Глиняные лица

ПРОЛОГ

В тихом городе, залитом дождем, одна за другой исчезают молодые девушки. Следы обрываются у люков, ведущих в лабиринты подземной канализации. Для города это слухи наводящие ужас - для сыщиков - загадка. Для него - священный ритуал.
Он - хранитель подземного царства, тот, которого никто не видит и не помнит. Его работа - скрывать отбросы цивилизации. Его призвание - очищать мир от «несовершенных» созданий, слепящих своей красотой. С каждым убийством он лепит из глины и отбросов новый лик - идеальное, по его мнению, лицо, лишенное греховной плоти.
Но однажды ночью, в потоках ливня и мраке тоннелей, его молоток обрушивается на голову очередной жертвы. И когда он зажигает газовую горелку, чтобы начать ритуал, свет выхватывает из тьмы серебрянный кулон на шее мертвой девушки...
Теперь, пока он пытается скрыть главную ошибку своей жизни в тех же трубах, что хранят его ужасные тайны, два упрямых детектива по капле собирают улики. Их расследование, как вода, медленно и неумолимо просачивается сквозь щели его безупречной маски. Скоро люк в его ад откроется...

ГЛИНЯНЫЕ ЛИЦА

Лестница, покрытая ржавчиной и слизью, каждый раз хрипло скрипела под его сапогами, будто умоляла: не возвращайся сюда. Но он возвращался. День за днём, месяц за месяцем - в сырую пасть канализации, где воздух был густым, сладковато-кислым, въедливым. Запах поднимался снизу- густой и тяжелый, въевшийся в кожу и легкие... Он чувствовал себя здесь хозяином. Королём. Архитектором забвения.
Под землёй, в мире тьмы и шепота протекающей воды под ногами, он дышал спокойно. Это была его стихия!
Тихий, неприметный сотрудник гор.водоканала больше двадцати лет исправно выполнял свою рутинную работу. Он знал каждую трубу, каждый задвижной узел, каждый подземный ход - знал, как свои пальцы, натруженные и смирившиеся с однообразным набором действий. Грамоты и поздравительные открытки, на стене его тесной квартиры, насмешливо подтверждали: он - образцовый сотрудник, человек, которому доверяют.
Но никто не знал, что за фасадом добросовестного трудяги скрывалось нечто иное. Он оберегал свою тайну ревностно, будто гнойную рану: ни семья, ни знакомые, ни тем более коллеги даже не подозревали, что живут рядом с человеком, для которого мир давно утратил привычные очертания.
Он не выносил девушек. Они его раздражали. Особенно терпеть не мог тех, что смеялись легко, звонко - так, будто несли в себе непозволительную, неистребимую радость. Их живые глаза пробирали его до дрожи; казалось, стоило только встретиться с ними взглядом, и вся их навязчивая, непослушная энергия начинала давить на него, как яркий свет на больные глаза. Он не мог объяснить это никому, даже самому себе...
В его убеждениях такие девушки были не людьми. Скорее - пустыми оболочками, блестящими приманками, внутри которых скрывалась искажённая, гнилая сущность мира. Они казались ему кривыми зеркалами, поглощающими чистоту и выплёвывающими хаос. Ему чудилось, что они виновны в разрушении семей, в трещинах, которые незаметно расползаются по человеческим судьбам. В их смехе он слышал издёвку над порядочностью, над спокойствием, над тем, что он называл правильной жизнью. Такие девушки, и в этом он был убежден, всегда приносят беду.
И чем больше он думал об этом, тем сильнее росло чувство долга. Болезненное, фанатичное убеждение: он обязан показать этим «созданиям», что скрывается за их маской притворной радости. Он должен раскрыть им правду - ту холодную, беспощадную правду, которую мир предпочитает не замечать. Он считал свою миссию необходимостью. Не правом - обязанностью. Так думал человек, уверенный, что пришёл в этот мир не случайно. Он верил: его миссия - показать падшим истинную цену их бесполезного существования. Его желание было простым и жутким: не позволить им летать по жизни, как насекомым, тянущимся к сладкому. Он хотел остановить их. Оборвать лёгкость, разорвать их навязчивое существование, вернуть их - по его извращённой логике - к Истине.
И он делал своё дело тщательно. Холодно. Скрупулёзно. С тем безмолвным упорством, с каким рабочие десятилетиями вращают один и тот же вентиль в подземной тьме. Там, под землёй он становился тем, кем хотел быть. Ритуал его был прост – и поэтму страшен. Он не просто убивал. Он стирал. Смывал. Лепил.
После того как жизнь очередной жертвы покидала тело, он уносил его в свои поточные гроты - заброшенные коллекторы, известные лишь ему одному. Там, в свете газовой горелки, он обмазывал их лица и головы липкой, серой глиной, которую находил в осадке на дне тоннелей.. Он замазывал глаза, рот, сглаживал черты до гладкого, безликого овала. Он превращал человека в тишину. В пустоту. В глиняную маску. Он стирал их индивидуальность, их «греховную» плоть, превращая в чистое, безмолвное воплощение глины и тлена... Его коллекция росла. И каждый экспонат смотрел на него слепым, гладким, овальным лицом.

В ту ночь ливень был не просто сильным - он был яростным. Вода ревела и била по трубам, словно огромный зверь метался в канализации города. Он шёл по промокшей набережной, под подслеповатыми фонорями, когда вдруг увидел её - фигуру в тёмном капюшоне, одинокую, хрупкую, мокнущую под пролевным дождём.
Нет, она вовсе не была его типом. Но внутри него что-то хищно щёлкнуло - словно спрятавшийся механизм наконец пришёл в боевую готовность. Одиночество. Уязвимость. Дыра в мире  -  и он обязан её закрыть. Идеальная жертва для очищения.
Он подошёл бесшумно, сзади. Шёпот воды и праскаты грома и молнии заглушили всё.
- Извини… - произнес он тихо.  Заточка вошла ей в висок мягко, легко. Не издав ни звука, девушка словно придавленная к асфальту громом, рухнула на асфальт. Он ловко завернул её в брезент и понёс к люку, в свое царство смерти...
В свой храм. В подземную, холодную тьму. В гроте тускло дрожал огонек светильника. Вода рыдала где-то в глубине тоннеля. Он развернул свёрток, привычно потянулся за глиной, щёлкнул зажигалкой. Жёлтый свет упал на лицо жертвы. И он увидел… Мокрые пряди. Бледную кожу. Тонкую цепочку на шее. И маленького серебряного слоника. Он замер. Пальцы свело. Колени подломились. Такой слоник был один. Его подарок… его Лизе… на шестнадцатилетие.
- Лиза?!.. — выдох у него сорвался, будто воздух в груди превратился в кусок льда. Дрожащими руками он снял капюшон с её лица. Это была она. Его девочка.
Которая «ушла к подруге» и «скоро вернётся»... Мир рухнул. Просто схлопнулся, как старый тоннель под мощным давлением  воды. Он хотел закричать, но горло перехватило - крик превратился в рваное, беззвучное рыдание. Он упал перед ней на колени.
- Лиза… Лизонька… девочка моя… я же не… я же… - слова рассыпались. - Прости… Господи… Лиза… прости… Слезы смещались с грязной водой, бегущей по дну канализации...  Он гладил её волосы, плакал, растирая слёзы о её мёртвое, но еще теплое тело.  Но даже сквозь адскую боль сработал инстинкт. Инстинкт крысы, прячущей свою падаль: Прятать. Укромлять. Укрывать.
Он поднял её тело - тело самого дорогого существа в его жизни - и понёс туда, куда не ступала нога человека десятки лет. В самую глубину тунеля. Туда, где стояли его глиняные маски - его «очищенные души». Он уложил Лизу среди них. Но её лица не коснулся. Не смог. Она стала последним экспонатом. Пределом. Концом его галереи ужаса.
На поверхности детектив Марина Восходова, которой поручили дело «Глиняных Лиц» - так окрестили исчезновения журналисты - сидела, уставившись в карту города. Метки исчезновений, флажки, фотографии… Всё сходилось в одну точку, в один сектор старых коллекторов.
Недавно пропала девушка из благополучной семьи, без следов борьбы и насилия. Но на асфальте у ливнёвки детектив нашла маленький комочек… серой глины. Такой же, как ту, что она тайком взяла для образцов с подземных стен.  Марина лихорадочно перелистывала отчёты работников. И вдруг взгляд остановился, зацепился за одну деталь...  Фамилия. Одна и та же фамилия. Всегда там, в отчетах. В те самые даты  происшествий. В тех же тоннелях. Тихий, скромный, невидимый ремонтник.
Человек-тень. Его врядли бы кто-то запомнил в лицо...
Отчёт за ночь исчезновения Лизы - подан на следующее утро. Слишком быстро.
Слишком точно. Марина подняла глаза на карту.
- Попался… - прошептала она. Но она ещё не знала: тоннели живут своей жизнью.
Порой понятной и чистой. Но иногда... лучше туда не соваться.
Но сегодня подземная плотина, годами удерживавшая его безумие, начала трескаться.
Он сидел у себя дома. В оглушительной тишине. Перед тарелкой остывшего супа. Напротив фотография Лизы. Улыбающейся. Живой. Жизнерадостной девушки!
- Я исправлю… я всё исправлю, слышишь?.. - шептал он, касаясь края фотографии.
Но под полом что-то вздрогнуло. Труба издала протяжный, низкий стон.
Чужой, едва слышный шепот, похожий на поток нечистот и грязи, прошёл где-то глубоко под домом. Он замер. Вода всегда размывает плотины. Даже те, что человек строит в душе. И теперь его подземный музей начал жить своей жизнью. А когда глина просыпается…Она приходит за тем, кто её лепил. Его ад уже поднимался на поверхность. И зов глиняных лиц становился всё громче и громче....