивал,
На богатырей службы наметывал:
На первого богатыря старого Илью Муромца,
На другого богатыря молодого Добрыню Микитича,
На третьего на душечку Михаилу Потыка Ивановича.

Наливал по чаре зелена вина,
По ковшу давал-то меду сладкого.
На старого казака Илью Муромца
Наметывал службу великую:
Съездить за горы Сарочинские,
Убить силу поганую, от мала до велика,
Не оставить силы на семена.

А на другого богатыря Добрыню Микитича
Наметывал службу великую:
Ему ехати богатырю за славное сине море,
Ему бить – земли прибавливати,
Коренить языки человечески,
Прибавливать земельки Святорусския.

А на третьего богатыря душечку 
Михаила Потыка Ивановича
Наметывал службу великую:
Ему ехати богатырю во ты-ли во гридни во черные,
Во тые-ли Подолье Лиходеево,
Справить-то дани-выходы,
За старые годы и за нынешни,
За двенадцать лет с половиною.

Не ясно ли мы видим в этих стихах положение великого князя киевского, который сам идет, или посылает своих воевод, на соседние племена…(первая служба); который ходит или посылает в поход беспрестанно для распространения пределов земли Русской… (вторая служба); который посылает своих бояр собирать дань с подвластных племен (третья служба). Кому, при татарах, могла придти в голову мысль о дальних походах, о покорении земель, о собирании дани, которую сами мы должны были нести с покорностью татарам».

Итак, изначально былины создавались при Владимире Святославиче Красном Солнышке,  при Ярославе Мудром, его сыновьях и внуках, в те времена, когда творил упомянутый в «Слове о полку Игореве» Боян. Былины повествовали об обустройстве Русской земли и ее защите. В дальнейшем они дополнялись новыми сюжетами, перерабатывались в соответствии с новыми реалиями, но герои, как правило, оставались прежними: Святогор, Микула Селянинович, Илья Муромец, Добрыня Никитич, Волх Всеславич, Вольга, Алеша Попович.

Святогор – древнейший былинный герой. Его нельзя считать русским богатырем, он жил на Святых горах и на Святую Русь не ездил (поэтому в былине и сказано, что Русская земля его не носила), это Святогора посетил наш богатырь Илья Муромец и стал свидетелем его удивительной кончины, о чем рассказывает былина, переложенная мною на современный язык (как и другие, приведенные здесь):

СВЯТОГОР И ИЛЬЯ МУРОМЕЦ

На тех на горах высоких,
На той Святой горе,
Был богатырь чудный,
Для всего мира дивный;
Для всего мира дивный –
А не ездил он на Святую Русь,
Не носила его сыра земля-матушка.
Захотел узнать казак наш Илья Муромец
Славного богатыря того Святогора.
Отправился казак наш Илья Муромец
К тому богатырю Святогору
На те на горы высокие.

Приезжает наш казак Илья Муромец
А на те на горы высокие
К тому славному богатырю Святогору.
Подъезжает он к нему близехонько,
Поклон кладет ему низехонько:
— Здравствуй, богатырище взрослый,
Взрослый богатырь да дивный!
— Ты откуда, добрый мОлодец,
Как тебя зовут-величают по отечеству?
— Я есть из города Мурома из села Карачаева,
Я есть старый казак Илья Муромец;
Захотел посмотреть на богатыря Святогора,
А то не ездит он к нам на сыру-землю матушку,
Нам богатырям не показывается.

Отвечает тогда богатырь взрослый:
— Я бы ездил на вашу землю матушку,
Но не носит меня сыра-земля матушка,
Мне не положено ездить на Святую Русь,
Мне позволено ездить тут по высоким горам,
Да по толстым тем расщелинам.
Ай ты, старый казак Илья Муромец,
Мы поедем же нынче по тем расщелинам,
И поездим с тобой по Святым горам.

Ездили они по тем расщелинам,
Разъезжали тут по Святым горам,
Ездили они много времени,
Ездили да забавлялися,
Находили тут они чудо чудное,
Находили они диво дивное,
Находили площАдницу да огромную.
Говорит богатырь Илье Муромцу:
— Ах ты, старый казак Илья Муромец!
Ты ложись-ка в площАдницу ту огромную:
Поглядим-ка, площАдница та огромная,
Как тебе она наладится?

Спускался наш казак Илья Муромец,
Спешивался тут с коня доброго,
И ложился было в гроб тот огромный.
А гроб-то Илье Муромцу – долгий.
Спускался богатырь Святогорский,
Спешивался со своего коня доброго,
И ложился в площАдницу он дивную.
Та площАдница да по нему пришлась,
Сам с площАдницы уж не встанет:
— Ах ты, старый казак Илья Муромец!
Ты повыдерни меня с площАдницы да с огромной.
Приступает тут наш казак Илья Муромец
К богатырю Святогору,
Да не может поднять богатыря Святогора
Из того из гроба глубокого.

Говорит тут богатырь Святогорский:
— Ты сломай-ка эту расщелину высокую
И повыдерни меня из гроба глубокого.
Старый наш казак Илья Муромец
Как ударит своей палицей огромной
По расщелине по толстой,
По той горе по высокой,
И тут же ставится обруч железный
Через гроб тот великий,
Через ту площАдницу дивную.
Бьет Илья Муромец да в другой раз,
Как ударит, тут же обруч железный ставится.
Говорит богатырь Святогорский:
— Видно, тут богатырь и скончается!
Ах ты, старый казак Илья Муромец,
А ты съезди-ка к моему родителю
К древнему батюшке,
К древнему да темному,
Ты проси-ка у моего родителя-батюшки
Мне-ка вечного прощения.

Отправляется казак наш Илья Муромец
От того богатыря Святогорского
На ту гору на Палавонскую
К тому старичку древнему,
Древнему да темному.
Приезжает Илья Муромец
На ту на гору Палавонскую
К древнему да темному:
— Здравствуй, престарелый дедушка,
Древний ты да темный!
Я привез тебе поклон-челобитие
От твоего сына любимого
От того богатыря Святогора:
Просит он прощения да вечного:
Как он лег в площАдницу ту огромную
В тот гроб было каменный,
А я оттуда не мог его выдернуть.

Рассердился тут старик темный,
Темный старик да древний:
— Знать, убил ты богатыря Святогора,
А еще приезжаешь ко мне с его ведома,
Привозишь мне весточку нерадостную.
Как схватит он тут палицу богатырскую
Да метнет в богатыря.
А богатырь тут и увернулся,
А старик тут  и образумился.
Дал ему вечное прощение
Святогору богатырю –
Сыну любезному.

Приезжает тут казак Илья Муромец
К богатырю Святогору,
Он привозит ему вечное прощение,
Да с ним сам тут же и прощается,
Святогор тут же и кончается.

Здесь Святогор находит смерть на Святой горе, в расщелине, которая иносказательно названа огромным каменным гробом. При последующей переработке былины, в ней сохранилось только это иносказательное значение: потом на Святой горе богатыри стал находить пустой дубовый гроб. А Святогор со временем превратился в русского богатыря и уже вместе с Ильей Муромцем совершал путешествие из Русской земли на Святые горы. Былина стала дополняться рассказами о тяге земной и о передаче Илье Муромцу силы Святогора.

СВЯТОГОР И ИЛЬЯ МУРОМЕЦ (другой вариант)

Как далече-далеко в чистом поле
Пыль столбом поднималася,
Как далече-далеко в чистом поле
Оказался добрый молодец,
Русский могучий Святогор-богатырь.

У Святогора конь да будто лютый зверь,
А богатырь на нем – в косу сажень,
Он едет по полю, потешается,
Он бросает палицу булатную
Выше леса стоячего,
Ниже облака ходячего;
Улетает эта палица
Высоко в поднебесье.
Когда палица вниз спускается,
Он подхватывает ее да одной рукой.

Наезжает Святогор-богатырь
В чистом поле на сумочку переметную.
Он с добра коня не спускается,
Хотел так поднять эту сумочку,
А сумочка да не ворохнется.
Спешился Святогор да с добра коня,
Он берет эту сумочку да одной рукой,
Эта сумочка не шелОхнется.
Как берет он сумочку да руками двумя,
Поднатужился богатырскою силою,
По колена ушел в сыру-землю матушку,
Эта сумочка не шевЕльнится,
Не шевелится да не поднимется.

Говорит Святогор про себя таковы слова:
— Много я по свету езживал,
А такого чуда я не видывал,
Чтобы маленькая сумочка да не шевелится,
Не шевелится да не поднимается,
Богатырской силе не подчиняется.
Говорит Святогор да таковы слова:
— Верно, тут мне, Святогору, да и смерть пришла.
И взмолился он своему коню:
— Уж ты, верный богатырский конь,
Выручай теперь хозяина!

Как схватился он за уздечку посеребрЕнную,
За подпругу золочЕнную,
Богатырский конь поднатужился,
И выдернул Святогора из сырой земли.
Тут садился Святогор на добра коня
И ехал по чистому полю
К тем горам Араратским.
Утомился Святогор, умаялся
С этой сумочкой переметной,
И уснул он на своем коне,
Заснул крепким сном богатырским.

Из далече-далека да из чиста поля
Выезжал старый казак да Илья Муромец,
Илья Муромец да сын Иванович,
Увидал Святогора он богатыря:
— Что за чудо вижу в чистом поле,
Что за богатырь едет на своем коне,
Под богатырем-то конь будто лютый зверь,
А богатырь спит крепко-накрепко.
Как закричал Илья да зычным голосом:
— Ох ты гой еси, удалой добрый молодец,
Ты что, молодец, издеваешься,
Спишь ли, богатырь, иль притворяешься,
Не ко мне ли старому подбираешься?
От богатыря да ответа нет.
А вскричал Илья пуще прежнего,
Пуще прежнего да зычным голосом,
От богатыря да и тут ответа нет.

Разгорелось сердце богатырское
У старого казака Ильи Муромца.
Как берет он палицу булатную,
Ударяет он богатыря да по белым грудям,
А богатырь спит, не просыпается.
Рассердился тут Илья Муромец,
Отъезжает он да в чисто поле,
И с разъезда богатыря ударяет
Пуще прежнего палицей булатной.
Богатырь спит, не просыпается.
Рассердился тут старый казак Илья Муромец,
Берет он плетку подорожную,
Да не малую плетку, а в сорок пудов,
Разбегается он с чистого поля
И ударил богатыря по белым грудям,
Да отшиб он себе руку правую.

Тут богатырь на коне просыпается,
Говорит богатырь таковы слова:
— Ох, как больно русские мухи кусаются.
Поглядел богатырь через правую руку,
Увидал тут Илью Муромца.
Он взял Илью за желтые кудри,
Положил Илью да к себе в карман,
Илью вместе с конем богатырским,
И поехал он да по святым горам,
По святым горам Араратским.

Как день он едет до вечера,
Да всю темну ночку до утречка,
И второй он день едет до вечера,
Да всю темну ночку до утречка,
А на третий день
Богатырский конь идет спотыкается.
Говорит Святогор своему коню:
— Ах ты, волчья сыть, травяной мешок,
Уж ты что, собака, спотыкаешься?
Ты идти не можешь иль вести не хочешь?
Говорит тут верный богатырский конь
Человечьим он голосом:
— Ты прости-ка меня, хозяюшко,
И позволь-ка мне слово вымолвить:
Третьи суточки ног не складаючи,
Я вожу двух могучих богатырей,
Да еще и с конем богатырским.

Тут Святогор-богатырь опомнился,
Что у него в кармане тяжелехонько.
Он берет Илью за желтые кудри,
И ставит Илью на сырую землю
С его конем богатырским.
Начал спрашивать он, выведывать:
— Ты скажи, удалой добрый молодец,
Ты какой земли да какой орды?
Если ты – богатырь святорусский,
Так поедем мы в чистое поле,
Попробуем силу богатырскую.
Говорит Илья да таковы слова:
— Ай же ты, удалой добрый молодец,
Я вижу силушку твою великую,
Не хочу я с тобою сражаться,
Я желаю с тобой побрататься.

Святогор-богатырь соглашается,
С доброго коня да спускается,
И раскинули они тут шатер белый,
А коней отпустили на зеленый луг.
Сошлись они оба в шатер белый,
Золотыми крестами поменялись,
Друг с другом побратались,
Обнялись они, поцеловались:
Святогор-богатырь да будет большой брат,
Илья Муромец да будет меньшой брат.
Хлеба-соли тут они откушали,
Белой лебеди порушили
И легли в шатер спать-почивать.

И недолго-немало спали – трое суточек,
На четвертые – они просыпаются,
В путь-дороженьку отправляются.
Оседлали они добрых коней,
И поехали они да не в чисто поле,
А поехали они по святым горам,
По святым горам Араратским.
Прискакали на гору Елеонскую,
Как увидели они чудо чудное,
Чудо чудное да диво дивное:
На горе Елеонской стоит дубовый гроб.

Как богатыри с коней спустились,
Они к гробу тому наклонились,
Говорит Святогор да таковы слова:
— А кому в этом гробе лежать сужено?
Ты послушай-ка, мой меньшой брат,
Ты ложись-ка во гроб да померяйся,
Ладен ли тебе дубовый гроб?
Илья Муромец послушался,
Он ложился в тот дубовый гроб.
Этот гроб Илье да не поладился,
Он в длину длинок, в ширину широк.
Встал Илья из того гроба.

А ложился в гроб Святогор-богатырь,
Святогору гроб да поладился,
В длину, в ширину в самый раз.
Говорит Святогор Илье Муромцу:
— Ай же ты, Илья, мой меньшой брат,
Ты закрой-ка крышечкой дубовой,
Полежу я в гробу, полюбуюся.
Как закрыл Илья крышечкой дубовой,
Говорит Святогор таковы слова:
— Ай же ты, Илья Муромец,
Мне в гробу лежать тяжелешенько,
Мне дышать-то там тошнешенько,
Ты открой-ка крышечку дубовую,
Ты подай-ка мне свежего воздуха.

А крышечка не поднимается,
Даже щелочка не открывается.
Говорит Святогор да таковы слова:
— Ты разбей-ка крышечку саблей острою.
Илья Святогора послушался.
Берет он саблю острую,
Бьет по гробу дубовому.
А куда ударит Илья Муромец,
Тут становятся обручи железные.
Говорит Святогор да таковы слова:
— Ах ты, меньшой брат Илья Муромец,
Видно, тут мне, богатырю, кончинушка,
Ты схорони меня да во сыру землю,
Ты возьми моего коня богатырского,
Наклонись-ка ты ко гробу дубовому,
Я дохну тебе в лицо белое,
У тебя силушки и прибавится.

Говорит Илья таковы слова:
— У меня головушка ведь с проседью,
Мне твоей-то силушки не надобно,
Мне своей-то силушки достаточно;
Если силушка у меня прибавится,
Не сносить меня сырой земле-матушке;
И не надобно мне твоего коня богатырского,
Мне ведь служит верой и правдой
Мой старый Бурушка косматый.

Тут братья и распрощались,
Святогор остался лежать во земле сырой,
А Илья Муромец поехал по Руси Святой
К тому славному городу Киеву,
К ласковому князю Владимиру.
Рассказал он про чудо чудное,
Как схоронил Святогора-богатыря
На той горе Елеонской.

Да тут Святогору и славу поют,
А Илье Муромцу похвалу дают,
И на том былинка и закончилась.

В этой былине Святогор чуть не погибает от тяги земной, его спасает верный конь. Однако есть варианты, когда Святогору не удается спастись.

СВЯТОГОР И ТЯГА ЗЕМНАЯ

Наезжает Святогор в степи
На маленькую сумочку переметную,
Хватает с коня рукой – не поднять.
—  Много годов я по свету езживал,
А на эдакова чуда не наезживал,
Такова дива не видывал.
Слезает Святогор с доброго коня,
Ухватил он сумочку руками двумя,
Поднял сумочку чуть повыше колен:
И по колена Святогор в землю увяз,
А по белому лицу не слезы, а кровь течет.

Где Святогор увяз,
Тут и встать не смог,
Тут ему было и скончание.

Тягу земную носит в дорожной сумочке русский богатырь Микула Селянинович, о чем говорится в другом варианте этой былины.

СВЯТОГОР И ТЯГА ЗЕМНАЯ (другой вариант)

Поехал Святогор путем-дорогою широкою,
И по пути встретился ему прохожий.
Припустил богатырь своего коня доброго
К тому прохожему,
Никак не может догнать его:
Поедет во всю рысь – прохожий впереди идет,
Поступью поедет – прохожий впереди идет.
Говорит богатырь таковы слова:
—  Ай ты, прохожий человек,
Приостановись-ка на немножечко,
Не могу тебя догнать на добром коне.

Приостановился прохожий,
Снимает он с плеча сумочку
И кладет ту сумочку на сырую землю.
Говорит Святогор-богатырь:
— Что у тебя в сумочке?
— А вот подыми с земли, так увидишь.
Сошел Святогор с доброго коня,
Схватил сумочку рукою,
И не мог пошевелить;
Стал двумя руками поднимать,
Не смог сумочку приподнять,
Только сам по колена в землю увяз.

Говорит богатырь таковы слова:
— Что это у тебя в сумочку положено?
Силы мне не занимать стать,
А сумочку не могу поднять.
— В сумочке у меня тяга земная.
— Да кто ж ты есть и как тебя звать-величать?
— Я есть Микулушка Селянинович.

Тягой земной владеет Микула Селянинович – старейший богатырь на Руси. Его мать-земля больше всех любит. Наделен он силой могучей. Только он может носить дорожную сумочку с тягой земной, другие богатыри не в состоянии даже приподнять ее. И с такой ношей Микула Селянинович ходит настолько быстро, что Святогор на коне не может догнать его.

Микула Селянинович обустраивает Русскую землю, пропахивает из конца в конец, намечает границы. Где Микула Селянинович проходит с плугом и своей дорожной сумочкой, там становится земля – Русской, там возникает тяга земная. Тяга это – и обуза, и работа, но и притяжение. Иносказательно можно сказать, что она вызывает ностальгию, притягивает к родной земле, силу ее не преодолеть.

Пахарь-богатырь Микула Селянинович сильнее любого богатыря-воина. В следующей былине рассказывается о его встрече с Вольгой.

ВОЛЬГА И МИКУЛА СЕЛЯНИНОВИЧ

Жил Святослав девяносто лет,
Жил Святослав да преставился,
Оставалось от него чадо малое –
Молодой Вольга Святославович.

Стал Вольга ростеть-матереть,
Захотелось Вольги да многих премудростей:
Щукой-рыбою ходить Вольги в синих морях,
Птицей-соколом летать Вольги в облаках,
Волком рыскать в чистых полях.
Уходили-то все рыбушки во глубокие моря,
Улетали все птички за облака,
Убегали все звери за темные леса.

Стал Вольга растеть-матереть
И собрал себе дружинушку хоробрую,
Тридцать молодцев без единого,
Сам же Вольга – тридцатый.
Был у него родной дядюшка,
Славный князь Владимир стольно-киевской.
Жаловал его тремя городами все крестьянскими:
Первым городом Гурьевцем,
Другим городом Ореховцем,
Третьим городом Крестьяновцем.

Молодой Вольга Святославович,
Он поехал к городам за получкою
Со своей дружинушкой хороброю.
Выехал Вольга в чистое поле,
И услышал в чистом поле пахаря.
А пашет-то в поле пахарь, понукивает,
А у пахаря-то сошка поскрипывает,
Да по камешкам лезвием почиркивает.

Ехал Вольга до пахаря,
День с утра ехал до вечера,
Да не мог до пахаря в поле доехать.
А пашет-то в поле пахарь, понукивает,
А у пахаря сошка поскрипывает,
Да по камешкам лезвием прочиркивает.

Ехал Вольга еще другой день,
Другой день с утра до пол-обедня,
Со своей дружинушкой хороброй.
И наехал в чистом поле до пахаря.
А пашет в поле пахарь, понукивает,
С края в край бороздки пометывает,
В край он уедет – другого не видать.
То коренья-каменья вывертывает,
А великие каменья он все в борозду валит.

У пахаря кобылка солОвая,
Да у пахаря сошка кленовая,
Гужики у пахаря шелковые.
Говорил Вольга таковы слова:
— Бог тебе в помощь, оратушко,
И орать, и пахать, и крестьянствовать,
С края в край бороздки пометывать!
Говорил пахарь таковы слова:
— Да поди-ка ты, Вольга Святославович!
Мне-ка надобна Божья помощь крестьянствовать,
С края в край бороздки пометывать.
Ай далече ли, Вольга, едешь,
Куда путь держишь
Со своею дружинушкой хороброю?

Говорил Вольга таковы слова:
— А еду к городам я за получкою,
К первому городу ко Гурьевцу,
К другому городу ко Ореховцу,
К третьему городу ко Крестьяновцу.
Говорил пахарь таковы слова:
— Ай же Вольга Святославович!
Да недавно был я в городах тех, третьего дня,
На своей кобылке солОвой,
И привез оттуда соли я два меха,
Два меха соли по сорока пуда,
А живут мужики там разбойники,
Они просят грошей подорожных,
А я был с кнутом подорожным,
И платил им гроши подорожные:
А кто стоя стоит, тот теперь сидя сидит,
А кто сидя сидит, тот теперь лежа лежит.

Говорил Вольга таковы слова:
— Ай же оратай-оратаюшко!
Да поедем-ка со мной во товарищах,
Да к тем городам за получкою.
Этот оратай-оратаюшко
Гужики с сошки повыдернул,
Да кобылку из сошки повывернул,
Из той сошки кленовенькой,
И оставил он тут сошку кленовую,
Он садился на кобылку соловую.

Они сели на добрых коней, поехали
По славному раздолью чистому полю.
Говорил оратай таковы слова:
— Ай же Вольга ты Святославович!
А оставил я сошку в бороздочке.
Да не для-ради прохожих-проезжих,
А ради мужика-деревенщины:
Те сошку из земельки повыдернут,
Из лезвий земельку повытряхнут,
Из сошки лезвия повыколотут,
И нечем будет молодцу крестьянствовать;
А пошли ты дружинушку хоробрую,
Чтобы сошку из земельки повыдернули,
Из лезвий земельку повытряхнули,
Бросили бы сошку за ракитов куст.

Молодой Вольга Святославович
Посылает тут двух-трех добрых молодцев
Из своей дружинушки хороброй
К этой сошке да кленовой,
Чтобы сошку из земельки повыдернули,
Из лезвий земельку повытряхнули,
Бросили бы сошку за ракитов куст.
Едут туда два-три добрых молодца
К этой сошке кленовой.
Они сошку за ручки кругом вертят,
А им сошки от земли и поднять нельзя;
И не могут они сошку из земельки повыдернуть,
Из лезвий земельку повытряхнуть,
Бросить сошку за ракитов куст.

Молодой Вольга Святославович
Посылает он целым десяточком
От своей дружинушки хороброй
К этой сошке да кленовой.
Приехали они целым десяточком
К этой славной сошке кленовой;
Они сошку за ручки кружком вертят,
Сошки от земли и поднять нельзя;
Не могут они сошку из земельки повыдернуть,
Из лезвий земельку повытряхнуть,
Бросить сошку за ракитов куст.

Молодой Вольга Святославгович
Посылает всю свою дружинушку хоробрую,
То есть тридцать молодцев без единого.
Эти тридцать молодцов без единого
Подъехали к сошке кленовенькой,
Они сошку за ручки кружком вертят,
Сошки от земли и поднять нельзя;
Не могут они сошку из земельки повыдернуть,
Из лезвий земельку повытряхнуть,
Бросить сошку за ракитов куст.

Говорит пахарь таковы слова:
— Ох же, Вольга ты Святославович!
То – не умелая дружинушка твоя хоробрая,
Не могут они сошку из земельки повыдернуть,
Из лезвий земельку повытряхнуть,
Бросить сошку за ракитов куст;
Не дружинушка у тебя есть хоробрая –
Есть одна лишь хлябость.
Этот оратай-оратаюшко
Он подъехал на кобылке солОвой
К этой сошке кленовой,
Брал эту сошку одной рукой,
И сошку из земельки повыдернул,
Из лезвий земельку повытряхнул,
Бросил сошку за ракитов куст.

Они сели на добрых коней, поехали
Да по славному раздолью чистому полю.
А у пахаря кобылка она рысью идет,
А Вольгин конь тот подскакивает;
А у пахаря кобылка грудью пошла,
Так Вольгин-то конь отстает.
Стал Вольга покрикивать,
Стал колпаком Вольга помахивать,
Говорил Вольга таковы слова:
— Стой-ка, постой, ты оратаюшко!
Говорил Вольга таковы слова:
— Ай же оратай-оратаюшко!
Эта кобылка если бы конем была,
За эту кобылку пятьсот бы дали.
Говорит пахарь таковы слова:
— Взял я кобылку жеребеночком,
Жеребеночком взял из-под матушки,
Заплатил я за кобылку пятьсот рублей:
Если бы эта кобылка конем была,
То этой кобылке и сметы нет.

Говорил Вольга таковы слова:
— Ай же ты, оратай-оратаюшко!
Как-то тебя зовут по имени,
Как величают по отечеству?
Говорил пахарь таковы слова:
— Ай же, Вольга ты Святославович!
Ржи напашу, в скирды сложу,
В скирды сложу да домой выволочу,
Домой выволочу, дома вымолочу,
Зерна растолку да пива наварю,
Пива наварю, мужичков напою,
Станут мужички меня окликивать:
— Ай да молодЕц Микулушка Селянинович!

Прототипом Вольги является Олег Святославович Черниговский, внук Ярослава Мудрого. Он собирает дань со своей земли, а Микула Селянинович работает на земле. Былина содержит ясный подтекст, выражает однозначное предпочтение работнику, показывает насколько сильнее один пахарь всей княжеской дружины.

Земля, которую обрабатывает пахарь, нуждается в защите, поэтому вслед за былинами о пахаре появляются былины о воинах. Воины сражаются со всякой нечестью, борются с враждебными силами, будь то Змей Горыныч, Соловей Разбойник, Тугарин или несметная рать поганая. Первым и старейшим среди богатырей-воинов является Илья Муромец. О том, как он стал богатырем, рассказывает следующая былина.

ИЛЬЯ МУРОМЕЦ

Во славном было городе во Муроме,
В селе было в Карачарове.
Сиднем сидел Илья Муромец, крестьянский сын,
Сиднем сидел целых тридцать лет.

Как подходили два калики перехожие –
А отец с матерью на крестьянской работе были –
Под то окошко решетчатое,
Говорили калики таковы слова:
— Ай ты, Илья Муромец крестьянский сын!
Отворяй-ка каликам ворота широкие,
Пускай калик к себе в дом.
Ответ держит Илья Муромец:
— Ай вы, калики перехожие!
Не могу отворить ворот широких,
Сиднем сижу целых тридцать лет,
Не владею ни руками, ни ногами.
Опять говорят калики перехожие:
— Вставай-ка, Илья, на резвые ноги,
Отворяй-ка ворота широкие,
Пускай калик к себе в дом.
Вставал Илья на резвые ноги,
Отворял ворота широкие
И пускал калик к себе в дом.
Заходят калики перехожие,
Они крест кладут по-писаному,
Поклон ведут по-ученому,
Наливают чарочку питья медового,
Подносят Илье Муромцу.

Как выпил он чарочку питья медового,
Богатырское его сердце разгорелося,
Его белое тело распотелося.
Говорят калики таковы слова:
— Что чувствуешь в себе, Илья?
Бил челом Илья, калик здравствовал:
— Слышу в себе силушку великую.
Говорят калики перехожие:
— Будешь ты, Илья – великий богатырь,
И смерть тебе в бою не писана:
Бейся-сражайся со всяким богатырем
Со своею палицей удалой,
Не ходи только драться со Святогором-богатырем –
Его земля и та на себе через силу носит;
Не ходи драться с Самсоном-богатырем –
У него на голове семь ангельских власов;
Не бейся и с родом Микуловым –
Его любит сыра-земля матушка;
Не ходи еще на Волха Всеславича –
Он не силой возьмет, а хитростью-мудростью.
Доставай, Илья, коня себе богатырского:
Выходи в раздолье чистое поле
И покупай первого жеребчика;
Оставляй его в срубе на три месяца,
Корми его пшеном белояровым;
А пройдут три месяца,
Ты три ночи жеребчика в саду выгуливай,
В трех росах жеребчика выкупывай,
Подводи его к тыну высокому,
Как станет жеребчик через тын перескакивать,
И в ту и в другую сторону,
Поезжай на нем, куда хочешь,
Будет носить тебя.

Тут калики исчезли,
А Илья пошел за родителя-батюшку
На работу на крестьянскую:
Очистить надо пал от дубья-колодья.
Он дубье-колодье все повырубил,
В глубокую реку все повыгрузил,
А потом пошел домой.

Пробудились отец с матерью от крепкого сна,
Пробудились и удивились:
— Что это за чудо случилось,
Кто же нам работу сработал? –
Работа была-то поделана –
И пошли они домой.
Как пришли домой, видят:
Илья Муромец по избе ходит.
Стали его спрашивать, как он выздоровел.
А Илья им-то сказал,
Как приходили два калики перехожие,
Поили его питьем медовым,
И с того он стал владеть руками-ногами,
И силушку получил он великую.

Илья Муромец победил Соловья Разбойника, который преграждал прямоезжую дорогу из Чернигова в Киев.

ИЛЬЯ МУРОМЕЦ И СОЛОВЕЙ РАЗБОЙНИК

Из того ли города из Мурома,
Из того ли села Карачарова
Выезжал удалой добрый молодец,
Он стоял заутреню в Муроме,
А к обедне поспеть хотел в стольный Киев-град.

Как подъехал он к славному городу к Чернигову,
У того ли города у Чернигова
Нагнано-то силушки черным-черно,
Ай черным-черно да темным-темно.
Без охоты никто тут не хаживает,
На добром коне никто не проезживает,
Птица черный ворон не пролетывает,
Серый зверь не прорыскивает.
А подъехал Илья к силушке великой,
Как он стал эту силушку великую,
Конем топтать да копьем ударять,
И побил он эту силу всю великую,

Как подъехал он под славный под Чернигов-град,
Выходили тут мужички черниговские
Отворяли ему ворота да черниговские,
Да и звали его воеводою во Чернигов-град.
Говорит им Илья таковы слова:
— Ай же, мужички вы черниговские!
Я не пойду к вам воеводою во Чернигов-град.

С холмов на холмы стал перемахивать,
Мелкие речки, озерца промеж ног пропускать,
Подъезжает он к речке Смородине,
К той Грязи он к Черной,
К тому берегу заклятому,
К тому славному кресту Леванидову.
Засвистал тут Соловей по-соловьиному,
Закричал злодей-разбойник по-звериному –
Тут все травушки-муравы заплеталися,
Тут лазоревы цветочки осыпалися,
Темны лесушки к земле все приклонялися.

Его добрый конь богатырский
Он на корнях да спотыкается.
Тогда старый казак Илья Муромец
Берет плеточку да шелковую
И бьет коня по крутым бокам,
Говорит Илья да таковы слова:
— Ах ты, волчья сыть да травяной мешок!
Али ты идти не хошь, али нести не можь?
Что ты на корнях, собака, спотыкаешься?
Не слыхал что ли посвиста соловьиного,
Не слыхал что ли покрика ты звериного,
Не видал что ли ударов богатырских?

И тут старый казак Илья Муромец
Берет свой тугой лук разрывчатый,
Он тетевочку шелковую натягивал,
Он стрелочку каленую накладывал,
Он стрелял в того Соловья-разбойника,
Ему выбил правое око с глазницею,
И спустил Соловья на сыру землЮ,
Пристегнул его к правому стремечку булатному,
И повез во славу по полю чистому,
Мимо гнездышка повез соловьиного.
А в том гнездышке соловьином
Случилось быть трем дочерям,
Трем дочерям его любимым.

БОльшая дочка – эта смотрит в окошко решетчатое,
Говорит она таковы слова:
— Едет-то наш батюшка чистым полем,
И сидит на добром коне,
И везет он мужика-деревенщину
У правого стремени прикованного.
Поглядела как другая дочь любимая,
Говорит она да таковы слова:
— Едет-то наш батюшка раздольем чистым полем,
И везет он мужика-деревенщину
К правому стремени прикованного.

Поглядела меньшая дочь любимая,
Говорит она да таковы слова:
— Едет мужик-деревенщина,
И сидит тот мужик на добром коне,
И везет нашего батюшку у стремени,
У булатного стремени прикованного,
Ему выбито право око с глазницею.
Говорила она и таковы слова:
— Ай же, мужья наши любимые!
Вы  берите-ка рогатины звериные
Да бегите-ка в раздолье чистое поле,
Да убейте мужика-деревенщину!

Эти мужья да их любимые,
Зятья то-есть соловьиные,
Как похватали рогатины звериные,
Как побежали в раздолье чистое поле
К тому мужику-деревенщине,
Хотят убить мужика-деревенщину.
Говорит им Соловей-разбойник Одихмантьев сын
— Ай же, зятья мои любимые!
Побросайте-ка рогатины звериные,
Вы зовите мужика-деревенщину,
В свое гнездышко да соловьиное,
Да кормите его яствами сахарными,
Да поите его напитками медвяными,
Да одаривайте дарами драгоценными!
Эти зятья да соловьиные
Побросали тут рогатины звериные,
И зовут мужика-деревенщину
В свое гнездышко да соловьиное.
А мужик-то деревенщина не слушается,
А он едет-то по славному раздолью
Прямоезжей дорогой в стольный Киев-град.

Он приехал в славный стольный Киев-град
К славному князю да на широкий двор.
А Владимир-князь он вышел из божьей церковки,
Он пришел в палату белокаменную,
В столовую свою горенку,
И стал есть, да пить, да хлеб кушать,
Хлеб кушать да обедать.
А тут старый казак Илья Муромец
Остановил коня да посреди двора,
И пошел в палаты белокаменные.
Проходил он в столовую ту горенку,
Пятою он дверь-то размахивал,
Крест накладывал по-писанному,
Поклоны вел по-ученому,
На все на три стороны,
На четыре стороны низко кланялся,
Самому князю Владимиру особенно,
Еще всем его князьям подчиненным.

Тут Владимир-князь стал молодца выспрашивать:
— Ты скажи-ка, откуда ты, добрый молодец,
Как тебя, молодца, зовут по имени,
Величают, удалого, по отечеству?
Говорил старый казак Илья Муромец:
— Я из славного города из Мурома,
Из того села да Карачарова,
Есть я старый казак Илья Муромец,
Илья Муромец да сын Иванович.
Говорит ему Владимир таковы слова:
— Ай же, старый казак Илья Муромец!
Да давно ли ты выехал из Мурома
И какою дорогой ты ехал в стольный Киев-град?
Говорил Илья да таковы слова:
— Ай ты, славный Владимир стольно-киевский!
Я стоял заутреню в Муроме,
А к обеденке поспеть хотел в стольный Киев-град,
Но моя дороженька призамешкалась,
А я ехал-то дороженькой прямоезжею,
Прямоезжею дорогою мимо Чернигова,
Ехал мимо – эту Грязь да Черную,
Мимо – эту речку да Смородину,
Мимо берега того заклятого,
Мимо славного креста Леванидова.

Говорит ему Владимир таковы слова:
— Ай же, ты мужик-деревенщина,
В глаза ты, мужик, завираешься,
В глаза ты, мужик, насмехаешься:
Как у славного города Чернигова
Нагнано силы многое множество;
Тут пешком никто да не хаживал,
И на добром коне не проезживал,
Там и серый зверь не прорыскивал,
Черный ворон не пролетывал.
Ведь у той Грязи у Черной,
У той речки у Смородины,
У того берега у заклятого,
У того славного креста Леванидова
Соловей-разбойник сидит Одихмантьев сын.
Как засвищет тот Соловей по-соловьиному,
Как закричит злодей по-звериному,
Так все травушки-муравы заплетаются,
А лазоревы цветочки осыпаются,
Темны лесушки к земле все приклоняются,
А что есть людей – то все мертвы лежат.

Говорил ему Илья да таковы слова:
— Ай же ты, Владимир-князь стольно-киевский!
Соловей-разбойник на твоем дворе,
Ему выбито ведь правое око с глазницею,
И прикован он к стремени булатному.
Тут Владимир-князь стольно-киевский
Вставал на ножки резвые скорешенько,
Кунью шубку накидывал на одно плечико,
Соболью шапочку – на одно ушко,
Он выходил на свой на широкий двор
Посмотреть на Соловья того разбойника.
Говорит ему Владимир-князь да таковы слова:
— Засвищи-ка, Соловей, по-соловьиному,
Закричи-ка ты, собака, по-звериному.
Говорил ему Соловей-разбойник Одихмантьев сын:
— Не у вас-то я сегодня, князь, обедаю,
И не вас-то я хочу слушать,
А обедаю я у старого казака Ильи Муромца,
И его-то я хочу послушать.
Говорит на то Владимир-князь стольно-киевский:
— Ай же, старый казак Илья Муромец!
Прикажи-ка засвистать Соловью по-соловьиному,
Прикажи-ка закричать по-звериному.

Говорил Илья да таковы слова:
— Ай же, Соловей-разбойник Одихмантьев сын!
Засвищи-ка ты по-соловьиному,
Закричи-ка ты по-звериному.
Говорил ему Соловей-разбойник Одихмантьев сын:
— Ай же, старый казак Илья Муромец!
Мои раночки кровавые запечатались,
Не ходят мои уста сахарные:
Не могу я засвистать по-соловьиному,
Закричать не могу по-звериному.
Ты вели-ка князю Владимиру
Налить чару мне зелена вина.
Я как выпью ту чару зелена вина,
Мои раночки кровавы разойдутся,
Уста сахарные разомкнутся,
И тогда я засвищу по-соловьиному,
И тогда я закричу по-звериному.

Говорил Илья князю Владимиру:
— Ты Владимир-князь стольно-киевский!
Ты поди-ка в свою столовую горенку,
Налевай-ка чару зелена вина,
Да не в малую стопу, а в полтора ведра,
Подноси-ка Соловью-разбойнику.
Тут Владимир-князь стольно-киевский
Скорешенько шел в столовую горенку,
Наливал он чару зелена вина,
Да не в малую стопу, а в полтора ведра,
Разводил медами он выдержанными,
Приносил Соловью он разбойнику.
Соловей-разбойник Одихмантьев сын
Принял чарочку от князя одной рученькой,
Да и выпил чарочку одним духом.
Засвистал тут Соловей по-соловьиному,
Закричал разбойник по-звериному:
Маковки на теремах покривились,
Окоренки в теремах рассыпались
От того посвиста соловьиного,
А что есть людишек – так все мертвы лежат,
А Владимир-князь стольно-киевский
Куньей шубонькой укрывается.

Тут старый казак Илья Муромец,
Он скорешенько садился на добра  коня,
Он увез Соловья да во чисты  поля,
И срубил ему буйную голову.
Говорил Илья да таковы слова:
— Тебе полно уж свистать по-соловьиному,
Тебе полно уж кричать по-звериному,
Тебе полно уж слезить отцов-матерей,
Тебе полно уж вдовить да жен-мужей,
Тебе полно сиротить малых детушек!

Так тому Соловью и славу поют,
Такую славу поют век из века!

Добрыня Никитич успешно сражался со Змеем Горынычем.

ДОБРЫНЯ И ЗМЕЙ

Добрынюшке-то матушка говаривала,
Никитичу-то матушка наказывала:
— Ты не езди-ка далече во чисто поле,
На ту гору на сорочинскую,
Не топчи-ка молодых змеенышей,
Не выручай-ка полонов да русских,
Не купайся, Добрыня, во Пучай-реке,
Та Пучай-река – очень свирепая,
А средняя струйка у нее как огонь сечет.

А Добрыня своей матушки не слушался.
Как он едет далече во чистое поле,
На ту гору на сорочинскую,
Потоптал он молодых змеенышей,
Повыручил он полонов да русских.
Богатырское сердце его распотелося,
Распотелося, нажаделося.
Он направил добра коня да к Пучай-реке,
Он слезал, Добрыня, со добра коня,
Он снимал, Добрыня, платье цвЕтное,
Он брел за струйку да за первую,
Он брел за струйку да за среднюю
И сам говорил да таковы слова:
— Мне, Добрынюшке, матушка говаривала,
Мне, Никитичу, матушка наказывала:
Ты не езди-ка далече во чисто поле,
На ту гору на сорочинскую,
Не топчи-ка молодых змеенышей,
Не выручай-ка полонов да русских,
Не купайся, Добрыня, во Пучай-реке,
Та Пучай-река – очень свирепая,
А средняя струйка у нее как огонь сечет,
А Пучай-река – она-то кротко-смирная,
Словно лужа течет.

Не успел Добрыня слова смолвити –
Ветра нет, да тучу нанесло,
Тучи нет, да будто дождь дождит,
Дождя нет, да только гром гремит,
Гром гремит да свищет молния –
то летит Змей Горынище о двенадцати хоботах.

А Добрыня той Змеи не пугается.
Говорит ему Змея та проклятая:
— Ты теперь, Добрыня, у меня в руках!
Захочу – тебя, Добрыня, теперь потоплю,
Захочу – тебя, Добрыня, теперь съем-сожру,
Захочу – тебя, Добрыня, в хобота возьму,
В хобота возьму да в нору снесу!
Припадает Змея ко Пучай-реке.
А Добрынюшка плавать горазд ведь был:
Он нырнул на бережок на тамошний,
Он нырнул на бережок на здешний,
Только нет у Добрыни добра коня,
Только нет у Добрыни платья цвЕтного,
Есть один колпак пуховОй,
Насыпан колпак земли греческой,
По весу тот колпак да в три пуда.

Как ухватил Добрыня колпак земли греческой,
Как швырнул в Змею да проклятую,
Как отшиб все двенадцать хоботов.
Тут упала Змея да в ковыль-траву.

Добрынюшка-то проворлив был,
Он вскочил на змеиные груди белые,
Добрынюшка-то носил на кресте нож булатный,
Он хотел рассечь змеиные груди белые.
А Змея Добрынюшке-то взмолилася:
— Ах ты, свет Добрыня Никитич!
Мы положим с тобой заповедь великую:
Тебе – не ездить далече во чисто поле,
На гору на сорочинскую,
Не топтать больше молодых змеенышей,
Не выручать полонов да русских,
Не купаться тебе, Добрыня, во Пучай-реке,
А мне – не летать на Святую Русь,
Не носить больше людей русских,
Не копить мне полонов богатых.

Он выпустил Змею из-под своих колен,
Поднялась Змея вверх под облако.
Случилось ей лететь мимо града Киева,
Увидала она князеву племянницу,
Проходящую по широкой улице,
Молодую Забаву дочь Потятичну.
Тут припадала Змея ко сырой земле,
Хватала она князеву племянницу,
Уносила в свою нору глубокую.

Тогда солнышко Владимир стольно-киевский
Три дня богатырей кликал:
— Кто бы мог съездить далече во чисто поле,
На ту гору на сорочинскую,
Сходить в нору да глубокую,
Достать мою, князеву, племянницу,
Молодую Забаву дочь Потятичну?
Говорил Алешенька Левонтьевич:
— Ax ты, солнышко Владимир стольно-киевский!
Ты накинь-ка эту службу да великую
На Добрыню на Никитича:
У него ведь со Змеем заповедь положена,
Что не летать Змею да на Святую Русь –
А ему не ездить далече во чисто поле,
Не топтать молодых змеенышей,
Не выручать полонов да русских,
ТАК возьмет он князеву племянницу,
Молодую Забаву дочь Потятичну,
Без бою, без драки-кровопролития.

Тогда солнышко Владимир стольно-киевский
Накинул эту службу да великую
На Добрыню на Никитича:
Съездить ему далече во чисто поле,
Достать князеву племянницу,
Молодую Забаву дочь Потятичну.
Пошел Добрыня домой, закручинился,
Закручинился, запечалился.
Встречает его государыня родна матушка,
Честна вдова Офимья Александровна:
— Ты, рожденное мое дитятко,
Молодой Добрыня Никитович!
Что идешь с пиру не весел?
Знать, место тебе не по чину было,
Знать, чарой тебя на пиру обнесли,
Иль дурак над тобою насмеялся-ли?

Говорил Добрыня Никитович:
— Ты, моя государыня родна матушка,
Ты честна вдова Офимья Александровна!
Место мне по чину было,
Чарой на пиру меня не обнесли,
И дурак надо мной не смеялся ведь,
А накинул мне службу да великую
Солнышко Владимир стольно-киевский:
Съездить далече во чисто поле,
На ту гору на высокую,
Сходить в нору да в глубокую,
Достать князеву племянницу,
Молодую Забаву дочь Потятичну.
Говорит Добрыне родна матушка,
Честна вдова Офимья Александровна:
— Ложись ты спать рано с вечера,
Утро мудрее будет вечера.

Вставал Добрыня утром ранешенько,
Умывается он белешенько,
Снаряжается он хорохошенько.
Идет он на конюшню стоялую,
Берет в руки узду тесьмЯную,
Ведет он дедова да добра коня.
Он поил Бурка питьем медвЯным,
Он кормил пшеном да белоярым,
Он седлал Бурка в седло черкасское:
Он потнички клал на потнички,
Он на потнички клал да войлочки,
Он на войлочки клал седло черкасское.
Он двенадцать тугих подпруг всех подтягивал,
Он тринадцатый – клал для крепости,
Чтобы добрый конь из-под седла не выскочил,
Добра молодца в чистом поле да не выронил.
Подпруги были шелковые,
А застежки у подпруг булатные,
Пряжки были у седла из красного золота:
Тот шелк не рвется, тот булат не трется,
Красное золото не ржавеет,
Молодец на коне сидит – не стареет.

Выезжает Добрыня сын Никитович.
На прощанье ему матушка плетку подавала,
Да таковы слова сказала:
— Как будешь далече во чистом поле,
На той горе на высокой
Топтать молодых змеенышей,
Выручать полонов да русских,
Как станут молодые змееныши
Подтачивать у Бурка щеточки,
Что не сможет он больше доскакивать,
И змеенышей от ног да отряхивать,
Ты возьми эту плеточку шелковую,
И бей Бурка ты промеж ног передних,
Промеж ног да промеж ушей,
Да промеж ног задних –
Станет твой Бурушко поскакивать,
И змеенышей от ног да отряхивать,
Так потопчешь всех до единого.

Как стал Добрыня далече во чистом поле,
На той горе на высокой.
Тут молодые змееныши
Стали подтачивать у Бурка щеточки,
Так, что не может он больше поскакивать,
Змеенышей от ног да отряхивать.
Тут молодой Добрыня Никитович
Берет плеточку шелковую,
Он бьет Бурка да промеж ног передних,
Промеж ног да промеж ушей,
Промежду ног задних.
Тут стал его Бурушко поскакивать,
А змеенышей от ног да отряхивать,
Притоптал он всех до единого.

Выходила тут Змея проклятая
Из своей норы из глубокой,
Говорила таковы слова:
— Ах ты вор, Добрыня Никитович!
Ты, знать, порушил свою заповедь,
Зачем потоптал молодых змеенышей,
Зачем повыручал полоны да русские?
Говорил Добрыня сын Никитович:
— Ах ты, Змея проклятая!
Черт ли тебя нес через Киев-град?
Ты зачем взяла князеву племянницу,
Молодую Забаву дочь Потятичну?
Ты отдай мне ее, князеву племянницу,
Без боя, без драки-кровопролития.
Тогда Змея та проклятая
Отвечала Добрыне Никитовичу:
— Не отдам я тебе князевой племянницы
Без боя, без драки-кровопролития!

Заводила она бой-драку великую.
Они дрались со Змеей трое суточек,
И не может Добрыня Змею перебить,
Хочет тут Добрыня от Змеи отступить.
Вдруг с небес Добрыне голос гласит:
— Молодой Добрыня сын Никитович!
Дрался ты со Змеей трое суточек,
Подерись еще три часа:
Ты побьешь Змею ту проклятую!
Он подрался со Змеею еще три часа,
Он побил Змею ту проклятую.
Та Змея кровью пошла.

Стоял Добрыня у Змеи трое суточек,
И не мог Добрыня крови переждать,
Хотел Добрыня от крови отстать,
Но с небес Добрыне опять голос гласит:
— Молодой Добрыня сын Никитович!
Стоял у крови ты трое суточек,
Постой еще три часа,
Потом бери свое копье мурзамецкое
И бей копьем во сыру землю,
И сам копью приговаривай:
— Расступись-ка, сыра земля-матушка,
На четыре расступись ты на четверти,
Ты пожри эту кровь всю змеиную!

Расступилась тогда сыра земля-матушка,
Пожрала всю кровь ту змеиную,
Тогда Добрыня в нору вошел.
В той норе во глубокой,
Сидят сорок царей, сорок царевичей,
Сорок королей, сорок королевичей,
А простой силы – той и сметы нет.
Тогда Добрынюшка-то Никитович
Говорит царям да царевичам
Королям да королевичам:
— Вы идите нынче туда, откуда принЕсены,
А ты, молодая Забава Потятична –
Для тебя я теперь этак странствовал –
Поедем-ка со мной к граду Киеву
К ласковому князю ко Владимиру;
И повез молодую Забаву Потятичну.

Алеша Попович убил Тугарина Змеевича.

АЛЕША ПОПОВИЧ И ТУГАРИН-ЗМЕЙ

Под стольным городом под Киевом
При ласковом князе при Владимире
Объявилось новое чудовище:
Наезжал Тугарин ЗмЕевич.

Солнышко Владимир стольно-киевский
Заводил свой хороший почестной пир,
И зазвал Тугарина на почестной пир:
Ставили столы ему дубовые,
Наливали питьеца медовые,
Полагали ему яства сахарные.

Садился Тугарин за дубовый стол –
Он по белой лебедушке зараз глотал.
И сидел тут Алешенька Попович,
Приговаривал таковы слова:
—  Как у моего государя-то батюшки,
У Левонтия попа-то Ростовского
Было псище старое,
Старое псище да седатое,
Хватило костище великое,
Как хватило оно, тут и подавилося.
Подавиться и Тугарину Змеевичу
От меня от Алешки Поповича!

Стал Тугарин пить зелено вино –
По целой чаре зараз глотал.
Говорил Алеша таковы слова:
—  Как у моего родителя-то батюшки,
У Левонтия попа-то Ростовского
Было коровище великое,
Выпило питьеца лоханище,
Как выпило оно, тут и треснуло.
Треснуть и Тугарину Змеевичу
От меня от Алешки Поповича!

Эти речи Тугарину не слюбилися,
Хватил на столе ножище булатное,
Шибанул в Алешку Поповича –
Пролетел нож мимо Алешки Поповича.
Как у той было у печки муравленой,
Стоял его слуга Аким-парубок.
С налета он нож подхватывал,
Сам ножу приговаривал:
—  Ах ты, Алешенька Левонтьевич!
Сам ли ты пойдешь, иль меня пошлешь
С Тугарином супротивиться?
Говорил Алешенька Левонтьевич:
— Никуда не уйдет гагара безногая.
Уезжал Тугарин во чисто поле.
К тому же времени на другой день
Выезжал Алеша во чисто поле,
Встретил Тугарина Змеевича –
И убил Тугарина Змеевича.

Тут век про Алешу старину поют,
Синему морю – на тишину,
А вам, добрым людям – на послУшанье.

Былинный враг имеет исторический прототип, это – тесть Святополка, половецкий хан Тугоркан, убитый киевлянами в 1096 году. Алешу Поповича можно сопоставить с киевским воеводой Александром Поповичем, который в 1001-1004 годах успешно боролся с печенегами; с его помощью удалось пленить Родомана с тремя сыновьями. Владимир Святославич Красное Солнышко в честь этого устроил великое празднование в Киеве (см. Татищева). Позднее в былинном эпосе Александр Попович превратился в Олесашку или Олешку Поповича, который при внуках Ярослава Мудрого стал бороться уже с половцами. После победоносного похода Владимира Мономаха 1103 года летописец записал, что русские воины «покорили врагов наших и сокрушили головы змеиные», Тугуркан и другие «Змеевичи» были убиты.

Реальные прототипы в «преданиях старины глубокой» приобретали мифологические черты, со временем образы их преображались. Так случилось и с Алешей Поповичем, и с Добрыней Никитичем – дядей Владимира Святославича Красное Солнышко, посадником Новгородским, а затем воеводой Киевским, и с Ильей Муромцем, мощи которого находятся в Киевских пещерах. Не избежал подобной участи и Всеслав Полоцкий, который жил задолго до татаро-монгольского нашествия, но в былинном эпосе стал сражаться с татарами. Он победил Салтыка Батыевича – царя Индейского (т.е. восточного) царства.

ВОЛХ ВСЕСЛАВИЧ И САЛТЫК БАТЫЕВИЧ

По саду, по саду зеленому ходила, гуляла
Молодая княжна Марфа Всеславьевна,
Она с камня соскочила на лютого змея.
Обвивается лютый змей
Вокруг сапожка сафьянного,
Около чулочка шелкового,
Хвостом бьет по бедру белому –
И в ту пору княгиня зачала,
Зачала и дитя родила.

Как нА небе просиял месяц светлый,
Так в Киеве родился богатырь могучий –
Как быть молодой Волх Всеславьевич.
Задрожала сыра земля,
Сотряслось славное царство Индейское,
И синее море всколыхнулося
Из-за рожденья богатырского –
Молодого Волха Всеславьевича.
Рыба пошла в морскую глубину,
Птица поднялась на небесную высоту,
Туры да олени за горы ушли,
Зайцы, лисицы по чащам залегли,
А волки, медведи по ельникам,
Соболи, куницы по остовам.

А как будет Волху полтора часа,
Волх говорит, как гром гремит:
— Ай ты гой еси, сударыня матушка,
Молодая Марфа Всеславьевна!
А не пеленай меня в пелену белую,
А не повивай ленту шелковую,
Пеленай меня, матушка,
В крепкие латы булатные,
А на голову клади золотой шлем,
А в правую руку – палицу,
Палицу тяжелую свинцовую,
Весом да в триста пудов.

А как будет Волху семь годов,
Отдавала его матушка учиться грамоте –
Грамота Волху в прок пошла,
Отдавала его уж пером писать –
Письмо ему в прок пошло.
А как будет Волх десяти годов,
Так учился Волх всем премудростям:
Первой мудрости учился –
Обертываться ясным соколом,
Другой мудрости учился –
Обертываться серым волком,
Да и третьей мудрости учился Волх –
Обертываться гнедым туром-золотые рога.

А как будет Волх двенадцати годов,
Стал себе Волх дружину подбирать –
Дружину подбирал целых три года.
Он набрал дружину в семь тысяч.
Сам он, Волх, пятнадцати лет,
И вся его дружина по пятнадцати лет.

Прошла тут молва великая:
К стольному городу Киеву
Индейский царь снаряжается,
Да хвалится-похваляется,
Хочет Киев-град на щит весь взять,
А божьи церкви на дым пустить
И святые монастыри разорить.
А в ту пору Волх догадлив был:
Со всей дружиной хороброй
К славному царству Индейскому
Тут же с ними в поход пошел.

Дружина спит, так Волх не спит:
Он обернется серым волком,
И побежит по темным лесам, по чащобам,
Бьет он зверей сохатых,
Волку, медведю спуска нет,
Зайцами, лисицами,
соболями, барсами он не брезговал.
Волх поил-кормил дружину хоробрую,
Обувал-одевал добрых молодцев:
Носили они шубы соболиные,
Переменные шубы были-то барсовые.

Дружина спит, так Волх не спит:
Он обернется ясным соколом,
Полетит далече к синему морю,
И бьет там гусей, белых лебедей,
Да и серым малым уткам спуска нет.
Он поил, кормил дружину хоробрую,
А все у него были яства переменные,
Переменные яства сахарные.

А стал он, Волх, ворожбу чинить:
— Ай вы гой еси, удалые добры-молодцы!
Не мало, не много вас – семь тысяч.
А и есть ли, братцы, у вас таков человек,
Кто бы обернулся гнедым туром,
И сбегал бы к царству Индейскому,
Проведал бы про царство Индейское,
Про царя того Салтыка Батыевича?
Как лист с травой пригибается,
Так вся его дружина приклоняется,
Отвечают ему удалые добры-молодцы:
— Нет у нас такого молодца,
Кроме тебя, Волха Всеславьевича.

Тогда таковой Всеславьевич
Обернулся гнедым туром-золотые рога,
И побежал к царству Индейскому.
Он первый скок на целую версту проскочил,
А другой скок – не смогли найти,
Он обернулся ясным соколом,
Полетел к царству Индейскому, там, в царстве Индейском,
Сел он на палаты белокаменные,
На те на палаты царские,
На то на окошечко решетчатое.

А буйные ветры по насту летят,
Царь с царицей разговоры говорят.
Говорила царица Азвяковна,
Молодая Елена Александровна:
— Ай ты гой еси, славный Индейский царь!
Изволишь ты снаряжаться на Русь воевать,
А про то не знаешь, не ведаешь:
Как на небе просиял светлый месяц,
Так в Киеве родился богатырь могучий,
Тебе, царю, супротивничек.

А в ту пору Волх он догадлив был.
Сидя на окошке решетчатом,
Он те речи да выслушал.
Он обернулся горностаем,
Бегал по подвалам и погребам,
У тугих луков тетевки надкусывал,
У каленых стрел наконечники выламывал,
У огненных ружьев кременья выдергал,
И все он в землю закапывал.
Обернулся Волх ясным соколом,
Взвился высоко в поднебесье,
Полетел далеко в чистое поле,
Полетел к своей дружине хороброй.

Дружина спит, так Волх не спит,
Разбудил он удалых добрых мОлодцев:
— Ай вы гой еси, дружина хоробрая!
Не время спать, пора вставать,
Пойдем мы к царству Индейскому.
И пришли они к стене белокаменной:
Крепка стена белокаменная,
Ворота у города железные,
Крюки и засовы все медные,
Стоят караулы вседневные,
Стоит подворотня – дорогой рыбий зуб,
С мудреными вырезами,
В вырезы только мурашу и пройти.
И все молодцы закручинились,
Закручинились и запечалились,
Говорят таково слово:
— Потерять будет головы напрасно!
Ай как нам будет стены пройти?

Молодой Волх он догадлив был:
Сам обернулся мурашиком
И всех добрых молодцов обернул мурашками,
Прошли они стену белокаменную,
И стали молодцы уж на другой стороне.
В славном царстве Индейском
Всех обернул добрыми молодцами,
И всем молодцам он приказ отдает:
— Ай вы гой еси, дружина хоробрая!
Ходите по царству Индейскому,
Рубите старого-малого,
Не оставьте в царстве ни семени,
Оставьте только по выбору,
Немного-немало – семь тысяч
Душечек красных девиц.

Ходит его дружина по царству Индейскому,
Рубит старого-малого,
И только оставляет по выбору
Душечек красных девиц.
А сам он Волх в палаты пошел,
В палаты те царские,
К тому царю ко Индейскому.
Двери были у палат железные,
Крюки, замочки булатные.
Говорит тут Волх Всеславьевич:
— Хоть ноги изломать, а двери надо выставлять!
Ударял он ногой в двери железные,
Изломал все крюки, замочки булатные.
Он берет царя Индейского
Салтыка Батыевича за белые руки,
Говорит тут Волх таковы слова:
— А у вас-то, царей, не бьют, не казнят!
Как ударил его о хрущатый пол,
И расшиб его в крохи.

И тут Волх сам царем сел,
Взявши царицу Азвяковну,
Молодую Елену Александровну,
А дружина его хоробрая
На тех девицах переженилося.
Он злата-серебра повыкатил,
А коней и коров табунами делил,
И на всякого брата – по ста тысяч.

Историческим прототипом Волха Всеславича является Всеслав Брячеславич Полоцкий. При жизни его считали князем-оборотнем, потому что мать, как сказано в летописи, родила его от волхования. В «Слово о полку Игореве» о Всеславе говорится, что он «в ночь волком бегал».

По былине Волх-Всеслав, узнав, что Индейский правитель задумал поход на Русь, первым напал на него, одержал победу и сам сел на его место. Обычно в былине богатырей на защиту родной земли посылал Владимир стольно-киевский, здесь же сказано, что Волх сам догадлив был, что принял он самостоятельное решение. Возможно, таким образом напоминается тот исторический момент, когда Всеслав на короткое время занял киевский престол, или подчеркивается независимость местных князей от центральной власти. 

Ведь со временем единая Русь Владимира Святославича и Ярослава Мудрого, разделенная на удельные земли, которые все более обосабливались и отдалялись друг от друга, практически распалась. В каждом княжестве теперь стали прославлять своих героев. «Киевская модель» была взята за образец. Теперь удельные князья давали поручения богатырям, устраивали пиры. Рязанскому, Ростовскому, Муромскому, Черниговскому богатырю теперь не нужно было ехать в стольный город Киев и служить Владимиру Красному Солнышку, он был на службе у местного князя. И древняя былина переписывалась под новые условия. В качестве примера такой переработки можно привести былину про черниговского богатыря Святогора Романовича. В ней нашли отражение предыдущие былинные сюжеты, но они были перенесены из Киевской на Черниговскую землю.

СВЯТОГОР РОМАНОВИЧ – БОГАТЫРЬ ЧЕРНИГОВСКИЙ

В славном в городе Чернигове
У ласкового князя у Олеговича
Собрались все его богатыри,
И славный богатырь Святогор его,
Во главе его двенадцати витязей.

Выходил к ним князь да в нову горенку,
Он приказывал им молодчикам:
— Уж вы съездите, братцы, да во чисто поле,
В то широкое раздолье,
На восточною сторону:
Там ведь грозная туча поднимается
На меня на князя на Чернигова;
Рати-силы ведь там видано-невидано
У того у князя у Додонова.
Он хочет Чернигов в полон взять,
А меня, князя Чернигова, в тюрьму сажать,
А мою-то княгиню к себе брать.
Как встретите эту силу да сильную,
Силу сильную да несметну рать,
Вы не дайте ей ходу к Чернигову.
Вы же можете ее бить-колотить,
Бить-колотить, рассеять по чистому полю,
По широкому раздолью,
Освободить меня, князя Чернигова,
А также мою молодую княгиню Апраксию?

Отвечали ему добрые молодцы,
Сильные богатыри могучие:
Уж ты гой еси, великий князь черниговский!
Мы постараемся тебе служить верой-правдою,
Верой-правдою служить неизменною;
Ты позволь нам только приказанье дать,
Мы померимся со всей силой несметной,
Мы очистим то поле от силы несметной.

Говорил им тут князь во второй раз:
— Вы сейчас же поезжайте,
Мои богатыри сильные,
Ведь туча та близко надвигается,
Чтоб не дать им занять нашего Чернигова.
В ответ ему богатыри сильные:
— Уж ты гой еси, князь Олег Черниговский!
Ты дай нам нынче выпить по чарочке,
По чарочке выпить зелена вина,
Зелена вина выпить да полтора ведра.
Тут же князь сейчас да распорядился в том,
Он выкатил бочку с зеленым вином,
Наливал он по чарочке в полтора ведра,
Подавал он от старшого к младшему.
Кто мог из них выпил по две чарочки,
А Святогор выпил все четыре чарочки.

Они седлали своих добрых коней,
Они садились в седла черкасские
И отправились в чистое поле.
Они стреляли рать-силу могучую
Того князя Додона Додоныча
С его пятьюдесятями  богатырями сильными,
Которые встретились-поровнялися
С двенадцатью богатырями сильными
Князя Олега Черниговского.
Они стали в бою среди армии,
Они первые съехались и разъехались,
Они каждый бился один на один.

А из первых съехался Святогор-богатырь;
Он вышиб из седла своего противника
Своим же копьем, только тупым концом.
Тут вся сила их приужахнулась,
Как увидела своего богатыря сильного,
Побежденного в битве со Светогором же.
Они бросились, вся тут сила-армия,
На того богатыря Святогора сильного.
Святогор своей сильной палицей
Начал помахивать в обе стороны:
Если вправо махнет, так делает улицей,
Если влево, так – переулком,
Серединой поехал – конем потоптал.
Прибил он тут силы многое множество,
Остальная же сила в бега пошла.

Преследовал всю силу Святогор Романович,
Он очистил все поле от силы несметной.
И приехал тогда он в Чернигов-град
К тому князю Олеговичу.
Благодарил его тут князь черниговской:
— Чего ты хочешь взять, Святогор Романович?
Ты бери моей казны, сколько надобно,
Ты бери от меня да славы-почести,
Ты бери от меня да села с приселками.
В ответ ему на то Святогор Романович:
— Мне не надобно, князь, золотой казны,
Мне не надобно, князь, да славы-почести,
Мне не надобно, князь, да сел с приселками,
А позволь мне, князь, ехать в чистое поле
В широкое раздолье,
Чтоб себя показать и людей посмотреть.
— Уж ты гой еси, мой Святогор Романович!
Поезжай ты, Святогор, да в чистое поле,
В широкое раздолье.
Если нужно тебе, все бери по надобью.
— Ничего мне не надобно, князь черниговский.
Я поеду со своим добрым конем,
Со своею палицей боевой,
Со своим бурзаминским копьем,
Со своей сабелькой острой.

Они встали со стульев, попрощались,
Он проводил тут сильного богатыря,
Он проводил его да на красное крыльцо.
Только видел – богатырь на коня вскочил,
А не видел богатыря уже в чистом поле,
Только видел – в чистом поле мгла стоит,
Мгла стоит да дым столбом валИт,
То ехал сильный богатырь Святогор Романович.

Он увидел в чистом поле три шатра стоит,
У шатров у этих три коня стоит
Со всей сбруей богатырской.
Он подъехал к шатру, с коня соскочил,
Привязал он коня куда надобно;
Он дал ему пшеницы белояровой.
Он отправился сначала в первой шатер,
В коем спит сильно-могучий Илья Муромец;
Во второй он зашел –
Спит молодой Добрыня Никитич;
Он в третий зашел – там Алеша Попович.

И все тут три богатыря от сна пробудились,
Они встали, со Святогором поздоровались.
Они пили напиточки сладкие
И закусывали яствами сахарными.
— Мы куда теперь, братцы, будем путь держать,
Будем путь держать да куда ехать?
— Мы поедем в раздолье широкое,
А по тому раздолью – к морю синему,
А там –  на воды прохладные,
Мы будем купаться в водах прохладных.
Они подумали, сели, поехали.
Приехали богатыри к синему морю.

От сильного зноя, жара палящего
Они стали в синем море купаться,
Они стали в синем море забавляться,
Кто лучше и дальше мог проплыть струи.
Из них же Добрыня Никитич млад
От первой струи доплыл до двенадцатой,
От двенадцатой Добрыня – на пятнадцатую
Напротив воды клокочущей.
Не смог плыть Добрыня обратный путь,
Отнесло Добрыню в синее море.
Остальные богатыри воротились все.

И вышли богатыри из синего моря,
Они сели на своих добрых коней
И поехали чистым полем,
Они увидели в поле камень великий,
И подъехали потихоньку к тому камню.
У того камня стоит гроб великий.
Говорил тут Илья Муромец:
— Я сойду и померяюсь в белом гробу.
Он сошел в этот гроб и разлегся в нем,
Говорил Святогору Романовичу:
— Этот гроб делан не по моим костям,
Он велик для меня, Илья Муромца.
Ну, померяйся же ты, Алеша Попович млад.
И Алешенька лег в этот новой гроб,
И Алешеньке гроб тоже великий есть.

Тут сошел с коня своего могучего
Сильно-могучий Святогор Романович:
— Ну-ка я, друзья, стану, лягу и померяюсь.
Он лег в этот гроб – да как дОлжно ему,
Как будто по нему деланный.
— Положите-ка крышку гробовую здесь,
Она может ли закрыть мою грудь высокую?
Они положили на гроб крышку ту белую,
Она и закрыла грудь богатыря сильного.
Говорил тут Святогор Романович:
— Вы снимите, друзья, теперь крышку белую,
Уж я выйду из гроба, из гроба нового.
Они начали браться за крышку белую,
Но не могут снять с гроба нового.

Говорил им Святогор тут Романович:
— Ударьте по гробу боевой палицей,
Расшибите крышу гроба нового.
Тут взялся Илья Муромец за палицу,
И ударил палицей о конец гроба.
Они думали, гроб разобьется вдребезги –
Но гроб стоял неподвижно ведь,
А на гробе оказался обруч медный.
Говорил же Святогор Романович:
— Уж вы, друзья-братья мои, будьте товарищи,
Вы ударьте по гробу во другой конец,
Вы не сможете ль расшибить гроба нового?
Ударьте ж, братцы, да в последний раз.
И ударили – от удара третьего
Как наскочили два обруча железные.

Говорили друзья ему товарищи:
— То судьба твоя, братец, и в третий раз,
Мы можем с тобой только попрощатися.
— Да, мне, друзья мои, приходит смертушка,
Смертушка приходит скорая.
О том вы можете сказать князю черниговскому,
Что помер Святогор сын Романович,
Пускай они поют панихиды многие,
Пускай поминают Святогора сильного.
Когда буду издыхать-помирать, друзья милые,
При последнем выдохе вы возьмите для себя
Немного последнего дыхания Святогорова,
И будете сильнее в десять раз от этого.

Тогда скончался сильно-могучий Святогор Романович.
Они, выкопав могилу преглубокую,
Спустили в могилу гроб Святогора Романова,
3асыпали песком сыпучим,
Навалили серый камень могучий
И сделали на нем надпись:
— Лежит под тем камнем
Сильно-могучей богатырь Святогор Романович;
Он родом был из города Чернигова;
По судьбе божьей он умер в чистом поле,
В чистом поле, под сим камнем же.
Они поехали, друзья, да в Чернигов-град,
Доложили обо всем князю черниговскому,
О смерти сильно-могучего богатыря,
Святогора Романовича.

Святогор Романович побеждает Додона Додоновича, который идет с восточной стороны на Чернигов. Святогор выполняет ту же роль, что и богатыри при киевском князе:  защищает родную землю от врагов. И это самое главное, что объединяет рассказы древнего былинного эпоса. Когда же Русь оказалась под гнетом татаро-монгольского ига, и воины не смогли защитить ее, появился рассказ о том, как перевелись богатыри на Руси.

С КАКИХ ПОР ПЕРЕВЕЛИСЬ БОГАТЫРИ НА РУСИ

Выезжали на Сафат-реку
На закате красного солнышка
Семь удалых русских витязей,
Семь могучих братьев названых:
Выезжал Годенко Блудович,
Да Василий Казимирович,
Да Василий Буслаевич,
Выезжал Иван Гостиный сын,
Выезжал Алеша Попович млад,
Выезжал Добрыня молодец,
Выезжал и матерой казак,
Матерой казак да Илья Муромец.

Перед ними раскинулось поле чистое,
А на том на поле старый дуб стоит,
Старый дуб стоит кряковистовый.
У того ли дуба три дороги сходятся:
Уж как первая дорога к Нову-городу,
А вторая-то дорога к стольному Киеву,
А третья дорога к морю синему,
К морю синему да далекому.
Та дорога прямоезжая,
Прямоезжая дорога, прямопутная,
Залегла та дорога ровно тридцать лет,
Ровно тридцать лет и три года.

Остановились витязи на распутии,
Разбивали бел-полотнян шатер,
Отпускали коней гулять по чистому полю.
Ходят кони по шелковой траве-мураве,
Зеленую траву пощипывают,
Золотой уздечкой побрякивают.
А в шатре полотняном витязи
Опочив держат.

Было так: на восходе красного солнышка
Вставал раньше всех Добрыня молодец,
Умывался студеной водой,
Утирался тонким полотном,
Молился чудному образу.
Видит Добрыня за Сафат-рекой
Бел-полотнян шатер,
А в том шатре залег татарченок,
Злой татарченок-басурмаченок,
Не пропускает он ни конного, ни пешего,
Ни проезжего доброго молодца.

Седлал Добрыня своего коня борзого,
Клал на него он потнички,
А на потнички – коврички,
Клал седельце черкесское,
Брал копье мурзамецкое,
Брал чингалище булатное
И садился на коня доброго.
Под Добрыней конь осержается,
От сырой земли отделяется,
Выходы делает по мерной версте,
Выскоки мечет по сенной копне.
Подъезжает Добрыня к белому шатру
И кричит зычным голосом:
— Выходи-ка, татарченок,
Злой татарченок-басурманченок,
Станем мы с тобой честный бой держать!
Тут выходит татарченок из бела шатра,
И садится он на добра коня.

Не два ветра в поле слеталися,
Не две тучи в небе сходилися –
Слеталися, сходилися два удалых витязя.
Ломалися копья их вострые,
Разлетались мечи их булатные.
Сходили витязи с добрых коней
И хватались в рукопашный бой.
Правая ножка Добрыни скользнула,
Правая ручка Добрыни вздрогнУла,
И свалился он на сыру землю.
Скакнул ему татарин на белы груди,
Порол ему белы груди,
Вынимал сердце с печенью.

Было так: на восходе красного солнышка
Вставал раньше всех Алеша Попович,
Выходил он на Сафат-реку,
Умывался студеной водой,
Утирался тонким полотном,
Молился чудному образу.
Видит он коня Добрынина:
Стоит борзый конь оседланный и взнузданный,
Стоит борзый конь да невеселый,
Потупил очи во сыру землю,
Знать, тоскует он по хозяину,
По тому ведь Добрыне Никитиче.

Садился Алеша на добра коня.
Осержался под ним добрый конь,
Отделялся от сырой земли,
Делал выходы по мерной версте,
Метал выскоки по сенной копне.
То не бель в полях забелелася,
Забелелася ставка богатырская;
То не синь в полях засинелася,
Засинелись мечи булатные;
То не крась в полях закраснелася,
Закраснелася кровь с печенью.

Подъезжает Алеша к белому шатру,
У того шатра спит Добрыня-молодец:
Очи ясные закатилися,
Руки сильные опустилися,
На белых грудях запеклася кровь.
И кричит Алеша звучным голосом:
— Вылезай-ка ты, татарин злой,
На честной бой, на побраночку!
Отвечает ему татарченок:
— Ох ты гой еси, Алеша Попович млад!
Ваши рОды не уклончивы,
Не уклончивы, не устойчивы,
Не стОит тебе со мной бой держать.
Сказал на то Алеша Попович млад:
— Не хвались на пир идучи,
А хвались с пиру идучи.
Тут выходит татарин из бела шатра,
И садится он на добра коня.

Не два ветра в поле слеталися,
Не две тучи в небе сходилися –
Сходилися, слеталися два удалых витязя.
Ломалися копья их острые,
Разлетались мечи их булатные.
И сходили они с добрых коней,
И хватались в рукопашный бой.
Одолел Алеша татарина,
Повалил его на сыру землю,
Скакнул ему на белы груди,
Хотел пороть ему белы груди,
Вынимать сердце с печенью.

Отколь ни возьмись – черный ворон,
И вещает он человеческим голосом:
— Ох ты гой еси, Алеша Попович млад!
Ты послушай меня, черного ворона,
Не пори ты татарину белых грудей;
А слетаю я на море синее,
Принесу тебе мертвой и живой воды.
Вспрыснешь Добрыню мертвой водой,
Срастется его тело белое,
Вспрыснешь Добрыню живой водой,
Тут и очнется добрый молодец.
Алеша ворона послушался.
И полетал ворон на синее море,
Принес живой воды и мертвой.
Вспрыскивал Алеша Добрыню водой мертвой,
Срасталось тело его белое,
Затягивались раны кровавые;
Вспрыскивал его живой водой,
Пробуждался он от смертного сна.
Отпускали они татарина.

Было так: на восходе красного солнышка
Вставал раньше всех Илья Муромец,
Выходил он на Сафат-реку,
Умывался студеной водой,
Утирался тонким полотном,
Молился чудному образу.
Видит он: через Сафат-реку
Переправляется сила басурманская,
И той силы доброму молодцу не объехать,
Серому волку не обрыскать,
Черному ворону не облететь.

И кричит Илья зычным голосом:
— Ой уж где вы, могучие витязи,
Удалые братья названые!
Как сбегались на зов его витязи,
Как садились на добрых коней,
Как бросались на силу басурманскую,
Стали силу рубить-колотить.
Не столько витязи рубят,
Сколько добрые кони их топчут.
Бились три часа и три минуточки,
Изрубили силу поганую.

И стали тут витязи похваляться:
— Не намахались наши плечи могучие,
Не уходились наши кони добрые,
Не притупились мечи наши булатные!
И говорит Алеша Попович млад:
— Подавай нам силу нездешнюю,
Мы и с той силою справимся!
Как промолвил он слово неразумное,
Так и явились двое воителей,
И крикнули они громким голосом:
— А давайте с нами, витязи, бой держать!
Не глядите, что нас двое, а вас семеро.
Не узнали витязи воителей.
Разгорелся Алеша Попович на их слова,
Поднял он борзого коня,
Налетел на воителей,
И разрубил их пополам со всего плеча,
Стало их четверо – и живы все.
Налетел на них Добрыня-молодец,
Разрубил их пополам со всего плеча,
Стало их восьмеро – и живы все.
Налетел на них Илья Муромец,
Разрубил их пополам со всего плеча,
Стало вдвое более – и живы все.

Бросились на силу все витязи,
Стали они силу колоть-рубить,
А сила все растет да растет,
Все на витязей с боем идет.
Не столько витязи рубят,
Сколько добрые кони их топчут,
А сила все растет да растет,
Все на витязей с боем идет.
Бились витязи три дня,
Бились три часа, три минуточки,
Намахались их плечи могучие,
Уходились кони их добрые,
Притупились мечи их булатные.
А сила все растет да растет,
Все на витязей с боем идет.

Испугались могучие витязи,
Побежали в каменные горы,
В темные пещеры.
Как подбежит витязь к горе – так и окаменеет,
Как подбежит другой – так и окаменеет,
Как подбежит третий – тоже окаменеет.
С тех-то пор и перевелись витязи на Святой Руси.

Былина сохранила следы более поздней литературной обработки. Эпизод с оживлением Добрыни с помощью живой и мертвой воды взят из сказок. Сюжет с превращением богатырей в камни отсылает к топографическим мифическим преданиям. 

Былина иносказательно показывает, почему на Руси не осталось богатырей. Причиной тому стало их бахвальство, кичливость своей силой, неумение правильно оценить противника. После победы на поле боя басурман русские воины возгордились и бросили вызов «силе нездешней», вступили в противоборство с неузнанными божественными витязями – святыми Борисом и Глебом, за что и были наказаны, превратившись в каменные столбы. А Русская земля с тех пор осталась без защиты.

Такие последствия, в полном соответствии с принятыми в то время традициями, объясняются расплатой за грехи. В летописи не раз можно встретить фразу: «это случилось за грехи наши» или указание на то, что за грехи наводит Бог на нас иноплеменников или насылает другие бедствия, будь то голод, засуха, дожди, усобицы и т.п. В былине не силу потеряли богатыри, а свои моральные качества: они стали хвалиться непобедимостью. За гордыню и покарал их Бог.


ПРИЛОЖЕНИЕ: Некоторые географические пояснения

Палавонская гора – искаженное название Елеонской Соломонской или Соломоновой горы, которая находится в Иерусалиме. Былина о Святогоре имеет определенный религиозный подтекст, где древний и темный батюшка Святогора олицетворяет Ветхий завет. Былина была создана во временя Ярослава Мудрого и митрополита Илариона, написавшего «Слово о законе и благодати», в котором сказано, что «все ветхое отошло, обветшало завистью иудейской, а Христова благодать всю землю объяла» и на смену Ветхому завету приходит Новый, исполненный любви и благодати.

В былине о Добрыне Никитиче упоминается шапка земли греческой и копье мурзамецкое – копье Алексея Мурзуфла – реального последнего византийского императора (1204 г.), при котором Константинополь был взят крестоносцами. Известно, что Русь переняла наследие Византии. Былина была написана вскоре после этого.

Река Смородина – возможно, название произошло от сочетания слов  «сама родина» или «сама родит(ся)». Название другой реки – Трубеж – могло произойти от сочетания слов «тут рубеж» или «то рубеж», со временем превратившееся в т-рубеж. На реке Смородине находился Калинов мост, на котором русские богатыри сражались с врагами, чтобы не пустить их в свои пределы. Значит, река Смородина является пограничной, и ее можно отождествить с Трубежом.

Соловей-разбойник сидел на дороге между Черниговом и Киевом. Черная грязь – возможно, урочище Чернещина, рядом с которым протекает Трубеж.

Пучай-река – Почайна – правый приток Днепра около Киева.

Конка – левый приток Днепра в Запорожской области; на реке Конке находится город Орехов – былинный Ореховец.

Сафат-река – река Евфрат религиозных текстов; возможно, здесь упоминается как граничная река между русичами-христианами и татарами-мусульманами.

Индейское царство в былине олицетворяет восточные земли, откуда на Русь приходили  сначала печенеги, потом половцы и татаро-монголы.